Не помню, в день какой весенний,
Но был послевоенный год:
В посёлке — праздник и веселье —
Галдит подвыпивший народ…
Веселье — жизни не помеха.
Не умещаясь среди стен,
Неслось по улицам как эхо,
Как общий вздох:
— Сниженье цен!
И мама, помнится, крестилась
На угол, где висел портрет, —
В тот день расщедриться решилась
Для нас, для деток, — на обед —
К картошке — знатная добавка —
По сельским ценам той поры
Купила мама в бедной лавке
Полмиски паюсной икры…
Глядел на нас с улыбкой Сталин —
На облепивших стол детей,
Когда мы ложками черпали
Деликатес грядущих дней…

Помню правду
О нашей бабушке,
Как она горевала без дедушки,
Как она напевала баюшки,
Сказку сказывала о хлебушке,
Как она мне
В консервной баночке
Суп варила отдельно —
Со шкварочкой...
Помню пепел военных пожарищ,
Нестерпимую голода муку,
Как бабуля последний сухарик
Сберегала для малого внука.
Помню, как мы искали пристанища,
Выбиваясь в изгнаньи из силы,
Как мы боль, вспоминая пожарища,
Годы долгие в сердце носили.
…На чужбине в войну схоронили
Мою бабушку, тифом убитую.
Как спросить у отца на могиле,
Про могилку, сыночком забытую?..

Он сидит на низенькой скамье
У крылечка рядышком с рябиной,
Болью о растаявшей семье,
Жалуясь, опять пытает сына,
Что явился только на денёк,
Что письма
Давно не получал он…
Не спросясь, морщинами залёг
На лице закат его печальный.
А потом мы с ним гоняем чай,
Согревая так воспоминанья,
Чувствую последнее «прощай»
В сказанном чутъ слышно:
«До свиданья…»

Изба сгорела...
Пол в чулане
Зимой — как лёд.
И мы дрожим...
Мать позвала вдовца Ивана,
Чтоб печку русскую сложил.
Я помню: рослый, бородатый
Улыбчивый Иван Ильич
Рукой широкой, как лопатой,
Берёт играючи кирпич...
И вот увенчана работа
Над крышей розовой трубой,
Проверил вьюшку,
Ровность пода
Несуетливою рукой.
И будто солнце в окна стало, —
И в нашей маленькой избе
Под сводом пламя заплясало,
Взгудела тяга по трубе.
...Уж сколько лет живу на свете,
А сердцем помню старика:
Ту печь, подаренную детям,
Сложила добрая рука.

Вдруг увижу её во сне я —
Рад как мальчик счастливому случаю…
А проснусь — шевельнуться не смею,
Замираю — и слушаю, слушаю.
…Верю я, что эфир не безлик,
Не безжизненна бездна немая:
Кликну маму — и чудо! — за миг
Мамин голос ко мне успевает.
Видно, близко святая звезда
Приютила навек её душу, —
Если зло мне грозится — всегда
Слышу голос сквозь бездну и стужу.
Он похож на «курлы» журавлей,
Прилетающих ранней весною, —
Будто знак берегини моей
В небе синем плывёт надо мною.

В календарях есть даты красные,
А эта — чёрная по цвету…
Но я её, печалясь,
Отмечаю, —
В далёкий Клецк к могилке еду…
Погост.
Оградка.
Слышу голос:
Он полон светом доброты.
Здесь оживает мамин образ,
Лица родимого черты...
Здесь — за железною калиткой —
Я провожу весь день,
Скорбя,
Не веря в сказочную рыбку,
Добро творящую в морях...
Не будет встречи
В Клецке, в Снове,
Не получу под праздник весть,
Не улыбнусь:
В коротком слове
Порой
По две ошибки есть…
В календарях есть красны даты…
Одна —
В неброскости своей —
Живёт во мне
Как боль утраты
Негромко любящих людей.

Вы — наши сельские дороги:
Сугробы, рытвины да грязь —
Уж сколько лет прошло, а ноги
Ещё сегодня помнят вас.
И всё, что с вами пережито,
Порою видится во сне:
Курится пыль, красует жито,
И с колокольцем на спине —
Кобылкой пегою дорога —
Бежит трусцой неспешно в синь...
И смотрит мама от порога,
Как от неё уходит сын...
Прошли года... Но те ж дороги:
Зимой — снега, весною — грязь.
Мои, устав от тропок, ноги
Мозолью каждой помнят вас.
И всё, что с вами пережито,
Увидеть хочется во сне:
Курится пыль, красует жито
И жаворонок — в вышине.
Холстиной стелется дорога,
Стремится к горизонту в синь.
Другая мама у порога,
Глядит, как в жизнь уходит сын…

Ни письма не могу написать,
Ни поздравить на праздник
Открыткой —
Все земные твои адреса
Вот за этой железной калиткой.
Я сегодня с тобой посижу
У зелёного изголовья,
Ты послушай, а я расскажу
О печали своей сыновней.
Мы не виделись год.
Для меня это много,
Потому что отсчёт
Каждодневно моя дорога
До секундочки каждой ведёт.
Мы не виделись год.
Для тебя это мало,
Потому что во мгле
Измерение времени, мама,
Не такое, как здесь, на земле.
Но какому б ни быть измеренью —
Иль без рамок, или в рамках дат —
До последнего сердца биения
Мы не миримся с болью утрат...
Я сегодня покрашу оградку,
Чтобы твой обновился приют,
Над тобою пусть выводки пташьи
Колыбельные песни поют.

Отец слабел от лет и от болезней,
И мне сказал однажды не к добру:
— Пою во сне
Родной деревни песни…
Свозил бы, сын, весною на Угру…
Я не успел…
В самом желанье бродит —
Забросить град,
На быт махнуть рукой.
…Неужто так задумано в природе:
Однажды слышать
Зов земли родной?

Мама, мама,
Зачем ты мне сниться
Стала часто?
Ужель потому, будто видишь,
Как странные лица
Льнут к доверию моему?
Будто знаешь: меня предавали, —
К сорока — мой заснежился чуб,
Будто видишь: с годами устал я,
И что ноша — не по плечу?
Вспомни, мама:
Я крепок и жилист.
Дорожу — чем богата и ты —
В деревеньке смоленской
Я был вылит
Из улыбок, любви, доброты.
Добротой и меня одарила,
Добротой отводила беду…
Я, как ты,
Не скупясь, моя милая, доброту
Всю раздам, а потом упаду.

Отец на странице луга
Будто строчку выводит слегка:
Взмах — ложится трава полукругом
И бугрится спиною валка.
Я любуюсь, поставив двоешку:
Вот валок уползает вперёд,
Вот отец, отмахавшись до вешки,
Возвращается, завтрак берёт…
Мне бы в деле отцову сноровку:
Мне б отцовский размах обрести,
Чтоб звенела строка, как литовка,
Чтоб до вешки заветной дойти.

Мама,
Руки твои пеленали меня,
Руки твои баюкали меня,
Руки твои поднимали до неба,
Руки твои подарили мне Россию
Вместе с запахом ржаного колобка…

Мама, я помню твой колобок!
Не из сказки дружок тот румяненький,
Он — поскрёбыш крестьянской дежи, —
Вместо кренделя, вместо пряника
В моих снах деревенских жил.
Его солнечным духом полнится
Дальней памяти уголок…
Отчего и сегодня помнишься —
Из помолов простых — колобок?
Может, знаю, кем ты замешан
И в какой испечён печи?
И сегодня меня не утешат
Десяти сортов калачи,
И хлеба все на белом свете
Не затмят твоего колобка!
На кленовой ладошке листка
Колобок тот мне в душу светит, —
Как улыбка, мама, твоя,
Что меня приучила к добру.
В колобке — в его духе пряном —
Теплота твоих добрых рук,
Рук,
Которых забыть не велено
Падежам всем сыновней души,
Рук,
Не знающих отдыха в деле
На земле, где всегда мы спешим —
То зимой по снегам, то средь вёсен,
Где мечтою зовёт горизонт,
Где живёт, женским именем прочен
Многоликий славян моих род.

…Миг наступает — и замерли звуки,
Тёплой волною обняли руки…
Праздник семейный — песни и смех —
Радостей, счастья хватит на всех!
В небе мерцает Венера звезда,
В роще кукушка считает года…
Мир открывает родное крылечко,
Полнится светом сына сердечко,
Жадно с крылечка ловят глаза,
Голубизну, где плывут паруса, —
Где воссиялся радужный свет —
В капельках множится:
－ Ма…
Семицвет!
К небу — ручонки: сжал кулачок
Кончики радуг — красок пучок!
Радуга, радуга — песня моя,
Радуга, радуга — светит, маня:
Ма-ма…
О, тайна! —
И замерли звуки,
Радугой светятся мамины руки,
Радуги звон слышу я рядом:
－Сынок!
Радуга мамина — мой голосок:
－Ма-ма!
О, чудо! О, первое слово!
Главное слово под крышей дома родного!
Звучи мой падеж именительный:
－Ма-ма!..
Звук в нём для сердца — целительный.
Небо и солнце, родная изба…
Мама,
Мой каждый падеж — про тебя!

Не помню, кто снимал её?
В какое лето?
Но знаю, что присела
Не от скуки.
На стареньком
И пожелтевшем снимке этом
В глаза бросаются
Её большие руки...
Они пахали,
Сеяли,
Растили,
И деток нянчили, и милого ласкали:
На них, её руках,
Держалась вся Россия!
...Я не успел
Сказать об этом маме.

Тот кулеш был праздничной заварки:
К трём горстям простой ржаной муки
Мать добавила кусочки сала — шкварки, —
(Плата за отцовы пиджаки).
Зачерпнул я, шкварка мне попалась
Тающим комочком на язык,
Радостью по жилам расплескалась,
В душу свет целительный проник...
За едою той обыкновенной,
Сваренной в солдатском котелке,
Вижу я себя поры военной
С ложкой, сжатой в худенькой руке...
Расскажу, а мне не верят дети,
И детей мои слова смешат:
«Ничего вкуснее нет на свете
Этого ржаного кулеша!»

Как живое, мамино лицо
Помню я до чёрточки единой:
Лоб высокий, косыньки — венцом,
На губе у носа — знак родимый.
А глаза — озёрной чистоты,
Голубые, с искоркой, большие.
На лице свеченье доброты
Тяготы-невзгоды не тушили.
Мне такой запомнилась она,
Не любившая безделия, гулянок.
Звать Апполинарией:
Имена
На Руси певучи у крестьянок!
Голос тихий, неторопка речь,
Тёплые и ласковые руки
Плуг держали, хлеб умели печь,
Не было им времени для скуки.
Часто крохи трудодня пустого
Раздавала в руки побирух,
На обиду чью-то слова злого
Никогда не вымолвила вслух...
Во дворе старушки на скамейке,
Как иду, мне вслед: шу-шу, гу-гу...
Вспоминаю маму в телогрейке,
В праздничном — припомнигь не могу...
А наряды, может, только снились
Ей в той нищей жизни без прикрас...
Не старушки нынче изменились —
Праздность поселилась в нас.

Под смоленским родительским кровом
Очарован я
Маминым словом.
То ли днём, я не помню,
То ль ночью
Надо мной прозвенело:
— Сыночек...
И разлив этой музыки
Милой
Грудь наполнил мне
Нежною силой,
И в ответ —
Будто радуги гамма:
Это первое — вечное:
— Ма-ма!..

Уж ворчала бабка:
— Мальчик избалован,
Мамкой Пеленашкой вусмерть зацелован.
Ревновала бабка...
Если ей поверить, —
Мать поцеловала каждый сантиметрик.
Целовала носик, целовала губки,
Целовала ножки, целовала ручки,
Зацелован лобик, каждый пальчик, спинка —
Целовала, чтоб я был неуязвимым,
Чтобы в плен не брали
Силы цвета ночи,
Чтоб не доставали
Душу зубы волчьи...
Поцелуи мамы ласкою согреты,
Я носил годами по белому свету.
По невзгодам-зимам
Мимо посторонних
Их донёс любимой в ковшиках ладоней.

Было: словом меня доставали...
Угрожала лихая рука...
В трудный час из неведомой дали
Чей-то голос меня окликал.
Этот голос — до боли знакомый —
Голос мамин из детского сна
Долетал...  Будто вечером дома
Говорила негромко она.
А слова врачевали от болей:
Слыша звуки родных голосов,
Выпускал я из сердца на волю
Стайку мамой завещанных слов.
Те слова — неуклюже порою —
Ввысь летели, их будто несла
Божья сила: сердечной строкою
Доброту у людей берегла
И тебя, уголок мой смоленский,
Подпоясанный лентой Угры!
Видел я, как светлеют от песни
Лица взрослых и детворы!
...Я — певец ваш, в Россию влюблённый,
Верный зову насиженных гнёзд,
Не однажды минуя препоны,
В край родной совершил перелёт.

Ты ушла, мне оставив
В альбоме портреты
И вот эти —
На камне могильном —
Слова...
А печаль голосит:
— Моя мамочка, где ты?..
Камень серый молчит,
Только шепчет листва…
Как и я —
Провожала родных на погосты
И стояла с вопросом:
«А как там — в раю?»
Но никто не ответил
На вопрос твой тебе.
Вот и я
С этим вечным вопросом стою.
Июнь 2006 г.

Как уберечь? —
Не знаем сами...
Оставим что родной земле?
...Двумя окошками-глазами
Глядится хатка в сердце мне.
Так было: мимо — к полустанку —
И днём, и ночью до утра
Спешили люди.
Спозаранку
Тянулась в школу детвора.
Свидетель жизни многоликой —
С соседней улицы села
В окрестный мир глядела липа,
Второму веку счёт вела.
На липе старая боронка —
Порыв душевный мужика, —
Оттуда аист с аистёнком
На люд взирали свысока.
Под осень
Ждал их путь далёкий,
Пустел приют над бороной,
Но всякий раз я слышал клёкот
На липе раннею весной.
И хатка аистов встречала,
Теплом светились окна в ней,
Мою походку узнавала,
Как мать — походку сыновей.
Я окон повидал немало
И забывал их, уходя,
Но мне порой так не хватало
Родных — тех — в капельках дождя!
...Узнал я место, на котором
Глядела хатка в мир окном.
Теперь чужой — с глухим забором —
Стоит, глаза скрывая, дом.

Мне дорог Клецк —
Под Минском городишко
С церквушкой одноглавой на холме:
Как еду —
Крест, пожалованный свыше,
Покаяться протягивает мне.
Здесь окружают тенями печали...
Когда бы я сюда ни приезжал, —
Над камнями, оградками в молчаньи
Склоняется озябшая душа.
Апполинария... Герасим...
Здесь я снова
Шепчу, скорбя, родные имена,
И вновь прильнёт к плечу, дрожа, кленовый
Листок, готовый выслушать меня...
Порхают птички,
Гнёзда вьют на ветках,
Щебечут колыбельные птенцам,
И как всегда, вспорхнув с задворка лета,
Слетают стайкой к дальним островам...
Кладбище. Церковь. Здесь зелёный холмик —
Ориентир пернатым много лет.
Он и меня, когда приеду, вспомнит
И вновь поднимет с луковкою крест.
В том скорбном уголке —
В далёком белорусском Клецке
Живёт, как вера — чиста, светла —
Моя печаль
И тихая сыновняя любовь.

Со стены
В нашей скромной квартире
Мама смотрит из прожитых лет:
Будто солнца лучи, озарили
Увеличенный мамин портрет...
Сердцем чую, что мама довольна,
Что наш скромно обставленный быт
По душе ей: хмельное застолье
Её детям бедой не грозит.
...Рано бедность и горе познала:
Ослепла, потом стала вдовой...
Не отчаивалась, не унывала
В жизни тяжкой и горевой.
В дни семейных застолий, бывало,
Петь романсы любила она,
Балагурила, сценки играла, —
Было весело нам без вина.
...Помню горечь в душе от поминок,
Помню праздники, свадебный стол...
У полярных живём половинок
По законам земных полюсов.
Такова наша участь людская:
Рядом свадьбы,
И — рядом беда...
Две полярные половинки —
Наши спутники сквозь года.

Если б мне подарило небо
Вдохновенье и дар — ваять,
Я немедля бы взялся за дело —
Воскресил бы я русскую мать.
У Арнишиц на краешке леса
Изваянье поставил бы я:
Мать — в фуфайке, в лаптях...
Ломтик хлеба —
На ладони: в нём жизнь моя...
Пусть бы видели дети и внуки,
Коим выпадет в радости жить,
Русских женщин работные руки,
Живших смыслом: детей накормить...
Как и все работяги простые
В буднях тяжких, как в страшном аду,
От страны с трудоднями пустыми
Добротой отводили беду!
Героизм тот в заплатах и дырах
Без наград...
Как мать оценить?
Надо было всё золото мира,
Ей на памятник перелить!
И поставить бы русскую женщину
На виду у планеты всей,
Рассказать бы о ней —
О простой и застенчивой,
Позаброшенной властью своей...
Но
Гремят, как гремели, оды,
Показухи чеканят свой шаг,
Вспоминают штабные походы
Генералы в высоких чинах.
Героини с заплечной котомкой
Позабыты...
О них — ни строки...
В честь Победы — заздравные, громкие,
Горлопаны слагают стихи.
...Мы выжили.
Мы дышим новью,
К ней мамы русские вели!
Поклон примите наш сыновний,
Поклон, родные, до земли,
Что не доели, не доспали,
Болели, падали, вставали,
Нас для России сберегли!

Сестричка моя дорогая —
Живая кровинка родства!
...Остались вдвоём, догораем,
От ноши бедняцкой устав.
Тебя осаждают болячки.
Сквозь наш полунищенский быт
Проносятся мимо удачи,
И радость так редко гостит...
Надеждой живу я и верю:
Господь милосерден пока,
И горечь внезапной потери,
Наверно, ещё далека...
А если уже обозначил
Он скорбную дату мою, —
Приедешь в Москву и поплачешь,
И сникшую вспомнишь семью:
Родители, бабушка, Павел
В земле Беларуси лежат...
Я там свою юность оставил
И там со вчерашним межа.
...Ты мне говорила, сестричка,
Что помнишь деревню свою
Шибихино... Сердцем стремишься
На встречи в смоленском краю.
Я тоже в деревне бываю
В своих неразгаданных снах,
Где дом наш на улице с краю
Навеки сгубила война...

Моя бабушка Лукерья
Спит в земле чужой.
Я её словам поверил:
— Жизнь светла душой...
Помню сказки, прибаутки,
Помню добрый взгляд,
Помню ласковые руки,
Скрыльки аромат.
Восемь мне годочков было,
Как ушла она.
На чужой земле могила —
Не моя вина...
Не тревожусь, если кликнет
Бабка, сон мой смяв:
— Приезжай в деревню
Липа
Помянуть меня...
Пред иконою во Храме
Ты поставь свечу,
Я, внучок, с тобою рядом
Стану, помолчу.
И с тобою будет рядом
Оберег от бед,
Долголетье с ясным взглядом
Вымолю тебе.
Береги мои простые
Русские слова,
С ними в сердце не остынет
Теплота родства.

Под Бобруйском в знакомом лесу,
Где петляет грунтовка-дорога,
Сосны скорбную вахту несут
Над могилою друга седого…
Разговор с ним — уже далеко —
А слова, что сказал он когда-то:
— Ну а где нам живётся легко —
Отставным после службы солдатам?!
Не вопрос, а души друга крик,
Будто слышу, звучит и в России:
— Как живёшь ты в столице, старик? —
В Беларуси недавно спросили.
Я ответил, наверно, за всех —
За живучих и — тех, кто в могиле:
Мы в России похожи на тех,
Кого дети родные забыли…

А гордость деда распирает:
На фото машет внук рукой.
Пусть год ему — меня не знает,
Но жест его — родной такой!
Стоит — крепыш — моя отрада,
В глазах — небес российских синь,
Такой вот солнечной наградой
Преклонность лет мне скрасил сын…
То: Александр, то — Санька,
Саша, — Родное имя тереблю
И вслед летящей стае пташек
На юг привет от деда шлю.

Не была ты в московской квартире,
Но приходишь сюда в мои сны...
Мама, знаю, что мы в этом мире
Кровной памяти в жизни верны.
Души наши — раскрытые книги,
И я в них не забыл ни строки,
И живём мы, склонившись над ними,
Мы — из боли потерь — островки...
Не проводишь меня за калитку,
Не увижу с завалинкой дом,
Лишь припомню с грустинкой улыбку
На лице чуть поблекшем твоём.
Не услышу печального вздоха,
И не скажешь: «Себя береги...»
Больно видеть: как тени жестоко
Под глазами твоими легли...
Ты ведь помнишь меня — молодого,
А я сед — от потерь и забот.
Всё, что есть у меня дорогого:
Память кровную сын сбережёт.

От Москвы путь длинный
В Клецк — к холмику у церкви,
Где весной рябина
Закипает цветью.
На высоких липах
Птицы ладят гнёзда,
Оглашая криком
Тишину погоста.
К вечному покою
Прилетают ветры
С молодой листвою
Пошептаться в ветках.
Здесь прохлады свежесть
Тишину венчает,
Здесь летает нежность
С облачком печали...
Далеко от дома —
Две мои кровинки,
За оградкой скромной —
Две мои слезинки.