А тут я предложу вашему вниманию, досточтимые читатели, еще один (как своего рода безусловное подтверждение уже сказанному) любопытнейший факт…
Если во время октябрьского переворота крестьяне, захватившие, например, имение композитора С. Рахманинова, кроме грабежа, как известно, гадили в его рояль, то пушкинское имение — такие же вот «революционные» и якобы жаждавшие вселенской справедливости мужички — попросту сожгли!
Вообще пушкинскому дому в отечественной истории явно «не везло»…
Об этом достаточно ясно сказал в одной из своих статей нынешний заведующий музеем «Пушкинская деревня» (Музей-заповедник А. С. Пушкина «Михайловское») Вячеслав Юрьевич Козмин: «…Тот "Дом поэта»", который сегодня видят посетители музея — пятый [! — д. Г. М.] по счету. После гибели Пушкина в истории Михайловского наступил период забвения и утрат материальных свидетельств жизни поэта. С 1866 по 1899 гг. в усадьбе жил сын поэта Г. А. Пушкин. Он вносил разумные усовершенствования в облик сельца, мало заботясь при этом о сохранении его мемориального облика. В 60-е гг. XIX в. наследник основательно перестроил отцовскую «лачужку». Юбилейные пушкинские торжества 1899 г. привели к передаче Михайловского в ведение местного губернского начальства, со всеми вытекающими отсюда последствиями — административной местечковостью и халатным отношением к казенному имуществу. Как следствие, в 1908 г. от неосторожного обращения с огнем сгорел второй дом, построенный на старом «отцовском» фундаменте Г. А. Пушкиным. В 1911 г. на том же фундаменте был возведен дом-«музей», внешне совпадающий с изображенным на рисунке псковского землемера Иванова домом, в котором жил А. С. Пушкин. Через семь лет, в феврале 1918 г., и он был сожжен в угаре революционных «преобразований». К 100-летнему юбилею со дня смерти поэта в Михайловском было возведено нелепое сооружение, в народе получившее название «речной вокзал». Но и этот дом-«вокзал» просуществовал недолго: при освобождении Пушкинского Заповедника, в 1944 г., здание было обращено в пепел. После войны под руководством С. С. Гейченко усадебные постройки были заново отстроены. В ходе подготовки к пушкинскому 200-летнему юбилею в 1999 г. «Дом поэта» и усадебные флигели были в очередной раз реконструированы и подновлены»¹.
…Ну, а как расправились местные крестьяне с домом Пушкина в Михайловском — хорошо видно из следующего газетного сообщения «революционной» поры: «18 февраля 1918 г. в шесть вечера загорелось имение Тригорское, а 19-го около 12 дня та же участь постигла и Михайловское. Сгорел пушкинский дом-музей и надворная постройка. Погибли в доме картина «Пушкин и Мицкевич у памятника Петру Великому»… бюст Пушкина… библиотека…, составленная в конце прошлого столетия, частью из современных Пушкину журналов, частью из новых книг.
Из исторически ценных пушкинских вещей сгорел биллиард, на котором А. С. Пушкин играл одним шаром, и из каретного сарая пропала старинная, екатерининских времен, карета, катавшая Пушкина при жизни…
В Тригорском, кроме знакомого поэту дома, погибло гораздо больше вещей, связанных с памятью поэта»².
При этом замечу, что и имения, напрямую связанные с именем поэта, были сожжены как раз в дни его памяти: Тригорское — в самый день погребения Пушкина (18 февраля по нов. ст.), а Михайловское — на следующий день, 19-го.
И всё это приводит нас к неизбежному выводу о том, что акции эти были вполне сознательно осуществлены крýгом лиц, достаточно образованных, а потому и знавших дату кончины поэта — как именно сознательного монархиста и «контрреволюционера», т. е. как подлинно русского человека… Ну, а соответственным образом «направить» на совершение подобного варварского беззакония наименее образованную часть местного крестьянства для этих «товарисчей» не представляло тогда — в условиях «интернационально» мыслимой ими революции — особого труда³.
Сохранился также еще один весьма любопытный документ, где описываются те — страшные для Михайловского — дни. Это — записки писательницы Варвары Васильевны Тимофеевой-Починковской (1850–1931) — [О. Починковская — один из ее (основной) псевдонимов], жившей здесь в 1911– 1918 гг., а впоследствии даже ставшей первой хранительницей Пушкинского заповедника (точней — того, что от него тогда оставалось).
Вот небольшие фрагменты из огромной ее рукописи, написанной в память о столь любимых ею пушкинских местах⁴.
«17 февраля. Утром донесли откуда-то слухи. Летал аэроплан и сбросил приказ — в три дня сжечь все села [курсив мой. — д. Г. М.]. Ночью выходила смотреть зарево.

Вторую ночь видим зарево от Тригорского. Вчера и третьего дня сожгли три усадьбы: Васильевское, Батово, Вече
февраля — [эта дата в публикации И. Будылина опущена, но в «интернет-варианте» имеется. — д. Г. М.]. …Не проходит и часу, как передают, что грабят Тригорское… Оттуда доносится и гром и треск разбиваемых окон. Тригорское загорелось. Дом уже весь насквозь пронизан огнем и напоминает адскую клетку. Как бесы спутались там черные тени… Не хватает духу смотреть…
февраля. Грабят Петровское и Михайловское! — возвещают нам утром. А я лежу, [как] в параличе, без движения от всех этих дум… И только про себя запоминаю заглавия для таких эпизодов из «Истории русской революции»…
Под вечер вижу в окно новое зарево. И вот там над лесом — большое и яркое. Зажгли Зуево! — снова возвещают мне, чтобы не ездили туда и не вспоминали. Вот оно что! — чтобы не ездили туда и не вспоминали! Или воспоминание — самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему (Пушкин. Письма.)?⁵
Не знаю, будут ли ездить и вспоминать пушкинское Михайловское, но два дня спустя я ходила туда пешком, как на заветное кладбище, и я вспоминала… Шла по лесу, видела потухшие костры из сожженных томов… повременных изданий и вспоминала славную эпоху мечтаний о просветительном освобождении мысли и совести, о борьбе и гонениях на эти мечты… Подняла из тлеющего мха обгорелую страничку «Капитанской дочки» посмертного издания 1838 года и вспомнила восторги детских лет, когда впервые мне попала в руки эта повесть… Издалека завидела, как двое мужиков и баба вывозят кирпич и железо с обуглившихся развалин «дома-музея»…
— Испортили вам ваше гулянье… — сказал пожилой мужик, мельком оглянувшись, когда я подошла.
Что гулянье испортили, это еще не велика беда, — гулять везде можно. А вот что память Пушкина разрушили, это уж непростительно!
Память Пушкина? А какая тут память его?
А вот этот самый дом и есть его память. Он тут живал со своей няней. Мы этот дом бережем, а вы его зачем-то разрушили.
А-а! — равнодушно протянул он, не оборачиваясь.

…Нашла в снегу осколки бюста, куски разбитой топорами мраморной доски от старого бильярда… Взяла на память
«страдальческий» висок разбитой вдребезги его посмертной маски и обошла кругом полуразрушенный домик няни — единственный предмет, сохранившийся в неизменном виде с его юности, но не уцелевший теперь. Ничего не пощадили и тут: рамы, печки, обшивка стен, старинные толстые двери, заслонки, задвижки, замки — все было обобрано уже дочиста… Во время пожара почти полностью сгорела библиотека Михайловского, оставшиеся книги были расхищены местными жителями. Сгорели картины, бюст А. С. Пушкина неизвестного автора, бильярд и карета поэта, была уничтожена мебель…»
Автор путеводителя о «Пушкинском уголке» 1924 г. Ф. А. Васильев-Ушкуйник приходит к выводу, что причиной разгрома музея стала не только классовая ненависть крестьянства к дворянству, но и невежество «святогорских крестьян», для которых «Пушкин как личность умер и забыт, а Пушкин как великий писатель еще и не родился»⁶.
В «советское время» было не принято вспоминать и писать о погроме 1918 г., произошедшем в «Пушкинском уголке». В путеводителях значилось, что усадебный Дом в Михайловском просто «сгорел», без объяснения причин пожара. И не дай Бог, чтобы такое когда-нибудь повторилось вновь…
Такие вот дела, господа. Такие дела… Вот вам — и «наше всё»!
__________