Осенью 2016 года исполнилось 80 лет со дня рождения выдающегося русского писателя Феликса Яковлевича Розинера, а весной 2017 года — 20 лет со дня его смерти. Для меня, старого поклонника творчества этого писателя, две даты 80 и 20, конечно, были заранее известны и ожидаемы. Удивительным оказалось то, что к этим круглым датам жизни Феликса Розинера добавились круглые даты его творческой судьбы — 40 лет машинописной рукописи романа «Некто Финкельмайер», 35 лет первого издания романа в Англии, 30 лет повести «Лиловый дым», 20 лет издания в России романа «Ахилл бегущий» и избранных повестей и рассказов писателя. Кроме того, можно считать, что 25 лет назад роман «Некто Финкельмайер» стал, наконец-то, доступен широкому российскому читателю. Вот такой карнавал цифр, связанных с жизнью и творчеством Феликса Розинера: 80, 40, 35, 30, 25, 20.
Феликс Розинер родился 17 сентября 1936 года в Москве. Его рождение было на самом деле завершающим звеном удивительной, почти невероятной семейной саги, в которой уходящая в бездонный колодец прошлого цепочка поколений ведет сначала к мудрецам польско-литовской ешивы, потом к знаменитым раввинам Венеции и Падуи и, наконец, уводит в средневековый немецкий город Katzenelnbogen в прирейнской области вблизи Майнца, откуда и пошла первая родовая фамилия их предков — Каценелинбойген. У истоков семейного древа Розинеров был крупный общественный деятель Речи Посполитой Саул Каценелинбойген, вошедший в историю под именем Саул (Шауль) Валь (1541–1617). Через полтора столетия после его смерти когда-то могущественная Речь Посполитая была уничтожена, и вследствие трех разделов Польши предки Розинеров стали подданными Российской империи — жителями черты еврейской оседлости. В феврале 1917 года они были уравнены в правах со всеми другими народами России, а после октября 1917-го стали гражданами СССР, столь же бесправными, как и все население советской империи.
Родители Феликса познакомились в 20-х годах ХХ века в Палестине, куда уехали из России после революции. Там они стали коммунистами и вернулись в СССР, чтобы строить первое в мире государство рабочих и крестьян. Отец Феликса окончил Бауманское училище, стал известным специалистом по литейному производству и вплоть до пенсии работал на Московском автозаводе. Мать Феликса многие годы работала на Московском шарикоподшипниковом заводе. Они прошли несколько кругов советского ада — нищую жизнь в коммуналке, невзгоды эвакуации, преследование за связь с сионизмом, антисемитские кампании времен борьбы с космополитизмом и «Дела врачей», исключение из партии, увольнение с работы, арест и Бутырскую тюрьму. За год до ареста матери писателя органами НКВД родители назвали младшего сына именем героя пролетарской революции и основателя этих карательных органов Феликса Дзержинского.
Эта поразительная семейная одиссея закончилась столь же необыкновенно и возвышенно, как и началась, — родители Феликса уехали умирать на родину своих далеких предков в Израиль, где ныне живут их внук, правнук, правнучка и праправнучка. Но главное — их сын стал выдающимся русским писателем.
Феликс окончил Московский полиграфический институт в 1958 году, женился на своей сокурснице Людмиле — в 1962 году у них родился сын Володя. Жили тогда Феликс и Людмила на окраине Москвы в малогабаритной советской «хрущевке», работали вместе в Акустическом институте. Однако научная и инженерная карьера мало привлекала будущего писателя, хотя по воспоминаниям он обладал незаурядными изобретательностью и технической смекалкой. Годы работы в Акустическом институте были для Феликса годами поисков своего места в искусстве и своего пути в литературе. Выбор оказался нелегким, если учесть разнообразие талантов, которые впоследствии столь ярко проявились в этом человеке — он оставил заметный след в искусствоведении и музыковедении, в поэзии и художественной прозе, в историко-мемуарной эссеистике и даже в бардовской песне…
В те годы поисков Феликс учился в консерватории по классу скрипки и посещал литературное объединение, где заявил себя незаурядным поэтом.
Писатель Раиса Сильвер вспоминает:
«Я познакомилась с Феликсом в начале 1960-х в московском литобъединении "Знамя строителей". Из клуба вышло немало известных писателей и поэтов, но тогда выделялись несколько человек, аристократия — среди них, конечно, Розинер. Феликс был приятным, немножко насмешливым и весьма ироничным в разговоре молодым человеком лет двадцати пяти. Как-то мы вышли из клуба вместе — неожиданно выяснилось, что живем мы буквально в соседних домах на далекой окраине Москвы в поселке ЗИЛ (это теперь район вблизи станции метро "Каховская"). Поселок тогда застраивался унылыми пятиэтажками, "хрущевками". В одной из них, в двухкомнатной квартирке, жил Феликс с женой Людмилой и маленьким сыном Володей. Жили они скромно, пожалуй, даже скудно, как и все инженеры тех времен — нищенская зарплата, шестидневная рабочая неделя, поездки на работу в переполненных трамваях и автобусах, домашние заботы… Я бывала у них, иногда мы вместе справляли праздники, дни рождения. Припоминаю, что Феликс любил и хорошо знал музыку, неплохо играл на скрипке — позднее он оставил инженерную работу и переквалифицировался в музыкального критика. В доме Феликса собирались интересные люди,— вероятно, это был прообраз Прибежища, описанного в "Финкельмайере". Феликс был легок на подъем, любил путешествовать, узнавать что-то новое…»
Писатель Лариса Миллер, как и Раиса Сильвер, познакомилась с Феликсом Розинером в литобъединении, которое собиралось на Сретенке в Даевом переулке:
«Однажды на литобъединении появился ироничный, остроумный и доброжелательный молодой человек. Он всегда впопад и совершенно беззлобно комментировал происходящее, а когда смеялся, снимал очки и вытирал слезы. "Можно мне показать Вам мои стихи?" — спросила я, подойдя к нему впервые. "Да, конечно,— с готовностью отозвался он.— Приезжайте в воскресенье".— "А можно приехать с мужем?" Молодой человек засмеялся: "Приезжайте с кем хотите". Так началась моя дружба с Феликсом Розинером, поэтом, прозаиком, музыковедом. Феликс обладал замечательным свойством внимательно и заинтересованно слушать чужие стихи, думать над ними, говорить о них. Благодаря ему, я перестала слишком уплотнять строку, в стихах появился воздух. Феликс читал все, что я писала. Лишь одобренные им строки получали право считаться стихами. Он являлся как бы моим ОТК. "Казнит или милует?" — гадала я, отправляясь к нему с очередной порцией стихов. И если "миловал", летела домой на крыльях, а если "казнил", то еле ползла. Так и жила, раскачиваясь на гигантских качелях "между жизнью лучшей самой и совсем невыносимой"».
Интерес к музыке поначалу, казалось, перевешивал поэтические устремления Феликса. Меня в свое время поразило одно восхитительно эмоциональное воспоминание выдающегося эссеиста Азария Мессерера, близко знавшего Феликса Розинера:
«Известно, что Феликс играл на скрипке, но немногие помнят удивительный факт — он сам изготовил себе скрипку, прочитав книги о знаменитых скрипичных мастерах и об их секретах в изготовлении инструментов. Феликс и дня не мог прожить без музыки. Он прекрасно знал не только классиков, но и современных композиторов, особенно Альфреда Шнитке, с которым дружил. Феликс также обожал романсы и хорошо пел их своим красивым баритоном. Он записал на пленку много сочиненных им песен, легко запоминающихся и нередко цитируемых его друзьями. Я обязательно беру в любое путешествие его диск, но слушаю его, только когда за рулем сидит кто-нибудь другой,— боюсь, что слезы будут застилать глаза…»
В результате творческих поисков своего пути Феликс в 1967 году уходит из Акустического института и становится профессиональным музыкальным критиком. Первая его опубликованная работа в этой области — запись мемуаров знаменитого дирижера Юрия Файера, вышедшая в России двумя изданиями. Музыка, книги о музыке и музыкантах становятся постоянной составляющей жизни и творчества Феликса Розинера, но постепенно в его воображении вызревают образы людей и времени, в котором он жил, требовавшие масштабного художественного воплощения.
В начале 1970-х годов Феликс напряженно работает над грандиозным романом о судьбе творческой интеллигенции в тоталитарном государстве. В 1975 году он заканчивает этот роман, вошедший в русскую литературу под названием «Некто Финкельмайер».
Людмила Левит, первая жена писателя, живущая ныне в городе Реховоте в Израиле, рассказывает о временах вызревания и создания романа «Некто Финкельмайер»:
«Почти  все  60-е  годы  — с 1962-го, когда родился Володя, и до 1969-го, когда мы с Феликсом расстались,— мы жили на окраине Москвы, которая тогда называлась "поселок ЗИЛ".
К этому времени относится основное действие романа, но тогда его замысла еще не было, хотя, наверное, в голове Феликса накапливался нужный материал, ведь у нас в квартире часто собирались очень интересные люди — наши друзья. Думаю, однако, что прообразом Прибежища (вымышленное меcто встречи героев романа "Некто Финкельмайер". — Ю. О.) являются, скорее, не сборища у нас дома, а регулярные встречи молодых, еще не печатавшихся поэтов у Бориса Николаевича Симолина на Арбате. Борис Николаевич был искусствоведом, преподавал не только в ГИТИСе, но и в театральных училищах — Щукинском и МХАТа. Он оказал на Феликса очень сильное влияние, а герой романа Леопольд Михайлович — точный портрет Бориса Николаевича. Где-то в 1973–1974 годах мне довелось быть кем-то вроде издательского корректора романа "Некто Финкельмайер": Феликс передавал мне машинописную рукопись, а я со всем тщанием выискивала описки, знаки препинания и т. п.».
Вспоминаю, что роман в свое время буквально ошеломил читателей невероятной стержневой темой столкновения с реальной жизнью гениального поэта, вынужденного сочинять и публиковать свои произведения от имени другого человека. Роман раскрыл на уровне гротеска, на уровне кафкианского абсурда ужасающую гниль и моральное разложение Совка. Феликс Розинер, насколько я помню, первым нарушил совковую традицию избегать в печати явных еврейских имен, присвоив своему главному герою имя, отчество и фамилию, имевшие в советской языковой практике, по словам Иосифа Бродского, статус, близкий к «матерно-венерическому», — Аарон-Хаим Менделевич Финкельмайер. Уже само имя главного героя романа было в те годы дерзким вызовом гнусной системе советского государственного антисемитизма, о котором все знали, что он есть, но обязаны были делать вид, что его нет. Образ гениального русского поэта с таким длинным еврейским именем — это было подобно взрыву в чинной гостиной советского социалистического реализма с его лицемерной «дружбой народов».
Писатель Людмила Штерн в очерке о еврействе Иосифа Бродского заметила: «Только евреи знают, как "неуютно" было быть евреем в Советском Союзе». Неуютность эту герой Феликса Розинера познал сполна — со сталинских времен в коммунальном доме-сарае на окраине Москвы до времен брежневских в сибирском ссыльном лагере. Неуютность эта не раз оборачивалась тяжелыми ударами, которые, однако, Финкельмайер задним числом излагает с мягким юмором — для него советский госантисемитизм есть нечто вроде своеобычного природного явления, подобного промозглой дождливой погоде, явления, которое следует воспринимать как неизбежную данность, а не злой людской умысел. Директор школы, милейший Сидор Николаевич, лишает его золотой медали по причине указания из районо, что мол, «три золотых у Штерна, Певзнера и этого… как там?.. Финкельмайера…» и «мы столько пропустить не можем, одного снимаем». Затем Финкельмайера не принимают в МВТУ, поставив ему тройку за незаурядное сочинение по «Евгению Онегину», которого он знал наизусть от первой до последней строчки. Какие известные до боли ситуации, какой «знакомый до слез» выверенный событийный ряд!
Служба Финкельмайера в советской армии с многочисленными приключениями из-за его «еврейской рожи» описана в романе с сатирическим блеском на уровне «Приключений бравого солдата Швейка» или «Жизни и необыкновенных приключений солдата Ивана Чонкина». Приключения солдата Аарона-Хаима Финкельмайера, прославившегося сочинением военного марша «Знамя полковое» и популярных броских, ловко рифмованных лозунгов для солдатских сортиров, завершаются блестящей сатирической сценой в издательстве военной литературы! Сотрудников издательства предупредили, что «А. Ефимов» — псевдоним автора, но это ничуть не уменьшило «силу удара, который испытали редакторы, увидев» его самого:
«Они согласились бы, чтобы у автора оказалась любая невозможнейшая внешность — хоть одноглазого пирата с кинжалом за поясом, хоть бармалея или старца в чалме, но такого длинноносого верзилу — еврея… Пусть бы за псевдонимом А. Ефимов стоял тысяча первый Иванов; пусть какой-нибудь неблагозвучный Говнюков; пусть бывший граф Толстой или пусть советским военным поэтом стал последний из князей Болдыревых; но военный поэт — Шапиро? Эпштейн? Рубинштейн?!.
Как у вас настоящая фамилия будет?..
Рядовой Финкельмайер, товарищ майор!
Наступившая тишина была столь длительной, что девочка-секретарша, соскучившись, начала редко-редко стукать по клавишам машинки».
Когда роман «Некто Финкельмайер» был наконец опубликован, в официальной гостиной советской литературы наступила очень длительная тишина, прерываемая отнюдь не постукиванием девочки-секретарши по клавишам машинки, а зубовным скрежетом тех, кто когда-то мог одним мановением мизинца отлучить от литературы и задвинуть в темный угол забвения всех этих финкельмайеров…
Следует подчеркнуть, что еврейская тема звучит в романе мягко, приглушенно, чаще — отдаленно, лишь в редких случаях выдвигаясь на передний план и никогда не доминируя в его сюжетных коллизиях. Розинер отнюдь не педалирует эту тему, а, скорее, подает ее незначительной составляющей противостояния интеллигенции и власти, как некую своеобразную советскую приправу к этому противостоянию. В компании русских интеллигентов, к которой примыкает Финкельмайер, вообще не интересуются национальностью своих единомышленников — здесь всё понимают, но как бы считают ниже своего достоинства реагировать на исходящие от режима антисемитские благоглупости.
В центре внимания автора романа — обширная картина жизни кружка московских интеллигентов начала 1960-х годов. Время действия романа обозначено довольно четко: конец хрущевской оттепели, время демократических устремлений и надежд советской интеллигенции, получившие название движения шестидесятников. Эти надежды были окончательно утрачены после знаменитого посещения Никитой Хрущевым выставки художников в декабре 1962 года. Лидер страны охаял работы художников-авангардистов словами «дерьмо», «говно», «мазня», «безобразие»… Герои романа «Некто Финкельмайер» пытались спасти это «безобразие» — работы не признанных властью художников, и они, естественно, попали под предписанное партийным вождем «выкорчевывание». Автор отнюдь не фокусирует внимание на противостоянии интеллигенции режиму, его герои едва ли не насильственно втягиваются в это противостояние карательными органами самого режима, которым приказано заниматься «выкорчевыванием». В романе абсолютно отсутствует прямая политическая борьба московских интеллигентов с режимом, которую, возможно, ожидают от шестидесятников современные читатели. Их встречи напоминают скорее некие богемные собрания наподобие вечеров петербургской творческой элиты начала ХХ века в Башне Вячеслава Ивáнова. Описанное в романе Прибежище — это оскверненная советской действительностью, искаженная до гротеска Башня, где роль лидера вместо блистательного поэта-символиста Вячеслава Ивáнова выполняет не менее блистательный лекторэрудит Леопольд Михайлович, бывший официант ресторана «Националь». Феликс Розинер очень точно и выразительно описал постепенную эволюцию этих собраний и ту внутреннюю нравственную пружину, которая толкала людей участвовать в них: «…забавы Прибежища становились от раза к разу серьезнее… в них появилось общее направление, и уж не развлекать, не развлекаться и “кадриться” шли сюда, а шли уже,— не осознавая того разумом, а как будто одним слухом ушей своих и видением глаз, да еще самим свободным дыханием в свежем воздухе — шли возвыситься, очиститься от скверны, которую слышали, наблюдали и частью которой были сами».
Культуролог Марина Хазанова пишет о романе Феликса Розинера:
«Книга его не была радостной, но была теплой, доброй, умной… Я сказала Феликсу об этом и о том, что книг о шестидесятых здесь, в эмиграции, достаточно, но они, в основном, о ссорящихся между собой диссидентах, ненависти к власти и о собственном величии. А вот добрых книг почти нет».
Как свидетель протестного движения в СССР 1960–1970-х годов, могу добавить: в этом движении были и ненависть к власти, пытавшейся снова загнать народ в «реформированное» подобие сталинского лагеря, и резкая полемика, и подпольное распространение так называемой «антисоветской литературы», которая была, на самом деле, просто нормальной хорошей литературой, и воистину героические публичные протесты против преступлений режима, и еще многое, без чего не бывает диссидентских движений в тоталитарном обществе. Однако Феликс Розинер тонко уловил главный мотив самой обширной, гуманистической составляющей этого движения — «очиститься от скверны, которую слышали, наблюдали и частью которой были сами». Да, это именно так и было — мы собирались в компаниях единомышленников, чтобы очиститься от скверны тошнотворных политзанятий и митингов, «ценных» указаний парткомов и райкомов, от скверны тупой пропаганды в средствах массовой дезинформации и примитивного печатного советского агитпропа. Мы собирались, подобно героям романа Розинера, чтобы подышать свежим воздухом фантома свободы.
Власти предержащие видели скрытую угрозу в стремлении интеллигенции к свободе — отсюда та упорная охота, казалось бы, за совершенно безобидной группой интеллектуалов Прибежища, закончившаяся, как и следовало ожидать, арестом самого безобидного из всех безобидных — Аарона-Хаима Финкельмайера. Арест Финкельмайера и суд над ним, начиная с публикации грязного доноса в газете и кончая жестоким избиением сразу же после вынесения приговора, — всего более 60 страниц текста, — композиционная и художественная вершина романа Феликса Розинера.
На суде больной, голодный, измученный следствием Финкельмайер словно в бреду, едва не теряя сознание, отстраненно участвует в процессе над самим собой, пытается время от времени говорить правду словами простыми, понятными окружающим… После оглашения приговора он впадает в транс, расплывчато видит сквозь туман уходящего сознания своих близких, слышит их мольбы… и сквозь всю эту мешанину лиц и звуков нисходят к нему чудные поэтические строки… Как он далек от этого мира!.. Но конвойный скоро возвращает его к действительности: «Старшина исступленно бил по рукам,— Арон, дико вскрикивая, хватался за дверцы, но старшина размахнулся,— ну, т-твою мать! — и сильно ударил под дых. Арон рухнул на пол».
Роман «Некто Финкельмайер» развивается по нарастающей, держит читателя в напряжении до последней страницы, ни на йоту не теряет набранной высоты. Читатель нетерпеливо ждет развязки, едва сдерживаясь, чтобы не заглянуть в конец; он понимает — так просто, тихо и мирно эта история завершиться не может. И действительно, в сюжете наступает крещендо — страшная, нелепая, но вполне предопределенная гибель главных героев. Поэт умирает от мстительного выстрела Охотника, вознесенного Поэтом на вершину чиновничьей карьеры и литературной славы. Убитый Поэт тонет в далекой сибирской реке накануне своего освобождения, и его мечта о возрождении и маленьком кусочке счастья с любимой женщиной тонет вместе с ним в мерзлой воде,— нет Поэту места в этом мире зла, и никогда не удастся ему вписаться в эту бесчеловечную систему, как бы он ни старался подладиться под нее. Пьяный в хлам, счастливый Охотник замерзает под вой сибирской пурги, превращается в снежный холм вместе со своими мечтами о возвращении в естественное состояние простого охотника за пушниной. Вознесенный поначалу на партийно-литературный Олимп, а затем грубо сброшенный с него, он «отомстил» Поэту, но и ему, Охотнику, нет места в этом мире, и ему тоже не удалось вписаться в эту чудовищную систему, несмотря на все старания подладиться под нее…
Писатель Василий Аксенов говорил о романе Розинера:
«Эта книга — одно из лучших проявлений духовной сущности советских интеллектуалов. Описанные на этих страницах детали их жизни ярко реалистичны, а размышления бьют западного читателя по голове тяжелой сюрреалистической советской дубиной».
Американский писатель Ричард Лурье добавлял:
«Поражая  интеллектуальной  мощью,  проза  Розинера в то же время захватывает юмором, горечью и эротикой. Однако эта книга не только доставляет удовольствие читателям, но и дает нам свежий и ценный взгляд изнутри на советскую жизнь и искусство».
К моменту написания романа «Некто Финкельмайер» Розинер уже был известен как поэт и автор книг о музыке, о композиторах Григе и Прокофьеве, о художнике Чюрлёнисе. Вот подборка книг Феликса Розинера разных лет о музыке и живописи: Несмотря на писательскую известность, у Феликса Розинера не было никаких шансов опубликовать «Финкельмайера» в СССР. В 1977 году писатель предпринял неудачную попытку переправить рукопись романа в Израиль вместе с багажом своего сына. Азарий Мессерер рассказывает любопытную историю спасения романа:
«Феликс, человек незаурядно изобретательный, придумал хитрый план контрабандной пересылки своего первого романа на Запад. Он переснял весь роман и, как ему показалось, ловко запрятал кассеты с пленкой в багаже четырнадцатилетнего сына, когда тот в 1977 году улетал в Израиль с первой женой Феликса. Увы, бдительных советских таможенников провести не удалось — кассеты были конфискованы. Феликс расстроился, но ненадолго — он умел с юмором воспринимать неприятные события. А для разрядки от стресса сочинил песню о том, как его роман попал в лапы КГБ, с едко ироничным припевом: "Хоть какой-никакой, есть теперь у романа читатель!" Со временем ему все же удалось переправить "Финкельмайера" на Запад с моей помощью и с помощью американских корреспондентов, с которыми я познакомился, сидя в отказе».
Роман «Некто Финкельмайер» был впервые опубликован на русском языке в Лондоне в 1981 году. В 1980-е годы роман получил громкую известность на Западе: он был удостоен Парижской литературной премии имени Владимира Даля и премии Иерусалимского университета, был переведен на иврит, французский и английский языки и номинирован на Нобелевскую премию. В России роман был опубликован в преддверии краха советского режима в 1991 году.
В 1978 году Феликс уезжает со своей второй женой Татьяной в Израиль, где прожил семь лет. Он был главным редактором русскоязычного издательства религиозной литературы, сочинял и издавал стихи и рассказы, вместе с сыном подготовил и опубликовал Иврит-русский разговорник. Среди его публикаций того периода выделяется, конечно, книга мемуаров «Серебряная цепочка» — художественно-документальное исследование жизни и судьбы большой еврейской семьи Розинеров-Рабиновичей на протяжении семи поколений с начала ХIХ века. Книга была издана в Иерусалиме издательством «Библиотека Алии» в 1983 году и в наше время является малодоступной библиографической редкостью. У меня есть только английский перевод этой работы Феликса Розинера, любезно предоставленный его сыном. Сам писатель присваивал этой работе и ее теме концептуальный статус. По воспоминаниям американских друзей Феликса, он в разговорах часто «сворачивал к серебряной цепочке». На мой взгляд, «Серебряная цепочка» является шедевром мемуарной литературы, недооцененным ни критиками, ни читателями. В этой книге историческая проницательность и философская мудрость автора поразительно сошлись с его писательским мастерством в трогательном повествовании о судьбе предков и о временах, в которых они жили.
Сохранились свидетельства активной поддержки Феликсом Розинером репатриации советских евреев в Израиль. Азарий Мессерер вспоминает:
«В Москве конца 70-х годов среди евреев прошел слух о "железном Феликсе". Дело в том, что Феликс Розинер из Израиля помогал oчень многим. По моим просьбам он прислал добрый десяток вызовов. Когда ко мне приходили люди, решившие эмигрировать, я, записывая их данные, обычно говорил: "Не беспокойтесь, Вами займется мой друг Феликс, которого мы называем "железным", потому что он никогда не подводит". В самом деле, Феликс был человеком в высшей степени надежным. К тому же он считал для себя честью помогать людям, оказавшимся в тяжелом положении, — в частности, отказникам. Несколько моих приятелей в Америке и в Израиле обязаны ему своей состоявшейся эмиграцией».
Феликс с женой жили в пригороде Тель-Авива, были материально обустроены — Татьяна работала в крупной фирме в области прикладной математики. Тем не менее далеко не всё в Израиле нравилось писателю, о чем определенно указывает в своих воспоминаниях Азарий Мессерер. Это, а еще более — отъезд Розинеров в США, породили такую точку зрения, что, мол, Розинер со своим масштабом просто «не вписался в израильскую жизнь». Вероятно, в этом есть доля истины, но сын писателя Илан (Владимир) Розинер не вполне согласен с таким мнением:
«Отец воспринимал видные ему недостатки израильской действительности без всякого надрыва или трагизма. Он считал своей главной целью — уехать из СССР, избавиться от тирании, и поэтому искренне ценил, что Израиль дал ему такую возможность. Более того, он здесь был счастлив, обретя наконец-то свободу. Переезд отца в США был вызван совсем другими причинами, главная из них — это, конечно, болезнь, которая хотя и была остановлена в 1985 году, но могла проявить себя снова в любой момент. Врачи рекомендовали ему сменить климат и пройти в Америке курс профилактики, которого тогда еще не было в Израиле. Конечно, обещанная работа в Гарварде тоже сыграла роль…»
В 1985 году Феликс с женой Татьяной переехал в Бостон. Он читал лекции по русской культуре в Бостонском университете, сотрудничал с Русским отделением Гарвардского университета, но главное — сочинял новые произведения в поэзии и прозе. В Бостоне Феликс Розинер издал два сборника стихов, написал свой второй роман «Ахилл бегущий» и замечательную повесть «Лиловый дым». В 1994 году «Ахилл бегущий» был удостоен премии «Северная Пальмира» за лучший роман, опубликованный в Санкт-Петербурге, а спектакли по повести «Лиловый дым» много лет шли в Москве и Вильнюсе.
До середины 1990-х годов Феликс Розинер был известен в России в основном как автор книг о музыке, живописи и роману «Некто Финкельмайер»; его зарубежная проза оставалась малоизвестной российским читателям. Только в конце лета 1996 года, когда писателю оставалось чуть больше полугода жизни, в России издательством «Терра» была выпущена книга избранного Феликса Розинера. В нее вошли роман «Ахилл бегущий», повести «Лиловый дым», «Адамов ноготь», «Медведь Великий», «В обнимку с Хроносом» и тринадцать замечательных рассказов — российские читатели наконец-то получили возможность познакомиться с творчеством выдающегося русского писателя.
В этой короткой статье, конечно, невозможно рассмотреть даже пунктирно произведения Феликса Розинера, вошедшие в последнюю его прижизненную книгу «Избранного». Но важно подчеркнуть, что и в романе «Ахилл бегущий», и в повестях и рассказах этого издания наиболее полно раскрылись и философия писателя, и особенности его творческих приемов, и сочный стиль его художественного метода. Любителям литературы будет также очень интересно проследить эволюцию творчества писателя со времен его первого романа «Некто Финкельмайер».
Очевидцы тепло вспоминают о Феликсе Розинере в бостонский период его жизни и творчества.
Марина Хазанова рассказала, что с первой же встречи в Бостоне на домашнем литературном семинаре «Феликс привлек сразу всем: мягкой манерой держаться, милой улыбкой, интеллигентным чтением». Она продолжает:
«У Феликса получалось в жизни всё, что он задумал. Его любили читатели, любили женщины, любили старики. Каждый за свое, но чаще всего все за одно и то же: за талант, за деликатность».

Лиза Шукель (Синофф), близкий друг и соседка Феликса Розинера по двухсемейному дому в бостонском пригороде Ньютоне, рассказывает, что в Бостоне Феликс одно время читал лекции по русской культуре на Русском отделении Бостонского университета. Он также сотрудничал с Русским отделением Гарвардского университета, где его очень ценили, но он не стремился стать штатным сотрудником и никогда им не был. Феликс отличался, по ее воспоминаниям, аккуратностью и даже педантичностью во всем, что касалось его литературной работы — незадолго до смерти он тщательно упаковал свои материалы и их электронные копии в картонные коробки с намерением сдать их в архив Русского отделения Массачусетского университета в городе Амхерст. Я спросил у Лизы, тесно общавшейся с Феликсом в последниe 11 лет его жизни, был ли он похож на своего героя Арона Финкельмайера? Она ответила с удивительной проникновенностью:
«Нет, он скорее походил на Леонида Никольского по своему характеру и отношению к жизни. Как и Никольский, Феликс был большим жизнелюбом с эдакой хулиганской жилкой, он не боялся нарушать правила, если они мешали ему. С другой стороны, по взглядам на искусство, по представлениям о связи автора со своим творением, он приближался к Финкельмайеру и особенно к философии наставника Финкельмайера — Леопольда Михайловича. Так что, можно сказать, Феликс был личностью, сочетавшей в себе и Никольского, и Финкельмайера…
Вообще же, он был человеком необыкновенным… В нем удивительным образом совмещались общительность и застенчивость, в компаниях он отнюдь не старался выделиться, но тем не менее притягивал к себе общее внимание. Его интерес ко всему в жизни был непомерным. Уже тяжело больным, Феликс поехал со мной в путешествие по Испании — перед смертью он хотел увидеть все… Он говорил мне: "Я не боюсь смерти, я был в Москве — теперь меня там нет, я был в Израиле — теперь меня там тоже нет, я был в Бостоне — меня и там не будет…"»

После выхода в свет «Избранного» российские интеллектуалы, вероятно, ожидали новых произведений этого автора, так внезапно раскрывшегося, но… увы, дни писателя были уже сочтены. Феликс тем летом 1996 года чувствовал приближение смерти и торопил организаторов его юбилейного вечера в Бостонском университете.
Марина Хазанова написала пронзительные строки, посвященные последним творческим усилиям смертельно больного писателя:
«В середине лета 96-го Феликс попросил меня организовать в Бостонском университете литературно-музыкальный вечер, посвященный его шестидесятилетию. Я не спрашивала ничего, только подумала: "Господи!.. Опять поэт будет говорить нам свое последнее прости". Я сказала: "Да", повесила трубку и заплакала. Другой раз мы говорили о сроках. Я думала о ноябре-декабре, Феликс спокойно возразил: "Будет поздно. Надо пораньше". Всю программу вечера Феликс подготовил сам… попросил меня вести вечер, строго предупредив: "Никаких славословий в мой адрес…"» Читатели не знали, что Феликс Розинер к тому времени завершил огромный труд — «Энциклопедию Советской цивилизации» о реалиях ушедшей советской жизни, включавшую словарь советских терминов, статьи о культуре, идеологии, политике и многом другом из жизни Советского Союза. Отдельные разделы «Энциклопедии» печатались в газете «Новое русское слово». Американское издательство взялось издать «Энциклопедию» на английском языке, заключило с писателем издательский договор, но дело не заладилось… Сдача рукописи была задержана из-за болезни автора, и договор был расторгнут по этой формальной причине.
Последние месяцы жизни Феликса были омрачены неожиданно начавшейся тяжбой с издательством. Борьбу за издание «Энциклопедии» продолжала после смерти Феликса его жена Татьяна, но она не смогла завершить издание этого уникального труда, и после ее смерти все концы были окончательно утеряны. Попытки восстановить полный русский текст «Энциклопедии» успеха не имели — последний масштабный труд писателя Феликса Розинера словно канул в Лету.
Так и хочется сказать: каким актуальным был бы этот труд в наше время, когда молодым людям, никогда не жившим в Советском Союзе, внушают, что социалистический Совок был обществом справедливости и порядка.
Одиссея Феликса Розинера и его семьи и уникальна, и типична… Уникальна потому, что дала выдающиеся творческие всходы, а типична потому, что является отражением судьбы еврейского народа в целом — невероятное странствие семьи, покинувшей Иерусалим более двух тысяч лет назад и вернувшейся к нему по гигантской криволинейной дуге на пространствах двух земных континентов.
Увы, судьбу творческого наследия писателя Феликса Розинера нельзя назвать безоблачной. Известность этого наследия среди читателей отнюдь не соответствует его высокому художественному уровню. В свое время при подготовке к печати очерка
«Некто Розинер» о писателе Феликсе Розинере и его творчестве я провел небольшой социологический опрос среди моих друзей и знакомых — людей образованных и читающих. Большинство мной cпрошенных не знали, кто такой Феликс Яковлевич Розинер. Потом многие из них жаловались, как трудно оказалось достать роман «Некто Финкельмайер» и другие произведения этого писателя.
Как же получилось, что мы едва ли не проглядели этого нашего замечательного современника, диссидента-шестидесятника, поэта, прозаика, эссеиста, барда, автора стихов, рассказов, пьес, повестей и романов, удостоенных престижных литературных премий? Наконец, почему интеллигенция, столь чувствительная к преступлениям тоталитарных режимов, так вяло среагировала на один из лучших антитоталитарных романов мировой литературы второй половины ХХ века? Почему этот выдающийся роман, подпольно написанный Феликсом Розинером в Москве в глухие времена брежневской коммунистической диктатуры и переведенный впоследствии на французский, английский, иврит и другие языки, вообще мало кому известен? Почему его автор, номинированный на Нобелевскую премию, что не так уж часто случалось в русской литературе, даже не был упомянут ни в российском «Большом энциклопедическом словаре» 1999 года, ни в энциклопедическом словаре «Русская литература» 2001 года, ни в «Новом энциклопедическом словаре» 2007 года?
Печально и горько! Думаю, что нынешнее российское литературоведение даже не заметит упомянутых нами в начале этой статьи дат, а писатель Розинер и его замечательная проза не скоро займут свое заслуженно высокое место в русской литературе. Такое ощущение, что в России и власти предержащие, и их окололитературная обслуга не очень любят персонажей произведений Феликса Розинера — эти персонажи никак не вписываются в ту розовую картину «славного советского прошлого», которую власть имущие упорно навязывают населению.

Феликс Розинер похоронен на старинном кладбище Mount Auburn в Кембридже близ Бостона, в роскошном парке, на высоком холме, с которого открывается вид на озеро. Рядом с ним среди многих знаменитых американцев похоронен поэт Генри Лонгфелло.
Вот такой удивительный виток истории мировой литературы: великий американский поэт Генри Вудсворт Лонгфелло английского происхождения — потомок пилигримов, прибывших в эти края на паруснике «Мэйфлауэр», и выдающийся русский писатель Феликс Яковлевич Розинер еврейского происхождения — потомок знаменитого средневекового раввинского рода из итальянской Падуи, закончили свою земную жизнь здесь, на кладбище в Кембридже.
Два человека — такие непохожие, две судьбы — такие разные, два гения — как всегда уникальные и неповторимые, но одинаково непостижимые для окружающего мира. Оба они шли «навстречу туманному будущему без страха, с мужественным сердцем»…

Быть в постоянном поиске, идти непреклонно вперед, всегда только выше и выше — Excelsior!