Книжно-Газетный Киоск


<2>
"ЧЕРНЫЙ ГОСТЬ" ВАЛЕНТИНА ЯРЫГИНА

Валентин Ярыгин (1920 — 1970) — еще одно белое пятно в истории русской поэзии.
Поэт, связанными корнями с Саратовым, переживший и военное лихолетье, и тюрьму, и психушку, оставил небольшое, но очень значительное литературное наследие.
Печатали Ярыгина предельно мало. То есть можно сказать, не печатали вовсе. При жизни — ни единой публикации в толстых журналах (только одна в военной газете), после смерти стихи вышли в журнале "Волга" (№ 5-6, 1995 и № 413, 2000).
Валентин Ярыгин — поэт Божьей милостью, трагического и милосердного взгляда, великолепный мастер версификации, в чем-то перекликающийся с другим недооцененным могучим талантом —
Георгием Оболдуевым.
Россия безжалостна к своим лучшим поэтам. Она их любит только мертвых. Тайну сию понять до конца невозможно. В журнале "Дети Ра", № 9, 2008, мы напечатали несколько стихотворений Валентина Ярыгина, которые любезно прислали в редакцию д.ф.н. Елена Зарецкая и друг покойного Анатолий Чащинский.
Сейчас мы публикуем неоконченную поэму поэта "Черный гость".
Эта поэма — конечно, незаконченное произведение. Много здесь незавершенности, проходных строк, даже сумбура… Но есть и потрясающие находки, свежие (как правило, составные рифмы), есть боль и душа.

Евгений СТЕПАНОВ



ВАЛЕНТИН ЯРЫГИН

ЧЕРНЫЙ ГОСТЬ
(Поэма неоконченная)

К черту! Ставьте последнюю дату.
Скорбный лик. Где у вас образа?
Вот уже соответственно зату-
маниваются глаза.

Жизнь — соль песни, суть правды, конечно.
В проводах непогодкой гудит,
Гулко в лад с ее болью, что нежно
Не прильнет больше грудь ко груди.

Про другое-то, про варианты
Бытия, где препон не чинят
Годы и не иссякнут таланты —
Сколько, сколько еще сочинят!

Я о тех, кто — когда-то, бывало,
Невидимку-слезу уронив,
Напевал под аккорды баяна
Немудреный — живучий! — мотив.

Отзвенело... Красу этих песен
Возвратить уж не думай, не чай.
Пожирает покрывшая плесень
Их бескрайнюю удаль — печаль.

Обрели у снискавшей признанье,
Завозной ныне тешась дудой.
Жизни смысл где как при обезьяньем
Их оргазме корежат — у той.

С этой точечки прямо восторг лишь
Сущий, парни, а глянь на девчат —
То экзотика, джунгли, ведь вторглись
Африканочки с озера Чад.

Мне-то что. Не до этого. Пусть и
Не жалеющие копыт
Так и чешут, без боли, без грусти,
Им свое еще легче пропить.

Но сегодня — лишь с краю да боком! —
Где друг друга горячие лбы
Не молотят, я идучи — с Богом! —
Той поры — побеседовал бы!

Той поры человеком очнуться
Я хотел бы и, что ныне спит,
Коль уж доля великого чувства,
Удуши меня боль, а не стыд.

Никакого мне счастья не надо!
Наплевавший на хворь и нужду,
Я из неотпускающей взгляда
Тьмы за окнами будто бы жду...

Не они бы, все мертвенно тихо,
Только дождик да ветер свистит.
Вера маниакального психа —
Икс! Лишь именно — кто навестит.

Афродитами не посещаем,
Ни одной не имею в виду.
Будто с кем-то, в ком больше не чаем
Теплоты, я беседу веду.

Раньше просто — чуть что и за шпаги.
Краткий спор, кто скорее проткнет,
Больше, может быть, надо отваги
Взоры скрещивать — через окно.

Не такой уж я вовсе никчемный.
Тоже пламя порой из-под век.
Поглядим, не боюсь, коли черный,
Залезай, молодой человек.

Вся простуда в такое ненастье ж
И ко мне, слушай, лучше, чем в гроб.
Обе створки немедленно настежь —
Как и живы! — с лузг — дребезгом хлоп.

Я ведь тоже, вторгался в науку —
В суть, до Мебиусова кольца.
Только здесь — что надежней? Дай руку!
Дай свою, где-то ночью скользя. —

Обстановочка не комфортабель,
Но тепла и среди этих стен
Чутку есть! Ты кого не ограбил
Денди этакий — ух! джентльмен!

Комильфо, что ушел от погони —
Я — Ну хватит морочить чертей! —
Я к — Не выдали черные кони! —
Я не — Здравствуйте! — живу — Сергей

Александрович! Да, не угадан,
Ты по русской земле не пройдешь.
И того, кто сегодня был гадом,
Лично чтил ты, бросающий в дрожь.

Ничего, не намерен дрожать я,
Знаю, знаю давно и с азов
Мордобои и рукопожатья...
Потому-то и вышел на зов,

На отчаянный, как помоги у-
топающего, в ушах
Что застрял, я сюда, где в могилу
Остается единственный шаг.

Извини, брат, что из-за костюма
Как с буржуя — царапнул слегка.
Не смотрю я на гостя угрюмо —
Рад, стекай с него Волга-река.
Без него он не он! — уж пол-литра
Достает, я нервозно ищу
Для его — фатовского цилиндра! —
Место, как на безводье лещу.

Зацепился на гвоздике где-то...
Дверь, как на век, уже заперта.
Два беседующих — поэта!
Все здесь! Прочее нуль, ни черта!

И пошло. То добрее, то злее
Обо всем, что цветет, что гниет.
Не минуешь и мировоззренье.
Я кидаю свой взгляд на нее —

Жизнь! Кошмароподобное нечто,
Что присутствующих при сем
Одного за другим — нас! — как свечка,
Зримо тая — кладет мертвецом!

Что болтать о каком-то распятом!
Позади Бухенвальд и Хатынь!..
Немота, Апокалипсис, атом
Расщепленного духа. Аминь.

И со знаньем, чего не минует,
Каждый как-то освоился, смог.
Ест, пьет, любит, да как ведь ревнует!
Развлекается очередь в морг.

И словинушки против не смейте.
Без одерга не бякнешь бухой.
Жуткий повар на кухне у смерти —
Жизнь со всею своей требухой!
— Поглядишь на иную молодку.
Со слезинкою очи томят —
<                                              >...

Убедил окончательно — тут уж
Таковой речевой оборот.
Кто мой гость? Эх! Сготовил бы ужин,
Чуть прибрался бы, знай наперед!

Дельце — не шарлатана затея,
Коль спасать человека — мостки
С того света! — коль это, затем я-
вление барда кабацкой Москвы.

Покачал головой, не одобрив:
— Сколько ж ты, всех вчерашних мрачней,
Под чугунные эти надгробья
Уложил своих дней и ночей.

<                                              >...

Не хочу на безбогое небо!
Здесь — беда! — что — меня поедай!
Жри! Глотай! пусть и нитинки не о-
станется этой жизни следа.

Ныне вроде и не голосила,
То в беспамятстве! — значит, забыв,
Как давно не слыхала Россия! —
В ней — ведь некому все — ни вдовы!

Вот же где, потрясенно смолкая,
Скептицизм маломозглый глуша —
Пью! Пришлось! Упиваюсь — какая
По натуре людская душа!

Миг от мига все краше, бесценней.
Ведь представьте, не глупость мелю.
Привидение это — Есенин
Сам читает стихи во хмелю.

Трудно не разрыдаться, жалея
Уронившего эти слова:
— Запрокинулась и отяжелела
Золотая моя голова.

Но креплюсь. Хоть и мне напророчил!
С той лишь разницей, что не беда,
Что вот-вот — как до лампочки, прочим! —
Успокоюсь и я навсегда.
И невольно прощаю вопросы,
Каковые, сиречь, уже на
Языке унизительной прозы,
Что ни мне, ни ему не нужна.

Например, отчего же угрюм, как
Он тогда перед вскрытием жил?
В хате мусор, пуста твоя рюмка.
Очень скверно! Я так бы не жил!

Философия вся под ногами.
Сам вон Гегель тормашками вверх. —
— А слабы, мол, еще не догнали
Ихних троек серебряный сверк. —
Тут уж как ни ладны его кони,
Чуть склоняю, смешна похвальба,
Ради вежливости огонь и
Сеть морщин воспаленного лба.

Но нисколько не хвастаюсь п?етлей!
И в которой гремел вечевой —
Дай от колокола! — поэт в ней
Не промолвит уже ничего.

И когда, говоря откровенно,
Положеньице, что — острие! —
Посеченная каждая вена
Призывает — не слушай ее! —

— Тяжко жить и, конечно, не ново.
Но по опыту, что не новей,
При крушении, честное слово,
Не подмога пусканье кровей.

Но пора закругляться, пожалуй.
Я еще непременно приду.
Погощу! Ты занятливый малый!
Пропасть времени. — В полубреду

Обогнал что ль ваш спутник наш месяц?
Все темней! — И махнувши рукой —
Я в гульбе переперчил, повеса,
А! Не глядючись, в сумрак такой. —

И влезавший — настолько красиво! —
С молодыми стихами на стол: —
Жду, Сергей Александрыч, спасибо! —
Спят живые, а мертвый зашел.