Петька выскочил на знакомой остановке и, не запахнувшись, помчался на всех парах. Шапка сползла и смешным колпаком болталась из стороны в сторону. Но что шапка — его ждал лес!
Громыхающие трамваи, шумный поток автомобилей и автобусов, люди, спешащие домой по заледенелым тротуарам, остались позади. Зато сумрак, так рано накрывающий город в эту пору, следовал неотступно. «Ничего, остался ровно месяц», — паренек ежедневно отрывал датированные листики настольного календаря.
Насмешкой над его желанием о скорейшей весне стал случившийся накануне снегопад, но не затяжной и невыносимо мокрый, а такой, которого ждешь в новогоднюю ночь. Невесомые снежинки не спеша парили в воздухе и плавно оседали на землю. Их легко можно было сосчитать. И Петька считал, запрокинув голову. Миниатюрные белые кристаллики щекотали лицо. Вот такое снегокружение ему по душе!
Темный сучковатый лес, очухавшись от предыдущего снежного нашествия, стоял оголенный и насупившийся. Но за ночь преобразился и манил припорошенными мягкими тропками. И не видно на них ни одного следа — ни человеческого, ни звериного.
Всего минутка от остановки, и начинается асфальтированная, но сейчас белая с подтаявшими прожилками и пупырями от реагентов дорожка. Всякий раз, когда Петька ступал на эту заветную, ведущую в лоно леса тропу, внутри сначала все замирало, но тут же, без предупреждения, взрывалось вихрем эмоций — чувство дикого восторга сменялось тихой радостью, переходящей в острое желание сочинять стихи и рисовать, хотя ни того ни другого он не умел.
Бывало, мальчика охватывало беспокойство — на месте ли дерево?! Свежий спил вместо великана и годичные кольца — страшно представить. Он зажмуривался, а когда открывал глаза, к его утешению, все было по-прежнему: при входе в лес его встречал дуб, его, Петькин, друг. «Как здорово — ты на своем посту», — он гладил шероховатую кору, что-то заговорщицки шептал на языке, понятном лишь ему самому и дубу. А тот, словно дряхлый скособочившийся старик, казалось, еле держался — пережить бы зиму. И вот чудо: с наступлением погожих деньков его ущербная, вывернутая в одну сторону крона оживала и к осени приносила желуди, редкие, но по белобрысой макушке пару раз от них досталось.
Родители не одобряли поздние прогулки сына. «Волнуются», — он все понимал, но не предупредил их в этот раз — надо поскорей обернуться. Петька держался главной аллеи. Идти по ней уютно и заманчиво — еще немного и в сказку попадешь. Она вела к Царской пасеке и к перепутью, где на выделенном пятачке среди туй и веток сирени прятались птичьи кормушки.
Всю дорогу ему подмигивали фонари. Они раскачивались в такт ветвям растревоженных ветром деревьев. Кроны беспокойно гудели, прихваченные легким морозцем ветки стукались друг о друга, и с них то и дело сыпалось — то конфетти из снежинок, то целые студеные комья. И, как полагается, снег один раз обязательно попадал в цель — за шиворот. Бррр!
На полпути Петька внезапно остановился как громом пораженный: «Семечки». Похлопал по карманам — ничего. На улице морозно, а его вдруг жаром обдало: «Забыл». Оставался рюкзак. «Ура!» — пальцы нащупали на дне шуршащий кулек. Выдохнул, провел ладонью по лбу — даже волосы взмокли, а челка колким ежиком торчала из-под шапки. Шарф нестерпимо щекотал шею — Петька его размотал и, поймав взглядом полупрозрачную струйку своего дыхания, потопал дальше. Мимо, точно в иной плоскости, прогуливались прохожие, мчались велосипедисты, сверкая налобными фонариками. Чудаковатыми инопланетянами казались ему эти спортсмены в зимнюю пору.
Он снял связанные мамой рукавицы и занялся кормушками. На следующий день еще затемно у лесной столовой появятся птицы: синицы — большие и лазоревки, потом к ним присоединится шумная стайка воробушков, запиликают севшими голосами трепетные снегири и, может быть, осмелятся спуститься за кормом, налетят и прокричат о местных новостях сойки, а чижи-живчики примутся за семена туй. Если повезет, прилетит и прицепится к салу дятел. Петька рад любому: большому пестрому или среднему пестрому, но особенно седому — однажды он мельком видел его. А вот желну только слышал — протяжный крик, будто вся боль леса в этом звуке. Желанная птица — этот черный кардинал в красной шапочке. Еще сильнее он мечтал обнаружить серую или длиннохвостую неясыть.

Так, в своих мыслях о птицах он не заметил, что лес поредел, отступил. «Обратная дорога короче», — он улыбнулся. Впереди маячил погруженный в суету город. Выражение лица мальчугана изменилось — до чего же не хочется уходить, побродить бы еще чуток… На выходе замедлил шаг, оглянулся — ветер таскал деревья за макушки, те продолжали скрипеть и сыпать на землю пушистое снежное крошево.

Петрушка, как провинившийся школьник с известной картины «Опять двойка», подпирал стену, но был счастлив.
— Где варежки? — мамин вопрос выдернул его из задумчивости.
Скромная складочка коснулась лба юного любителя птиц.
— Я насыпал корм в кормушки, вдруг слышу — шорох за спиной и глубокие взмахи крыльев. Сова…

Увидите на лавочке Петькины варежки, оставьте, где лежат — он прибежит за ними завтра.