В гостях — седовласый полковник,
А с ним ребятня за столом...
Он годы давнишние помнит,
Когда воевали с врагом.
Войну начинал лейтенантом,
Закончил — с Геройской звездой.
Прославленный доблестью ратной,
Встречается с детворой.
Бодрится, хоть сердце больное,
Смеётся, хоть шуткам не рад:
Те раны военные ноют,
И помнит потери солдат…
Забудется ль это: от смерча
Снарядных осколков, свинца,
От встреч ежечасных со смертью
Мужские черствеют сердца…
Картинкам экранным не веря,
Где врут о потерях в боях,
Он знает, какие потери
Замалчивали в штабах.
...Забудешь ли день тот морозный:
Твой полк у большого села
Накрыт был огнём миномётным,
Пехота в снегах залегла.
Та местность
С помеченным кустиком каждым —
На виду у тебя, —
Она почернела от вражьих
Губительных залпов огня…
Солдаты — без артподготовки,
Без гаубичных стволов —
В руках с автоматом, с винтовкой
В атаку пошли за село...
Ты помнишь?
...На проводе — «Первый» —
Гремит матерком, что залёг:
«Резервы? Отстали резервы...
Людей поднимай и — вперёд!
Верховному нужен подарок!» —
Приказ завершил генерал.
В атаку хозвзвод, санитаров
Погнали под огненный шквал:
Из сотен бойцов только горстка
С победой в село ворвалась...
То поле с кровавым погостом
Отметила орденом власть...
Какие потери? —
«Три русских солдата
На немца...»
А слышим враньё!
А мы всё — под красные даты —
Штабистов, чтоб лгали, зовём...
А сколько лежит безымянных
Под Вязьмою, Ржевом, Орлом?
И помнят войны ветераны Команды:
«Вперёд! Напролом!»
Не скажут под красную дату
Штабисты ни слова о том,
Как слали на доты солдата
С винтовкой с трёхгранным штыком…
Нет правды о наших потерях, —
Пока генеральская власть,
Нет меры, которой измерить
Отвагу чиновников лгать...
Штабам и сегодня позволено —
Я знаю, я в роте служил, —
Скрывать за парадными сводками
Потери, безвестье могил.
И лгут, что нигде не оставлены
Погосты солдат без имён...
В речах юбилейных прославлены
Штабисты всех рангов, времён.
Могилы солдат на Кавказе,
В Афгане — безвестный мой брат...
Наградой державной в указе
Отмечен штабной бюрократ.
Ни в мирные дни, ни в войну
Штабисты потерь не считали, —
А даже поверю тому:
Дай волю им — Русь бы списали...
Бездумье, враньё как осилить?!
Как выжить с неправдою нам?
Зачем приучают Россию
К парадам, потерям, смертям?
Мой дед похоронен безвестным
В немецкой чужой стороне.
Лежат в Сталинграде, под Псковом,
Под Курском —
Юнцы, неизвестные мне…
Огромным и малым потерям
В России распахнута дверь.
Как нам научиться поверить
В Россию — страну без потерь?
Коварство чиновников праздных,
Монбланы их лживых бумаг,
Услуги бездарностей разных,
Продажность...
В душе моей — страх!
Страдалица — школа Беслана —
Потерям взглянула в лицо.
Кавказ — незажившая рана
От рвенья штабных подлецов...
Неужто потери задушат?
Опутают кланы жулья?
Неужто чумой равнодушья
Страна заразилась моя?
С потерями — пусть и большими —
Мы к миру, согласью пришли.
Но разве руками чужими
Беспамятство
В дом наш внесли?
Наносятся в сердце удары —
Военным ударам сродни...
Но эти издержки безверья
Пора под плиту схоронить,
Чтоб всем безымянным потерям
В России вовеки не быть!

В одном из сёл лесного края,
Щекой прильнувшего к Угре,
Мне Лушка — бабушка родная —
Пупок отгрызла в октябре.
Случилось поздним бабье лето,
Его хмельную синеву
Ношу в глазах и верю слепо,
Что в дружбе с небом проживу.
...Какая разница — с какого
На мир я глянул бугорка?
Любите вы меня такого —
Иль мудреца, иль простака.
...Отец решил: сын будет Ванькой, —
Иван был дед, пал на войне...
А как же — Лёнька? —
Случай странен…
Судьбу не он ли выбрал мне?
Простите, мне не до улыбки:
Семью не раз пытало зло, —
Передо мной из нашей зыбки
Двух братцев — Ванек — унесло...
И третий — Ванька? Невезучий?..
Где суеверье — там и страх.
А может, тот нелепый случай
У мамы с папой на глазах
Сыграл нечаянно в рулетку?
Признаюсь лишь, что мой отец
Был весельчак в деревне редкий —
Как говорят: дудец и жнец...
…Чтоб оказать почтенье сыну,
Из городского далека
Отец рессорную пружину
Привёз, прибил у потолка.
К ней привязал верёвкой зыбку.
Кто в хату к нам ни заходил,
С собой широкую улыбку,
Увидев «чудо», уносил.
А по деревне: «Ну, Герасим!
Хоть гол сокол, да ум смекал!»
...Приехал в гости дядя Вася —
Мальчишку Лёнькою назвал...
И в тот же день (лиха година!)
Взметнулась чёрная рука:
Сломалась старая пружина —
И — бряк — у моего виска...
Кто уберёг от злого рока?
Другое имя? Божий перст?..
Неважно: Лёнька раньше срока
На ножки стал, сам с лавки слез...
Из игр любил я прятки больше...
Однажды мама с поля шла,
Облюбовал я в сенцах бочку,
В ней притаился, не дыша.
Не Божья ль сила мне шепнула
Спиной ко входу в бочке сесть? —
Иначе: вилы, что швырнула
В ту бочку мама — это ж смерть...
А я отделался испугом,
Я заорал, у мамы — шок...
Так и живу я с тайным другом:
Он мне в беде не раз помог,
Творя добро, не зная лени...
И, если тяжко мне в борьбе,
Он — тут как тут — без промедлений,
Похвал не требуя себе.
...Живу и помню: в дни лихие,
Когда беда со всех сторон,
Когда грозятся злые силы,
Плечом к плечу со мною он.

...Однажды смерть шагнула близко,
Мне повезло: чужой солдат
Стрельнул бы в русского мальчишку —
Будь под рукою автомат...
В тот летний день озорство моё
С бедою
Пришло на мостик над рекой.
Куда фашист в руке с уздою,
Привёл коня на водопой...
Подумалось: «Мне автомат бы...»,
Найдя в штанишках огольца,
Я «расстрелял» струёй солдата,
Стоявшего у жеребца.
Фашист взревел от возмущенья
И с диким воплем: «Руссиш швайн!» —
Взлетел на мост в одно мгновенье,
Не прекращая злобный лай.
Я прочь рванул, что было прыти.
Домой скорее — с резвых ног…
Но не успел от злобы скрыться:
Догнал меня её сапог...
Не помню, как я приземлился,
И, боль не чуя, за сарай Заполз...
В крапиве молча притаился,
Пока не стих фашиста лай...
Приковыляв, боялся только:
Вот бабка Лушка накричит...
Она спросила тихо: «Больно?»
И молча начала лечить...

Да, мне не раз бывало туго:
Носились беды надо мной,
Рука невидимого друга
Их отводила стороной...
Его я капелька живая!
Но среди капелек живых
Моя судьба незаписная
Живёт отдельно от других.
Живёт как в будни, так и в праздник —
Всему черёд, всему свой срок...
В семь лет — фашистами изгнанник,
А в восемь — нищий батрачок.
...Враги в войну спалили наши хаты,
Под автоматами нас в рабство повели…
Дорогой той, что гнали нас когда-то,
Ровесники-невольники легли...
Мы шли,
А смерть глядела в спины,
А на дороге — дебри бед...
Я был не мальчик, а мужчина
В свои неполных восемь лет.
Жизнь впроголодь и полубосый —
Была со всех сторон открыта злу —
Я выживал на подаяньях,
Скитаясь от села к селу...
…Моё безрадостное детство.
Я в школу в десять лет пошёл.
Зимой в лачугу, чтоб согреться,
Таскал с болота торф мешком...
Пускай «восточником» дразнили
В чужом краю, но я не лох:
Бил лбы обидчикам до сини,
Давая ловкости урок.
…Порою радость омрачалась,
Когда в победный в драках день,
По месту мягкому гуляла
Рука отца, взметнув ремень...
Мне огорченья не мешали —
Во всю свою босую прыть,
В одёжке бедной, обветшалой,
На финиш первым приходить!
Своим гордился старшим братом,
Дружил с сестрёнкой,
Как у них —
Одни пятёрки в аттестате
Круглились к радости родни.
Как все ребята — после школы,
В какой податься вуз, не знал:
Не то чтоб к лени был я склонен,
А будто собран из начал...
Всё, что припомнил, рассказал я
Назвав щербинки и грехи...
За что ж природа наказала
На муку вам писать стихи?

А телеграмма —будто обухом:
Не стало мамы у меня...
А по глазам — как едким облаком,
Слезы внезапной не унять.
...Ещё потеря не осознана.
Надежды слабой — как намёк
На что-то крайне невозможное —
Не угасает уголёк.
Ещё негромкий голос слышится
В приезд последний мой — весной,
Ещё прощальным словом слышится:
«Сынок, пусть беды стороной!»
...Лечу! А кажется, что медленно
Дорога тянет полотно,
Что врут часы мне преднамеренно,
Тягучи вёрсты за окном!
Жестоко истина бодает
Падеж винительный души:
— Ах, почему, моя родная,
К тебе — к живой — так не спешил?..

Руки её пеленали меня,
Руки её баюкали меня,
Руки её берегли меня,
Руки её подарили мне Россию
Вместе с запахом ржаного колобка!
Мама, я помню твой колобок...
Не из сказки дружок тот румяненький:
Он — поскрёбыш крестьянской дежи, —
Вместо кренделя, вместо пряника
В моих снах деревенских жил.
Его солнечным духом полнится
Дальней памяти уголок...
Отчего и сегодня помнишься,
Мой крестьянский ржаной колобок?
Может знаю, кем ты замешан
И в какой испечён печи?
И сегодня меня не утешат
Десяти сортов калачи.
И все хлеба на белом свете
Не затмят моего колобка!
На кленовой ладошке листка
Колобок тот мне в душу светит,
Как улыбка, мама, твоя.
В колобке — в его духе пряном —
Теплота твоих добрых рук.
Рук, которых забыть не велено
Падежам всем сыновней души.
Рук, не знающих отдыха в деле
На земле, где всегда мы спешим,
Где в веках над разливами вёсен
Манит в дали родной небосвод,
Где живёт, женским именем прочен,
Многоликий славян моих род.

Миг наступает: но слышатся звуки,
Радуют сердце мне мамины руки...
Праздник весенний! Здравицы! Смех! —
Радуги радостей хватит для всех!
Радуга в небе — красок пучок.
Мамина радуга — мой голосок!
Жадно с крылечка ловят глаза
Голубизну, где плывут паруса,
Где воссиялся солнечный свет...
Множатся краски:
— Ма… —
Семицвет!
К небу ручонки:
Сжал кулачок.
Кончик от радуги — света пучок!
Радуга! Радуга! — Песня моя.
Радуга! Радуга! — Светит, маня:
Ма-ма...
О, тайна! —
И замерли звуки,
Радугой светятся мамины руки,
Радуга — мамино слово:
Сынок!
Радугой брызнул в ответ голосок:
Ма-ма...
О, чудо! О, первое слово! —
Солнце под крышею дома родного.
Первое слово!
Падеж именительный:
— Ма-ма!..
В нём звуки для сердца целительны,
Небо целительно, капли дождя!
Мама,
Мой каждый падеж про тебя!

Вы простите меня, академики:
Ваш порядок шести падежей
Не в ладу, не в согласии с теми,
Что в моей отложились душе:
Падежи все друг другу открыты,
И незрима их светлая связь,
Связь не рвётся надгробными плитами,
Жить без связи душе нельзя...
И я связей родных не нарушу
Тех, что Богом даны для судьбы.
Светлой памятью полнятся души,
Берегут от забвенья гробы...
....Если голос беды повелительный
Грянет громом средь белого дня, —
Сразу вспомнишь падеж именительный,
Будешь имя родное склонять.
...Каюсь я —
И скажу доверительно:
Были дни,
Я метался душой —
И в предложном,
И в трудном творительном,
А винительный —
Всё не шёл...
По грамматике: третий — дательный,
Мамин дательный — кладом в ней,
Мамин дательный — обязательный,
Стал заглавным в душе моей.
...Вспоминая, молю о прощении,
Что я больше собою жил...
Пусть молитвы святое свечение
Озарит мне потёмки души!

Ругайте меня: деревенщина! —
Обидчику не возражаю...
Я маму — крестьянку Смоленщины,
Душою светясь, вспоминаю!
Не учена светским манерам,
Кокетству словесной игры.
Ладони её не от веера
Носили мозолей бугры...
Пусть годы прошли,
Но я помню
Кровинкою каждой своей,
Что ласковей, мягче не знаю,
Не встретил ладоней нежней.
Я счастлив: порою мне снится
В деревне Шибихино дом,
А мама — на всё мастерица —
Склонилась над кроснами в нём.
Здесь горюшка вдоволь хлебнули:
Губили наш русский народ
И тайной чекистскою пулей,
И ложью Кремля: «Недород...»
Я помню, как бабушка Лушка
Вздыхала: «Что буде теперь?..»
Зимой, что ни день — побирушка
Скреблась, измождённая, в дверь.
Я помню: одёжка в заплатках.
Присела... Ей бабка: «Поешь...»
С лицом, как из воска, чернавка
Глотает остывший кулеш.
Кулеш у колхозного люда
Всегда был едой первый сорт:
В одно умещается блюдо —
Похлёбка, второе, компот.
...Я слушаю сказку о смерти,
И мне непонятна та речь:
Ни войны, ни волки, ни черти,
А что-то страшнее их есть...
И что-то случилось такое,
Что мучает бедных людей,
Что голод костлявой рукою
Швыряет в могилы детей,
И льются народные слёзы,
Мир гибнет без доброты,
Немеют не от мороза —
От голода детские рты...
Мальчишка узнает о драме
Людской не по книжкам — потом...
Пока же: на печке ждёт маму,
Идущую с хлебным мешком.
...Колхозные нищие были!
До гроба запомнитесь вы:
Чтоб выжить, весною варили
Похлёбку из дикой травы.
В полях колоски собирали
Украдкой... Несли их домой...
Бывало, мальчишек ловили
Партийцы, грозясь Колымой...
И нам бы не выжить без папиных
Тропок лесных: зимой каждый год
Он с мамой в посёлок Милятино
Ходил на фанерный завод.
Кряжи для фанеры пилили
Они на заводике том,
Домой в выходной приходили
С народным заплечным мешком...
Заплечные с хлебом котомки,
Вы — спутники жизни моей...
О них говорить потомкам
Парткомы велели: не смей!
Партийцы за карточку сытную
Заботились только о том,
Чтоб лапою властною скрытно
Всю правду держать под замком.
Чтоб славили призраки рая
Поэты в голодном краю,
Где нищие люди, стеная,
Судьбу проклинали свою...
А где та — нелживая мера,
Чтоб горе измерить до дна?
Безмерно оно, как и вера,
А вера нам с горем дана.
Она на Руси неизменна
При власти ножа и кнута.
Ту веру, живущую немо,
Терпеньем зовут неспроста...
Терпенье и мне приносило
Надежду на завтрашний день…
Что будет с надеждой?
В России коррупция в моде,
Зашкалила алчность людей.
В России — торговые бумы,
Эстрадных подёнщиков помпы.
Здесь ходят во власть слабоумы,
В кумирах — пустышки, секс-бомбы...

Как с дерева яблоки — годы…
А я, не старея, тружусь:
Я — той работящей породы,
Которой прославилась Русь.
…Нет мамы сегодня со мною.
С ней памяти нити не рву,
Все годы я ею одною —
Как светлым примером живу,
Живу, к доброте доверительный,
Ответной богат добротой,
И мой ежедневный творительный
Падеж — как у мамы — простой:
Такой же — всегда он последний,
Коль речь о себе идёт,
И это моё наследие
Потомкам моим перейдёт.
Творительный мамин?..
Не сладко жилось ей все годы подряд:
Поесть? — После нас, что осталось…
Фуфайка — бессменный наряд...
Нужду — нашу спутницу злую —
Никто не помог одолеть:
Делила зарплату худую,
Чтоб нас накормить и одеть.
И только потом — через годы,
Когда ничего не вернуть,
Узнал я, что нам посылала
Последнее в город
Себе же: «А мы — как-нибудь...»

Сколько в поисках слов перемолото!
Знать, беспомощный я как поэт,
Коль о маме за все эти годы
Не придумал блестящий сюжет...
…Вспоминаю военную осень —
Дни, когда наседали враги...
Слышу в хате, как раненый просит:
«Молодайка!.. Горит!.. Помоги!»
Чую запахи йода и крови:
Я не знал, что так пахнет война...
Мама мечется, нервами ловит
Боль несчастных, не ведая сна:
То попить поднесёт среди ночи,
То поправит иному бинты...
Как утешить и чем помочь им,
Коль сама беззащитная ты?..
Скрылькой хлеба, последней картошиной
Ты делилась с солдатской судьбой,
А в руке застывала ложка,
Из души вырывалось:
— И мой...
Горевала — как все солдатки —
Вся Россия солдаткой ушла
В лазарет, на заводы, в палатки,
Землепашцем в бесхлебье села...
Мама! Может, спасённый тобой
Окруженец — тот самый — в бинтах,
По руинам последнего боя
Нёс к рейхстагу победный стяг?

Если б мне подарило небо
Вдохновенье и дар ваять,
Я немедля бы взялся за дело:
Воскресил позабытую мать.
Под родным — под российским небом
Изваянье поставил бы я:
Мать в фуфайке... Кусочек хлеба
На ладони: в нём жизнь моя...
Пусть бы видели дети и внуки,
Коим выпало в радости жить,
Русских женщин работные руки,
Живших смыслом: семью накормить...
Как и все работяги простые
В буднях тёмных, как в страшном аду,
От страны с трудоднями пустыми
Добротой отводили беду!
Героизм тот — в заплатах и дырах —
Без наград...
Как его оценить? —
Надо было всё золото мира
Собрать и медали отлить!
И с поклоном вручить
Всем женщинам русским
На виду у планеты всей,
Рассказать о простых и застенчивых,
Позаброшенных властью своей...
Но…
Гремят, как гремели, оды,
Показухи чеканят свой шаг.
Вспоминают штабные походы
Генералы в чинах, в орденах.
Героини с заплечной котомкой
Позабыты. О них — ни строки:
Правда канула в бутафориях,
В славе — бездари, дураки...
...На кладбище — посмертные грядки,
На которых — цветы, кресты..
Спите тихо, родные солдатки,
Позабудьте о днях маеты...
Мы — живущие памятью кровной,
Носим в сердце печали земли.
Над холмами бессмертья любовно
Мы оградки родным матерям возвели…
...Мы выжили. Мы дышим новью —
К ней мамы, жертвуя, вели.
Поклон примите наш сыновний.
Поклон, родные, до земли!
Что не доели, не доспали,
Болели, падали, вставали —
Нас для России сберегли!

Мне — семь… Бреду в толпе изгнанников
Враги, как пленных, гонят нас.
Лязг автоматов и крики бранные —
Сквозь годы слышу и сейчас...
…Спалили хаты... Вопли слёзные...
Команды: «Шнель!» ...Идти невмочь...
А в спины смотрят краснозвёздные
Фронты, не в силах нам помочь.
Бредем по снегу, мы — окружены,
Овчарки злобные рычат.
Упала бабка, занедужила,
И ставит точку автомат...
Куда нас гонят, знать не велено,
И стар, и мал — нельзя плошать, —
Шагай вперёд, не то застрелят,
И будешь на снегу лежать —
Не похоронен, не оплакан,
Вдали от отчего угла,
Изглодан дикими собаками,
Бродившими здесь без числа.
А за спиною — пепелища
И наша слёзная печаль,
А впереди — бездомных, нищих
Чужая ждёт сторонка — даль...
Бредём, —
Болезни, голод, полубосы...
Людей, гонимых вражьим злом,
В колонне той нещадно косит:
Кто выжил, значит повезло...
Мы шли с котомками заплечными —
Герои бед в тылу врагов,
Но героизм наш не отмечен:
За муки нету орденов...

Чужая речь конвойных громкая,
Лошадки тащатся едва,
Возы с узлами да котомками,
Дрожим от страха, как листва.
В обоз врывается орава,
А бабы воют — крики, гвалт:
На юность делают облаву
Для фатерлянда...
Где же брат? —
Схитрила бабка: под узлами,
Ведром прикрыта голова,
А мама с мокрыми глазами
И ни жива, и ни мертва...
На бугорке у переезда —
Парней и девок табунок
В кольце конвойных,
Где овчаркой оскалился неволи рок...
В руках фашистов — автоматы,
Девчонки русские стоят,
Их бьют прикладами солдаты, —
Что ни солдат — то зверь и гад...
Страшней зверья бредут конвойные,
Наизготове держат смерть,
Нужду справляют непристойно,
Аж бабам муторно смотреть.
Врагу мы — нелюди славянские, —
Толпа оборванных рабов…
Что им смоленская иль брянская,
А не арийской пробы кровь!
Их тешат наши смерти, боли…
Им в радость пепел наших хат.
Они готовили неволю
Нам, кто свободою крылат.
…Давно истлели те конвойные,
Но вспоминаю и теперь
Свои скитания бездомные,
Терзает сердце боль потерь…
И та дорога, что за Рославлем
Стремится вдаль — к Березине —
Ещё сейчас, когда уж взрослый я, —
Как груз, как ноша на спине.
Ещё сейчас, когда увижу
Обоз — и шевельнётся страх —
Метнётся сердце, словно птица
Крылом запуталась в силках...
Ещё сейчас, когда увижу
Ломоть ржаного на земле, —
Я эти руки ненавижу,
Готовые стрельнуть по мне,
Швырнувшие бездумный вызов
Моим мозолям, сердцу, снам
О пайке хлеба, счастью сына
И добрым маминым рукам…

О вы, бездомные смоляне…
Мне не забыть лихой поры…
Нас унижали, в нас стреляли
Только за то, что мы — славяне,
Что всех, увы, нельзя убить;
Что в завтра верить не устали
Всем бедам, мукам вопреки!
Жаль, не помечены крестами
Вдоль той дороги бугорки…
Но помню я хромого Кузю:
Мастак срубить, мастак пошить, —
Упал с простреленною грудью
И там, под Рославлем, лежит —
Не похоронен, не оплакан
Вдали от отчего угла,
В родном селе на месте хаты —
Труба печная да зола.
Скорблю: на том этапе где-то
В могилы сверстники легли, —
Мы не бежали — это беды
Дорогой смерти нас вели…

Изгнанники — следом беды,
Изгнанники — нищими жить,
Изгнанники — боли изведать,
Изгнанники — нет, не забыть...
Мои недетские картинки
Во мне, со мной и — до конца:
Брат Павел в юбке и косынке,
И Нинка — в валенках отца.
Одежда бабушки — в заплатках,
А мама — в ватнике, в лаптях…
Ночлег — пол голый в бедных хатках, —
Терпи: не дома, не в гостях…
В чужом краю босая, жидкая —
И ни кола, и ни двора,
Всем малокровьем, всеми цыпками
За жизнь цеплялась детвора.
За жизнь цеплялась, чтобы выстоять,
В землянках выжить, в шалашах:
А власти что? Всегда мы были ближе
К цинге, погосту, тифу, вшам.

В чаду парадных словопрений
О грандиозности побед
Успела ложь высоких мнений
Припудрить раны наших бед.
А наши беды — миллионов,
Но их не брал в расчёт стратег,
А в миллионах — поимённо —
Надежды, слёзы, боли тех,
С кем кровно связан я — потомок
Штабистом списанный лихим:
Средь тифа, голода, котомок
Я шёл к весне путём своим,
К Победе шёл путём особым,
Держась за мамину полу...
Я жил в подвалах, жил в трущобах,
Был как на фронте — не в тылу!
Чей тыл? Чей фронт? —
Не мы делили…
Я тыл чужой хлебнул сполна, —
Тыл в окруженье вражьей силы,
Где враг — чужая сторона.

Земля моя! Спросить ты вправе
С меня — я заплатил сполна
Словам смертельным, как отраве:
«Их разлучили…» —
                          смерть, война —
Сестру и брата,
      мать и сына,
            жену и мужа —
                  мне горька —
И отдаётся в жилах стынью
Газеты чёрная строка —
Строка, рождённая в России,
Строка прямая, как удар:
«Их разлучили...»—
                              разлучили
Разрывы бомб, земли пожар...
Её мы с детства заучили,
Как слог начальный в букваре:
«Их разлучили...» —
                              разлучили
В июне, марте, декабре...
Она на маминой могиле,
Где рядом шепчет мне кленок:
«Вас разлучили...»
                              разлучили,
Родной безлюден уголок...
Украли счастье быть с тобою,
Моя смоленская купель —
Земли окраец за Угрою,
Где шаг мой первый,
Боль потерь…
Где я осмыслить не успел,
Что, вопреки разлуке этой,
Родной смоленский говорок
С судьбой негромкого поэта —
Хранит во мне, я верю, — Бог.
Потеря пусть невосполнима,
Но в сердце — образ красоты,
Что слит во мне со всей Россией,
Моя Россия — это ты!

Здесь лес
И здесь моё родное
Войной убитое село —
Четырежды в четыре слоя
Травой с годами заросло.
Земли заброшенной печали...
Её с укором чую взгляд:
Поля весной не засевали,
Лесная чаща — вместо хат.
Не узнаю: где здесь дорога,
Где избы были, край села.
Откуда с отчего порога
Нас злая сила,
Грозясь расстрелом, увела.
...Иду.
Со мной играет в прятки,
Как искра, белка, взмыв на ель.
Вон из своей гранёной хатки
Спешит к цветку лохматый шмель.
Иду.
В чащобе посветлело:
Легла поляна предо мной
И будто душу отогрело,
Качнуло тихо, как волной.
Здесь в окруженье полумрака
Застыл, смирясь, дремучий вал:
В густой траве прискорбным знаком
Могилы холмик возлежал…
Кто он?
И кем зарыт когда-то? —
Загадка эта непроста.
Сюда приходит память чья-та
И не даёт расти кустам.
Приходит кто-то на полянку,
Воспоминаньем душу жжёт...
Кто ты? —
Сельчанин? Горожанка?
Кто память в сердце бережёт?
…Здесь не воскреснут
Ни крестьянские,
Ни игр мальчишьих голоса, —
Молчит сторонка приугранская,
Все боли спрятала в лесах...
…Сюда я еду в отпуск летом
Погоревать, поворошить...
Родной деревни образ светлый
В душе сокровищем лежит.

Мы высших всех наград достойны, —
Что есть, что будут у страны.
Наверно, выжив в бедах, в войнах,
Мы той живучестью сильны.
Живучесть наша —
С крестной силой,
Живучесть —
Русских знак судьбы:
И зло осилить вдохновила,
И Русь за муки полюбить.

Что за рыженький клубочек
На диване?
...Не клубочек это —
Котик рыжий Ванька.
Каждый день календаря у Ваньки —
Праздник:
Соня он,
Но и — шустряк,
Но и — проказник.
Рыжепалевая шёрстка,
А до шеи —
На груди манишка —
Снега белого белее,
И такие —
В дополнение к картинке —
У него на лапках белые ботинки.
Ну, а ваш — скажите мне,
Мурлыка,
Разве не приносит каждый день
Улыбки праздник?
Знаю:
Мы их любим, просто обожаем,
Все проказы и провинности прощаем!
Эти милые, усатые мордашки
Развлекают нас
И красят будни наши.
В этом смысле
Ванька наш — не исключенье —
                                  И повадками,
И в забавах, увлеченьях.

На диване — не клубочек —
Ванька рыжий.
Дрыхнет. Спит он
Днём и ночью
Кот бесстыжий!
Ото сна его мордашечка
Опухла...
Что там мышка?! —
Не боится Ваньки —
Муха!
А проснётся —
потягушеньки,
Зевает:
Утомился, значит,
Отдыха не зная...
Толстопузик он?
Конечно!
Ну а гладок
Отчего ж? —
Поспал, поел —
И снова на бок...
А еда его —
Не надо самобранки:
В магазинах –
Размалёванные банки.
Потому и капризуля —
Спозаранку
Отворачивает носик свой
От манки!
Его вкусы —
Хоть в рекламу размещайте:
«Вискас», «Фрискас»,
«Девять жизней с овощами» —
Стали котику любимою едою...
Мы решили,
Что тревожиться не стоит.

Выспится он —
Непоседа настоящий:
Хвост трубою
И — туда-сюда, как мячик!
То взлетит прыжком
На шкаф в мгновенье ока,
Голубей турнёт, резвясь,
С карнизов окон.
Или вижу: футболист на стадионе, —
Ловко лапкой
В угол мячик свой загонит!
Так живёт котёнок Ванька
Масти рыжей
И не знает, и не помнит,
Как он выжил...

Не в тепле, не в городе
Родился, — знаем:
Появился он на дачах —
Под сараем.
С мамкой
Было здесь ему тогда
Неплохо:
Молочком своим
Поила мамка кроху.
...Но однажды
Ночкой тёмной —
Ох, однажды
Мамку клык настиг
Собачий вражий...
Долго плакали сиротки
Под сараем,
Голодали,
К мамке жалобно взывали...
Расползлись куда-то
Братики, сестрички.
Знать, в лесу
Погасли жизни их,
Как спички.
У котят и у людей
Судьба такая:
Кто без мамки,
Кто без папки —
Жизнь дрянная...
Кто накормит, обогреет
Сиротинку?
Уберечься от беды как,
Коль один ты?..
А иные
(По везению, конечно)
Жизнь проводят
Сыто, весело, беспечно.

Нет, не помнит,
Не расскажет котик Ванька,
Как остался —
Одинёшенек
Под банькой.
Как мяукал
Днём и ночью беспрестанно...
И хозяину той баньки
Надоело
Слушать котика:
Знать, сердце очерствело...
Приказал хозяин баньки
Сытой дочке
Отнести в лесок
Чуть-чуть живой комочек:
Унесла его подальше,
С глаз долой и поскорее —
Поступила, как с воришкой,
Со злодеем.
...Дом высокий
За глухим забором скрытый,
И живут в нём люди
С душами пустыми.

Плач котёнка среди ночи
Мы с женой услышали,
Встревожились, —
Не скрою — догадались:
Сиротинка
Чуть живая
Слёзки льёт в ночи,
К сердцам людским взывает...
Под забором мы котёнка
Подобрали:
Обессилев,
Бедный котик не мяукал,
Открывался ротик крохотный
Без звука,
А глазёнки —
Две росинки голубые —
Слёзкой налитые,
В сердце глянули нам,
И у нас слезинки выпрыгнули
Тут же,
Распахнулись, чуя боль чужую,
Души:
Напоили кроху,
Обогрели, приласкали...
С тех пор —
Без беды и без напастей
Длится котика
Безоблачное счастье.
Имя котику не долго выбирали:
Ваня — это имя
Русским мальчикам давали!
Да, Иван — отважный сын
Простого люда —
Он за Русь сражался
Против чуда-юда.
...Остаётся
В довершение добавить:
Ванька любит,
Когда спинку ему гладят...