Книжно-Газетный Киоск


9. ПУШКИН КАК «ПОЛИТОЛОГ»: ДЕМОКРАТИЯ? ПУСТОЕ СЛОВО…
(ОБ АРИСТОКРАТИИ И ДЕМОКРАТАХ, А ТАКЖЕ О ХРИСТЕ И ХРИСТИАНАХ)

«Ум Пушкина» проявлялся порой не только в сфере культуры — в целом, как и в поэзии — в частности, но точно так же — и в общественной жизни, и даже — в области политики.
Почему-то до сих пор на это, насколько мне известно, мало обращалось внимания, хотя Пушкин со временем вполне мог стать и достаточно серьезным общественно-политическим деятелем1, И здесь весьма показателен текст П. А. Вяземского, излагающего мнение — в свою очередь — польского поэта А. Мицкевича (1798–1855) как раз по поводу такого качества Пушкина: «Когда говорил он о политике внешней и отечественной, можно было думать, что слушаешь человека, заматеревшего в государственных делах и пропитанного ежедневным чтением парламентарных прений»2.
Примерно так же оценивал его и поэт Баратынский.
«Разбирая после смерти Пушкина его бумаги, Баратынский понял, что Пушкин был не только выдающимся поэтом, но и выдающимся мыслителем своей эпохи. "Можешь себе представить, — писал Баратынский одному из своих друзей, — что меня больше всего изумляет во всех этих письмах? Обилие мыслей. Пушкин — мыслитель…3.
Здесь же следует упомянуть и о столь живейшем его интересе к истории (в том числе — и к истории «политической») — причем не только прежней русской, но и общеевропейской, — как и к важнейшим событиям собственной эпохи.
В «Записках» А. О. Смирновой-Россет имеется, в частности, весьма любопытный материал — именно на эту тему, по-видимому, так и не привлекший до сих пор особого внимания литературоведов (вероятно, потому что это свидетельство не касается истории непосредственно поэтического творчества Пушкина), однако, зорошо показывающий всю щироту интересов поэта.
Я имею в виду своего рода «лекцию», «озвученную» Пушкиным во время одной из его встреч с приятелями в петербургском салоне фрейлины А. О. Смирновой-Россет в начале 1830-х гг. и (что весьма любопытно!) посвященную именно понятию «демократии».
При этом Пушкин выступил как «политолог» своего времени, что, вероятно, вызвало даже некоторое удивление у присутствовавших: во всяком случае такова была реакция на пушкинские слова со стороны французского посла де Баранта, тогда же особо и отмеченная хозяйкой салона.
Сохранился довольно большой текст беседы (с участием самого А. С. Пушкина, князя П. А. Вяземского, Ив. П. Мятлева, С. А. Соболевского, французского посла де Баранта и др.) — причем беседа эта была явно А. О. Смирновой-Россет же даже и застенографирована4.
Итак — вот этот документ.

Пушкин:
«По моему мнению, демократия, в том виде, как её понимают, только слово, не более».

де Барант:
«Что вы хотите [этим] сказать?»

Пушкин:
«Объяснять это очень долго».

[Однако Пушкина просят всё же объясниться, и он, продолжив беседу, произносит, по сути, целую речь: почему «истинная» демократия вообще невозможна, а потому и само понятие
«демократия» на деле — всего лишь пустое слово, и не более того…
Вот что было сказано тогда участниками встречи — и Пушкиным преимущественно].

Пушкин:
«Мiр разделён на две части: на аристократов и демократов, так как они одинаково существуют [и] в монархиях, и в республиках…
Следовало бы условиться относительно смысла, какой придаётся словам «аристократия» и «демократия». И даже вместо
«аристократии» я предпочёл бы слово «олигархия», что более точно.
Понятно, что названия эти лишены всякого действительного смысла в древних и восточных монархиях, где были лишь государи, неограниченные и деспотичные, или [же] касты, как в Индии. Ксеркс, Атилла, Тамерлан имели лишь рабов и царедворцев; в этих монархиях граждан не существовало. Итак, слова «олигархия» и «демократия» появляются там, где были граждане. Но так как жизнь древних, в Греции и Риме, была основана на рабстве, то хотя народ и посещал Форум, я не вижу истинной демократии в этих республиках, так как часть граждан [точнее — населения. — д. Г. М.] была в рабстве, и от него надлежало освободиться, чтобы сделаться чем-то вроде гражданина, да и то с очень ограниченными правами.
Спарта… считается представительницей олигархического правления в Греции, и Спарта немногое внесла в человеческую мысль; но не её аристократизм, а её военные нравы — причина того, что у спартанцев жизнь мускульная оказалась преобладающей над жизнью умственной.
Афины считаются городом демократическим, и этому приписывают влияние этого города на ширь мысли, в этом думают найти тайну его гения. Это — заблуждение; и в Афинах были рабы, что противно демократическому равенству. Не потому, что система правления в Афинах была демократичнее, чем в Спарте, даровали Афины миру мыслителей, философов, из коих один — Аристотель — не имеет в себе ничего демократического, а другой — Платон — противник безусловного равенства… Век Фидия, век Праксителя и Апеллеса, век Перикла, Алкивиада и Аспазии не имеют в себе ничего демократического. Это литературно-образованное афинское общество по существу своему — общество аристократическое… Это наименее буржуазная среда. какая только существовала на свете».

де Барант:
«Я с вами согласен».

Пушкин:
«Все эти греки — умственные олигархи: они не особенно жаждут видеть простой народ сравнённым с людьми, которые правят на Агоре. Только это — граждане, а простолюдины изгнаны из их советов. Кроме того, умственно развитое и артистическое меньшинство граждан никогда не будет демократическим, так как учение это — прямая противоположность того, которого придерживается демократия. В учении этого меньшинства оказывается идея избранности, ограниченное число, [и] у них господствуют способности, которые всегда в меньшинстве; в демократии же преобладает число, количество вместо качества5… Брут в Риме — не что иное как олигархический трибун, который восстаёт против Царя.
Гракхи требовали аграрных законов, права чисто экономического, но эти аграрные законы не предоставляли сельчанам политических прав. Рим — архи-олигархический город; он в своих гражданах видит лиц привилегированных; римский гражданин — это почётный титул, почесть.
Это крайне аристократично. Ни народ, ни рабы не имели в Риме и Греции истинных прав гражданства; в Риме жрецы, всадники, Patres Conscripti были олигархами, и милитаризм логически приводил к цезаризму…
Венеция, Генуя, Флоренция, несмотря на свои две партии — олигархии: никто меньше не гоняется за равенством, чем эти мнимые демократии, греческие и итальянские. И то же самое — во всей остальной средневековой Европе:
В обеих Империях, после Римской Империи, в феодальных королевствах, в республиканских олигархиях слово
«демократия» не означает равенство, и даже под этой демократией не должно понимать народный элемент вообще…
Король нормандский в Бретани — первый барон королевства, и он понимает это так широко, что возводит в звание пера.
Король французский также создаёт пэров, он первый дворянин королевства.
Остановимся ли мы на рыцарстве у сарацинов, у норманнов, на городских головах или на патрициях в Испании, в Португалии, в Нидерландах, во Фландрии, всё основано на олигархических принципах: парламенты и сеймы; даже во Франции существует дворянство меча и дворянство судейского плаща. Точно также было и в трёх скандинавских королевствах…
Наши города, в старину, несколько уподобляются итальянским городам, хотя в Новгороде и Пскове и избирают предводителей и судей, и избранные бояре — управляют избравшими их… Бояре вели и торговлю, как итальянские патриции в Венеции, Генуе, Флоренции…
Меня поразило это сходство; в германской Ганзе тоже господствует высшая буржуазия. Венеция титуловалась Всепресветлейшей республикой, Новгород Великий именовал себя Господином…».

Вяземский:
«Значит, с твоей точки зрения, Пушкин, демократия — лишь звук пустой?»

Пушкин:
«С моей точки зрения, чтобы быть демократом, недостаточно не иметь частицы «де» и генеалогического древа. Это, мне кажется, факт. В известном смысле это [—] отвлечённое выражение; оно перестаёт быть отвлечённым, когда признаешь, что народ имеет до некоторой степени право выражать свои желания, свои потребности и избирать своих уполномоченных.
Наши веча, наши Земские Соборы — пользовались этим естественным правом; значит, нравы были демократические, но система уделов и феодальный царизм, который боролся с олигархами нашей Думы, не имели в себе ничего демократического».

де Барант:
«У вас был совет аристократов?»

Пушкин:
«Да, Боярская Дума; но если там рассуждали, подавали голос, подтверждали своей подписью указы Царей,.. то вече, которое созывалось старшими князьями, а также и младшими в их уделах посадниками… в вольных городах, — это вече состояло из всех граждан, но его созывали в особых случаях; эти русские форумы не управляли страной, и Дума также не управляла: она служила целям административным, так как в то время у нас не было бюрократии. Более древние удельные князья, заседавшие в Думе, не имели политических прав»
.
де Барант:
«Там заседали по праву рождения?»

Пушкин:
«Да, но Цари сажали туда также лиц, послуживших государству на войне или в посольствах, а также думских дьяков и простых дворян, так как это были образованные люди того времени. Как видите, система была смешанная…
Демократия предполагает правление в руках не только большинства, но всех; логически говоря, таково должно быть учение «демократов», но в применении оно невозможно.
Олигархия предполагает правление в руках ограниченного числа… Но с собраниями, с избранными, с избирателями — тотчас возникает борьба двух партий, и если верх возьмёт большинство — [то] меньшинство уже не имеет более голоса в управлении народом — оно побеждено.
Между тем — истинная демократия не может логически давить меньшинство, если только она верна своему учению. Аристократия, т. е. дворянство по крови, наследственное, связанное с владением землёй, просто произошло от семейных «патриархов», от главы каждой семьи. Понятие о семье, об отце, главе дома — понятие аристократическое по существу. Слова: «дворянство», «аристократия», отвечающие феодальным понятиям, хотя [и] более древние, чем германская аристократия, так как уже в Риме существовали всадники и патриции, — теперь стали достоянием гостиных. Во все времена были избранные, предводители; это восходит от Ноя и Авраама… Роковым образом люди, при всех видах правления, подчинялись меньшинству или единицам; так что слово «демократия» — в известном смысле, представляется мне бессодержательным и лишённым почвы.
Великая Революция6, мне кажется, это доказала».

де Барант:
«А между тем это было торжество демократии, равенства».

Пушкин:
«Только в одном смысле: по отношению к торжеству третьего сословия над дворянством и королевской властью, и [к] уничтожению привилегий.
Но провозглашение прав человека было, собственно, для народа лишь фразой, точно так же, как и бившие на эффект слова: "Ступайте и скажите королю, что мы здесь волею народа!" и проч. Это была даже ложь, так как Генеральные штаты созвал король, а отнюдь не народ в полном составе, да и никакая партия не предоставляла народу этого права. Единственные права были: привилегии дворянства, духовенства, льготы городов и третьего сословия, буржуазии, что ещё не составляет народа. Само же «третье сословие» никогда не было демократично, оно было только анти-аристократично; они часто держали сторону короля против крупных вассалов, эти господа буржуа».

Мятлев:
«Однако буржуазная демократия низвергла королевскую власть».

Пушкин:
«Не в Англии; демократия была ни при чём в представлениях Гампдена и Кромвеля: один Мильтон написал своё Defensio Populi (памфлет о защите народа), но все эти люди английской революции вовсе не поклонялись равенству.
Во Франции… третье сословие восторжествовало в 89-м году, и из него образовалась буржуазная аристократия. Привилегии уничтожили в 89-м году, [и это был. — д. Г. М.] первый шаг в деле равенства или демократии, но шаг призрачный, так как исчезла одна [лишь. — д. Г. М.] феодальная аристократия; [а] то, что её заменило, — отнюдь не проникнуто равенством, хотя бы и считалось демократическим».

де Барант:
«Я с вами согласен. Третье сословие сделалось новой аристократией, без грамот и без родословного древа, но, в сущности, ничто менее не говорит о равенстве. Демократия в том виде, в каком она существует, отнюдь не означает участие народа в делах правления, хотя бы он даже и подавал голос на выборах…».

Пушкин:
«Народные движения, жакерия, крестьянская война всегда исходили из проведённой по ним борозды; сельчан поднимают обезземеление и голод, а отнюдь не политические партии.
Они требуют лишь клочка земли, права свободного труда, без барщины, без десятины — вот вам сельская демократия, и она — истинная.
Но… всегда будет существовать налог на собственность, да и всё оплачивается: мостовые, освещение, вода, право въезда в города, ввоз товаров из других государств, дороги для народа, который воображает, что у правительства всегда есть деньги. Требования [же] государственной казны, налоги — всегда представляются притеснением, так как он [народ] не хочет понять, что это одна из доходных статей государства, с помощью которых приводится в движение вся машина. Чем сложнее машина, тем дороже она стоит, и истинно демократическим делом было бы — упростить пружины, чтобы снять бремя с людей, [с] дворян, буржуа и простолюдинов, так как за поддержание машины платят все…
Пётр [Первый. — д. Г. М.] был демократом в широком смысле слова. Он понял, что люди выдающиеся, люди талантливые часто выходят и из народной массы, что гений проявляется во всякой среде: эти избранные и составляют умственную аристократию, так как они уже вышли из своей среды; в этом смысле [—] неравенство… так как эти люди возвышаются над своей природной средой.
В сущности говоря, неравенство — есть закон природы. В виду разнообразия талантов, даже физических способностей, в человеческой массе нет единообразия; следовательно, нет и равенства.
Был у нас один поэт, самый первый, он был также и научным гением, это — Ломоносов, сын крестьянина, архангельского рыбака».

де Барант:
«Один из пап был сыном английского пастуха, другой — сыном итальянского свинопаса, а Шекспир — тоже сыном пастуха. Конечно, у этих людей не было ничего общего с их средой, так же, как и у вашего Ломоносова».

Пушкин:
«Да, они были равны всем олигархам, и сын пастуха, и сын свинопаса повелевали7 даже Императорами и королями.
В столь определённой иерархии Церкви, которая допускает [равно. — д. Г. М.] крестьянина и принца в ряды своих служителей, мы видим идеал равенства, но с различием в смысле должностей, обязанностей, а следовательно, и прав. Все эти иерархические ступени имеют своей исходной точкой — равенство, так как сын мужика может сделаться епископом и даже папой, последствием же их является избрание достойнейшего; вот так-то я и понимаю равенство и демократию, причём это нисколько не мешает избранным быть цветом данного общества — аристократией».

Соболевский:
«Как только у народа образуется цвет общества из мыслителей, учёных, писателей, художников, полководцев, государственных людей, будь они по рождению аристократы, буржуа или крестьяне, из них неизбежно образуется аристократия».

Пушкин:
«Пока люди образованные были лишь в рядах служителей Церкви, в монастырях, то мiром, т. е. королями, рыцарями, буржуа, главами государств, Императорами управляла Церковь. С Карлом Великим папство ещё могло столковаться, так как обе власти по степени цивилизации были близки друг к другу, но Церковь, более учёная, преобладала нравственно.
Когда дворянство начало преуспевать по части образования, оно стало играть новую, политическую роль по отношению к королям, которые тоже делались цивилизованнее; затем за книгу засело третье сословие и тотчас же стало стремиться к тому, чтобы сбросить с себя иго; в XVIII веке французская аристократия стала легкомысленной, утратила свою умственную силу и подпала под влияние очень образованного третьего сословия, с которым более серьёзные аристократы, естественно, пришли к соглашению..Если народ через сто лет станет тем, чем было во Франции третье сословие в 1789 году, он получит преобладание в силу своей цивилизации и вместе своей численности; это будет третья аристократия, умственная.
Но пока [—] существует аристократия денежная, плутократия, и она господствует в обществе, которое сделалось буржуазным. Теряет тут, главным образом, буржуазия, так как преобладание получается уже не в силу ума, а в силу денег».

Вяземский:
«Ты думаешь, что народ, масса, через сто лет сможет играть роль третьего сословия и что большинство будет образованным?»

Пушкин:
«Нет, никогда не бывает умственно-развитого большинства [—] ни среди аристократии, ни среди буржуазии, ни среди народа сельского или городского, как не бывает в школе большинства прилежных и умных учеников.
Но ведь в революции все перемены — "к добру"; её всегда затевало меньшинство; толпа шла вслед как панургово стадо… За этими людьми шли, их поддерживали, но первое слово всегда было сказано ими. Всё это является прямой противоположностью демократической системе, не допускающей единиц — этой естественной аристократии, которая ведёт за собою массы, управляет ими, направляет их.
Впрочем, слова "аристократия", "дворянство", "олигархия" имеют различные значения, и всякий придаёт им то, какое соответствует его [собственным] понятиям. Не думаю, чтоб мiр мог увидеть конец того, что исходит из глубины человеческой природы, что, кроме того, существует и в природе — неравенство. Но очевидно, что несправедливые неравенства должны исчезнуть…».

де Барант:
«Так крепостное право у вас существует не с древних времён?»
Пушкин:
«Годунов прикрепил крестьянина к земле в 1593 году; он заимствовал крепостное право из Польши. В старину у нас рабами были только военнопленные, да крестьяне нанимались пожизненно и даже детей своих отдавали внаймы на этих условиях, чтобы уплачивать долги, но они владели землёй и могли отправляться на работу куда им заблагорассудится… Дворянство даже протестовало против указа Годунова; в московских архивах имеются документы, которые подтверждают этот факт. Крепостное право тяготит нас всех, так как оно безнравственно, ненавистно, унизительно.
Спросите этих господ: согласны ли они со мной?»

Вяземский:
«В Германии оно было отменено только после 1820 года».

де Барант:
«До 1789 года у нас были крепостные, приписанные к королевским владениям, к аббатствам, были и остатки крепостного права в некоторых провинциях: в виде так называемых "прав господина". Крепостное право существовало повсеместно…»

Пушкин:
«Рабство, крепостное право — всё это, несомненно, должно было исчезнуть с появлением христианства…»
 
Вяземский:
«Потому что христианство — главным образом демократическое учение».

Пушкин:
«Да, знаю, это политический ярлык, которым его награждают с тех пор, как якобинцы прозвали Иисуса Христа санкюлотом — патриотом.

Это ложь, это даже нелепость — переряживать Его в якобинца и демагога!»

Вяземский:
«Не станешь же ты меня уверять, что Он был аристократом, хотя и повелел отдавать кесарево кесарю; да и жил Он среди бедных, среди смиренных».

Пушкин:
«Согласен, но Он никогда не отталкивал других, они Его оттолкнули».

Вяземский:
«Апостолы были простолюдинами».

Пушкин:
«Это факт; то были избранники, но кто тебе сказал, что они были избраны потому, что были простолюдины? Заметь в то же время, что волхвы — то есть цари — поклонились ему ранее народа, хотя пастухи и были при этом. Это и доказывает, что Он пришёл для царей, для мудрецов, для простых людей, для всего рода человеческого…
Галилейские рыбаки и люди учёные, как волхвы, Савл Тарсянин, один из аристократов синагоги, Иоанн — сын священника Захарии, и евангелист Иоанн, учёность которого не может подлежать сомнению, — могут в равной мере быть призваны и избраны без всякого внимания к их общественному положению; но это мне не доказывает, чтобы необходимым условием было — быть простолюдином, ремесленником и чтобы вдохновенность или святость составляли исключительный удел одного класса, в ущерб всем остальным…»

Вяземский:
«И ты из этого заключаешь?.. »

Пушкин:
«Что демократия тут ни при чём. Главнейший факт — появление волхвов, царей, мудрецов, которые приходят поклониться Ему и принести дары. А при конце два богатых человека, два аристократа того времени, Иосиф Аримафейский и Никодим, покупают гроб и хоронят Его. Итак, не следует злоупотреблять Христом на пользу богатых или бедных, как не должно говорить, что Он одобрял Тиверия, когда приказывал воздавать кесарево кесарю…»

де Барант смотрел на него с некоторым удивлением.
«Этот» Пушкин был ему неизвестен…»8

И тут запись беседы завершается… Выводы, господа, делайте сами.
__________

1. Наиболее толково эта тема была рассмотрена пока что, кажется, только С. Франком (см. его статью «Пушкин как политический мыслитель». Белград, 1937 г.). Или (то же): Франк С. Л. Этюды о Пушкине. М., 1999. С. 34–76.
2. См..: Вяземский П. А. Мицкевич о Пушкине // Он же. Эстетика и литературная критика / Сост., вступ. статья и коммент. Л. В. Дерюгиной. — М.: Искусство, 1984; или: Вяземский П.
Биографическое и литературное известие о Пушкине. // Последний год жизни Пушкина. М., 1989. С. 641.
3. Цит. по: Башилов Б. Пушкин и масонство. // Сб. статей «А. С. Пушкин: путь к Православию». М., «Отчий дом», 1999. С. 345.
4. Известно, что А. О. Смирнова-Россет весьма увлекалась стенографией, будучи одной из первых в России женщин-стенографисток.
5. Эти пушкинские слова вполне перекликаются со сказанными им и в статье «Джон Теннер».
6. Имеется в виду Великая Французская (д. Г. М.).
7. Что ж, например, те же Римские папы…
8. Эти две строчки — явный комментарий А.О. Смирновой-Россет.