Слово «либерализм» происходит от латинского «liberalis» — свободный, тяготеющий к свободе. «Тяготеющий к свободе» — как это привлекательно, как это возвышенно и мощно звучит!
Позвольте сделать чистосердечное признание: всю мою сознательную жизнь, начиная с 1960-х годов и едва ли не до конца ХХ века, я был либералом. А либерал — это, согласно энциклопедическим словарям, приверженец и последователь либерализма. А как же могло быть иначе? — пытаюсь я оправдаться под осуждающими взглядами некоторых моих друзей. Разве можно было оставаться порядочным человеком в Советском Союзе, не будучи хотя бы отчасти либералом? Нет — нельзя было! И доказательством тому является определение либерализма, взятое из Советского энциклопедического словаря [8]:
«Либерализм — буржуазное идеологическое и общественно-политическоетечение, объединяющеесторонниковпарламентского строя, буржуазных свобод и свободы капиталистического предпринимательства».
Если принять во внимание, что в Советском Союзе ругательные ярлыки «буржуазный», «парламентский» и «капиталистический» навешивались на все, не совпадавшее с установками коммунистического режима, то любой демократически настроенный человек, любой противник диктатуры, просто любой человек, приверженный ценностям свободы и гуманизма, автоматически должен был иметь либеральные взгляды. Так оно и было — советские интеллигенты 1960–1980–х годов, затаив дыхание, прислушивались к слабому шелесту либеральных веяний в литературе и искусстве, восторженно принимали мягкие и деликатные увещевания патриарха советского либерализма Андрея Дмитриевича Сахарова в адрес закоснелых властей, готовы были поддержать любое движение в направлении либерализации одуревшего от власти партийного режима.
Если говорить о себе, то я, как и многие мои сверстники, прожившие жизнь в условиях жесткой тоталитарной диктатуры, был стихийным либералом — моя приверженность либерализму проистекала не в результате осознанного идейного следования его концепциям, а как естественная реакция нормального человека на крайности тоталитарного режима. Мой либерализм был, по существу, протестом инакомыслящего против навязываемой ему догматической идеологии.
В оправдание своего либерального прошлого, если позволите, я бы сказал так: в бывшем Советском Союзе приверженность либерализму соответствовала его высокому звучанию.
Согласно известному изречению, только подлец не был в молодости либералом, только глупец не стал к старости консерватором. Это, конечно же, шутка, однако тенденция трансформации с возрастом от либерализма к консерватизму действительно существует, и если проследить за несколькими поколениями людей, то получится периодическая функция: либерализм — консерватизм; либерализм — консерватизм… Случаются, правда, нарушения периодичности — это когда некто на старости лет страдает болезнью левизны в либерализме.
Конечно, либерализм привлекателен не только из-за того, что его ругали в советских энциклопедических словарях. Вот одно из традиционных определений либерализма, широко распространенное в интернете:
«Либерализм — общественное движение, 1) провозглашающее свободу индивида во всех областях жизни как условие развития общества; 2) поддерживающее (в экономике) свободу частного предпринимательства и конкуренции; 3) поддерживающее (в политике) правовое государство, парламентскую демократию, расширение политических и гражданских прав и свобод».
У кого рука поднимется бросить камень в свободу? У кого рука поднимется бросить камень в демократию? Кто против политических и гражданских прав людей? Вообще, может ли интеллигентный человек не симпатизировать либерализму, если таковой соответствует приведенному определению? Нет — не может!
Положительный имидж либерализма складывался на протяжении нескольких столетий и прочно вошел в сознание как основа мировоззрения свободолюбивой интеллигенции. Вот, например, как трактует слово «либерал» Толковый словарь Владимира Даля 1881 года издания:
«Либерал — политический вольнодумец, мыслящий или действующий вольно; вообще, желающий большей свободы народа и самоуправления».
Хочется снять шляпу и преклонить колени перед такой чистотой, хочется заплакать от счастья, доставленного столь высоким звучанием либерализма! Впрочем, подождем проливать слезы умиления и посмотрим, что говорят о либерализме другие источники.
Вот выдержки из толкования либерализма Энциклопедическим словарем Брокгауза и Эфрона начала ХХ века:
«Либерализм — направление в политике, противоположное консерватизму, стремление к реформам и организации государства и общества на началах свободы личности, свободы от притеснений, налагаемых церковью, деспотизмом власти, полицейской регламентацией, обычаями… Политический либерализм устанавливает основы гражданских свобод: народный суверенитет, личная неприкосновенность, свобода совести и мысли, слова и печати, гражданское равенство. Либерализм отстаивает начала народовластия и конституционных ограничений против абсолютизма, местное самоуправление против бюрократической централизации, равенство граждан против сословных привилегий, участие общественного элемента в отправлении правосудия… Либерализм в экономической жизни выставляет требование возможно полной свободы промышленной деятельности от вмешательства государства; отсюда отрицание каких-либо государственных регламентаций и стеснений промышленной и торговой деятельности, требование свободы торговли, невмешательства государства в отношения между предпринимателями и рабочими».
Уже в этом, достаточно раннем определении либерализма слышатся мне некоторые диссонансные звуки, некие зачатки той болезни, которая здесь обсуждается. Эти диссонансные звуки снижают или, скажем так, замутняют первоначальное высокое звучание либерализма и вызывают желание, по крайней мере, задать некоторые вопросы.
Что означает, например, «свобода от притеснений, налагаемых церковью»? Включаются ли в перечень таких притеснений все Десять библейских заповедей или только некоторые из них? Вообще, являются ли обязательными для либерала этические нормы, на которых стоит наша цивилизация, — ведь они являются притеснениями, налагаемыми моралью?
Далее, что означает «свобода от притеснений, налагаемых… обычаями»? Включает ли такая свобода возможность неприятия традиций своего народа или, скажем, отторжения наследия предков?
Весьма размытым выглядит требование «свободы совести» как одной из основ гражданских свобод. Oбычно под свободой совести понимают свободу вероисповедания. Если, однако, под совестью понимать нравственную ответственность за свое поведение, то требование свободы совести мне лично представляется двусмысленным.
Я отнюдь не собираюсь здесь спорить по существу определений либерализма. Хочу лишь обратить внимание на простой факт: если читать эти определения внимательно и без сладостно-розового освещения, создаваемого частыми повторениями слова «свобода», то возникают некоторые вопросы, на которые в означенных определениях нет ясного ответа.
Эти неясности, на самом деле, являются теми недомоганиями, которые мы находим в анамнезе либерализма, ибо дальше больше…
Современный Философский словарь [3] определяет либерализм как «социально-политическое учение и движение, основной идеей которого является самодостаточная ценность свободы индивида в экономической, политической и других сферах жизни общества».
Здесь уже содержится явный диссонанс с радужным восприятием либерализма, а если говорить без обиняков, явный симптом болезни левизны — я имею в виду «самодостаточную ценность свободы индивида».
Нечто самодостаточное означает — обеспечивающее достаточные условия для кого-либо или чего-либо без привлечения чего-либо другого, дополнительного. В приложении к индивиду самодостаточная ценность свободы буквально означает, что означенный индивид не нуждается для поддержания своего существования ни в чем, кроме свободы. Свобода позволяет ему быть самим собой, ни под кого и ни подо что не подстраиваться, достигать того, чего он желает, жить так, как ему хочется без всяких ограничений и стеснений.
Позвольте, — воскликнет удивленный читатель,— а как же быть с моральными обязательствами личности, как быть с социальной ответственностью индивида, живущего в коллективе? Возможно, самодостаточная ценность свободы в определенной мере оправдана в экономической и политической деятельности, но как быть с «другими сферами жизни общества»? Если для некоего индивида свобода самодостаточна во всех сферах его жизни, то следует ли ему стеснять себя обязанностями перед своей семьей, своим народом, своей страной? Вправе ли он отказаться, например, от службы в армии, когда его народу угрожает опасность?
Подобных вопросов бесконечно много. Не сомневаюсь, что приверженцы либерализма смогут ответить на них тем или иным образом. А я и спорить не буду, ибо в этом разделе работы цель у меня иная — показать, что в классических определениях либерализма, наполненных солнечным светом многочисленных свобод, можно тем не менее разглядеть весьма проблемные пятна противоречий. Эти родимые пятна, разросшись, превращаются в болезнь, гибельную в том числе и для той самодостаточной свободы, на которой зиждется либерализм. Ибо «самодостаточная ценность свободы» может привести ее носителя в концлагерь.
Разобравшись с помощью энциклопедий в том, что же такое либерализм, можно приступить к истории его болезни, которую, как утверждают врачи, следует начать с анамнеза — перенесенных в прошлом недомоганиях, которые, на самом деле, были первыми отдаленными симптомами текущей болезни.
Как утверждают историки, впервые либералами назвали группу людей, готовивших текст конституции Испании в 1812 году. Известна также версия: впервые это слово ввел в употребление император Наполеон Бонапарт. Однако, если не быть слишком придирчивым к терминологии, зарождение идей либерализма следует отнести к более раннему периоду.
Многие историки усматривают ростки либерализма еще в древнеримской и даже древнегреческой культуре и философии — упоминаются имена Гомера, Пифагора, Протагора, Сократа, Платона, Аристотеля, Эпикура, Цицерона… Мне это представляется некоторой натяжкой. С таким же успехом можно найти либеральные идеи в еще более ранних высказываниях библейских пророков. Мы опускаем этот древний период либеральных идей, ибо он относится к истории либерализма, а не к истории его болезни.
Интересующие нас проблемы либерализма начинаются, повидимому, с критических взглядов выдающихся ученых и философов ХVII века, таких, например, как Рене Декарт, Барух Спиноза, Томас Гоббс и Джон Локк, на государство, религию, свободу и права человека и т. д. Было бы упрощенчеством искать явные симптомы болезни левизны в этих ранних работах, однако с позиции нашего сегодняшнего представления об этой болезни некоторые ее ростки все же можно в них усмотреть.
По-видимому, к ХVIII веку следует отнести первые отдаленные признаки болезни левизны, которые мы называем здесь теофобией.
Протестантская реформация ХVI века разрушила многие средневековые догматы католицизма, но очень скоро принесла свои собственные. Сам великий глава реформации Мартин Лютер стал беспощадно нетерпимым ко всякому инакомыслию, как только добился впечатляющей победы над католическим догматизмом. Философский бунт Баруха Спинозы против этого новохристианского догматизма, равно как и против догматизма иудейского, лежал в истоках классического либерализма. Однако протест Спинозы против религиозного принуждения и даже его критика библейских текстов не были проявлениями теофобии, ибо в них не было компоненты агрессивного атеизма. Явные симптомы теофобии появились позже в работах французских материалистов и атеистов ХVIII века. Например, Клод Адриан Гельвеций был, как пишут историки, «блистательным и остроумным критиком религии», а Поль Анри Гольбах дал образцы «саркастически остроумной критики религии». В подобном «остроумии» и «сарказме» на тему вечного основания человеческой этики и морали мы усматриваем отдаленные симптомы болезни левизны либерализма, пышным цветом расцветшие через двести лет. Определенно, именно это, позволю себе сказать, саркастическое ослоумие, пройдя длинный путь трансформаций, включая изощренные издевательства коммунистических и социалистических безбожников над религией, превратилось в наше время в болезненный нарост агрессивного атеизма на благородном стволе классического либерализма.
В отличие от очень ранних симптомов теофобии первые симптомы социального иждивенчества в красивой социалистической упаковке появились в либерализме лишь на рубеже ХХ века.
Классический либерализм выдвинул в ХVIII веке плодотворную идею свободной от вмешательства государства деятельности частных предпринимателей. Эта идея воплотилась в капитализме, который, несмотря на полуторавековую ожесточенную травлю со стороны марксистов и социалистов, равно как и многочисленные попытки построить нечто лучшее, остается на сегодня самым эффективным не только в сфере производства, но и, по-видимому, в сфере социального устройства общества. На родине классического либерализма — Англии — выдающийся экономист Адам Смит, которого, как известно, с интересом читал пушкинский Евгений Онегин, разработал теорию рыночной экономики, автоматически регулируемой с помощью конкуренции свободных предпринимателей. Позднее там же, в Англии, Давид Рикардо доказал, что накопление капитала ведет к экономическому росту. Манчестерская школа экономического либерализма, наиболее ярким представителем которой был Ричард Кобден, развила эти либеральные идеи в приложении к свободной от вмешательства государства и протекционистского налогообложения торговле. На протяжении большей части ХIХ века концепция свободного предпринимательства доминировала в экономической теории либерализма.
Читая об этих экономических основах классического либерализма диву даешься — куда они подевались? Ведь современный либерализм, отягощенный левизной, утверждает прямо противоположное: обязательность вмешательства государства в экономику, социальное выравнивание за счет налогообложения производителей и вообще всех работающих и т. д. Если во времена классического либерализма типичный либерал был сторонником капитализма, то в наше время типичный левый либерал почти неотличим от социалиста.
Когда и каким образом в истории болезни либерализма появился симптом навязчивых идей социального иждивенчества? Профессор Александр Мовсесян [5] связывает зачатки левого поворота в экономической доктрине либерализма с именем английского философа и экономиста ХIХ века Джона Стюарта Милля, который, по словам одного из его последователей, в одиночку заполнил промежуток между классическим и новым либерализмом. Однако в идеях этого классика либерализма о социальной ответственности свободного индивида и о связи общественного прогресса с этой ответственностью не было, на наш взгляд, болезнетворных бацилл левизны — они появились в начале ХХ века в работах его последователей. Александр Мовсесян пишет:
«В начале ХХ века необходимость государственного регулирования социально-экономической сферы стала очевидной для значительной части либералов как в Англии, так и на континенте. К этому времени относится завершение доктрины нового либерализма, связанной с именами Л. Хобхауза и Дж. Гобсона в Англии и Дж. Дьюи в США и др.».
Необходимость государственного регулирования таких сфер экономики, как, например, военное производство и содержание армии, равно как и определенных государственных функций в области образования, социального страхования, медицинского обслуживания и т. п., очевидна не только либералам, но и всем здравомыслящим людям — не об этой очевидности речь.
Доктрина нового либерализма оказалась симптомом болезни левизны по другой причине — эта доктрина выдвинула на передний план идею обобществления, после чего различие между либерализмом и социализмом начало стремительно рассеиваться. Американский экономист и теоретик нового либерализма начала ХХ века Джон Дьюи писал [5]:
«Прежний либерализм рассматривал самостоятельную и конкурентную экономическую деятельность индивидов в качестве средства к достижению благосостояния как цели. Нам надлежит сменить эту перспективу на обратную и увидеть, что обобществленная экономика есть средство обеспечить свободное развитие индивида как цель».
Если не знать, кто это написал, да к тому же заменить слова «прежний либерализм» адекватным словом «капитализм», то данное высказывание классика нового либерализма вполне можно было бы включить в раздел «Экономическая программа партии» сталинского «Краткого курса истории ВКП (б)».
Новолиберальные идеи регулируемого капитализма получили завершенный вид в работах английского экономиста Джона Мейнарда Кейнса в 30-е годы ХХ века. Впоследствии кейнсианство сыграло решающую роль в формировании облика европейского социализма.
Появление в анамнезе либерализма болезненных признаков стремления к обобществлению на основе вмешательства государства в экономику вызвало раскол в его рядах. Среди выступавших с критикой новолиберальных идей были такие выдающиеся философы и экономисты ХХ века — приверженцы классического либерализма,— как Фридрих Хайек, Людвиг Мизес, Карл Поппер и Исайя Берлин. Они предупреждали, что обобществление в экономике неминуемо ведет к тоталитаризму в политике. Тем не менее новолиберальные идеи обобществленной экономики стремительно распространяются, врываются в политику и охватывают едва ли не все области жизни людей. В социальной сфере они принимают болезненные формы принудительной уравниловки, социального иждивенчества, нежелания участвовать в конкурентной борьбе и в конечном итоге ведут к отторжению активного образа жизни.
В истории либерализма можно найти немало других скрытых симптомов будущей болезни. Не могу отделаться от ощущения, что многие современные проявления болезни левизны лежат в очень ранних идеях либерализма. Чего стоит, например, теория утилитаризма, основоположником которой считается английский философ второй половины ХVIII и начала ХIХ века Иеремия Бентам. Вот как Александр Мовсесян, отмечающий огромное влияние идей этого философа на развитие либерализма, формулирует некоторые постулаты теории утилитаризма [5]:
получение удовольствия и исключение страдания составляют смысл человеческой деятельности;
нравственно все то, что направлено на обретение наибольшего счастья для наибольшего количества людей.
Не хотел бы тратить время на обсуждение этих постулатов — они говорят сами за себя. В них, на мой взгляд, истоки многих, скажем прямо, весьма циничных проявлений болезни левизны в наше время.
В сложной и даже запутанной истории либерализма можно тем не менее проследить скорбный путь от ярких вершин классического либерализма до зараженных левизной мрачных ущелий современного либерализма. В ущельях гнездится заразная болезнь левизны, вызывающая атрофию нравственного чувства вплоть до полной потери способности отличать добро от зла.
О сияющих вершинах легко и приятно порассуждать, а темные ущелья лучше обойти стороной.
Тем не менее всегда находились и находятся люди, не желающие отводить глаза от неприятных темных ущелий. Одним из них был американский писатель и публицист Джеймс Бёрнхэм, опубликовавший в 1964 году свой бестселлер «Самоубийство Запада» [10]. Известный политолог Ричард Пайпс в статье с выразительным заголовком «Препарирование современного либерализма» [19] пишет об этой книге:
«Бёрнхэм показывает, что либерализм — это не просто совокупность идей, это синдром, который держит его приверженцев железной хваткой и не дает им возможности понять как реальность, так и мышление тех, кто не относится к либералам».
Поскольку в медицинской терминологии синдромом называют «сочетание симптомов заболевания, обусловленных единым механизмом развития патологических процессов», не будет преувеличением сказать, что Джеймс Бёрнхэм одним из первых установил диагноз болезни либерализма.
В наше время о болезни левизны либерализма многие знают, но стыдливо о ней умалчивают.
Позиция неведенья устраивает как самих больных, так и окружающих, ибо неведенье успокоительно и комфортно. Однако в этой позиции таится серьезная опасность — неведенье камуфлирует грозящую катастрофу и мешает заблаговременно предотвратить ее.
Известный писатель Игорь Ефимов, скрывавший в советское время свои философские эссе под псевдонимом Андрей Московит, рассматривал феномен противостояния неведенья и веденья в книге «Метаполитика» [6]:
«Дар разумного сознания, присущий каждой человеческой воле, можно уподобить прожектору, созданному для того, чтобы освещать окружающий мир во времени и в пространстве. Свобода воли ни в чем не может быть реализована с большей полнотой, нежели в обращении с этим даром. Выбор состоит в том, чтобы направлять луч прожектора осторожно, избирательно, избегая освещать все пугающее, укоряющее, тягостное, отталкивающее, опасное,— это выбор неведенья; или посылать окрест себя ровный и ясный свет, не ослабляя его и не отводя даже от самых грозных и мучительных картин,— это мужественный выбор веденья».
Писатель убедительно показал, что выбор в пользу веденья является важнейшим духовным актом, плодоносной основой позитивного движения всей человеческой истории.
Так предпримем же этот мужественный выбор веденья в борьбе с болезнью левизны.
Выбор неведенья кроется за многими симптомами этой болезни, напускное неведенье стало нормой жизни многих больных левизной — это не их вина, это их беда. Но для здоровых людей выбор неведенья в отношении больных — это не просто вина, это тяжкий грех.
Сколько можно делать вид, что болезни левизны в либерализме нет? Сколько можно стыдливо отводить глаза от хроников, впавших в левое буйство? Сколько можно вести полемику с больными, принимая позу благопристойной толерантности? Сколько можно скрывать правду за убогой политкорректностью?
Не пора ли назвать симптомы болезни левизны своими именами?
Вот их краткое перечисление:

Тем, кто хочет остаться в уютном и беспечном царстве неведенья, чтение книг автора о болезнях либерализма [7; 16; 17] противопоказано.
Тем же, кто готов сделать выбор в пользу тревожного веденья, напротив, следует их прочитать.