В Сталинграде, Бресте и в Хатыни,
Там, где боль израненной земли, —
Изваянья скорбные застыли
Из металла, камня и любви.
В городке районном, что под Минском,
Также есть оплаканный гранит.
Память здесь людская обелиском
Над могилой братскою стоит.
Помню эту скромную ограду,
Где деревьев караул застыл,
Где цветы — посмертная награда —
Как медали на груди могил.
Тех, других, пускай они не краше,
Вместо шёлка — предпочтенье кумачу...
Я сегодня, в день Победы нашей,
К ним приду и вместе помолчу.
И сегодня в день Победы, люди,
Не забудьте всех могил простых!
Поклонившись павшим, завтра
Больше будем думать о живых.

Там, на зелёной моей Смоленщине,
Заросли мои первые тропы.
Там на память потомкам завещаны
Окроплённые кровью окопы.

Там, где детство моё прострелено
Вместе с грудью хромого Кузьмы,
Было мамино счастье потеряно
На пороге военной зимы.

Там однажды бездомные беженцы,
Завязавши судьбу в узелки,
Понесли мимо Вязьмы и Бежицы
Непогасших надежд угольки.

Понесли, на спине ощущая,
Всех фронтов краснозвёздных взгляд,
Пепелищам своим обещая
Выжить, вернуться назад.

А всего-то вернулось с чужбины
На деревню — две-три семьи...
Ели клевер, взрывались на минах,
Но не дали в обиду земли.

Поредели вы, сёла Смоленщины,
Как солдаты, погибли в бою.
Но вас помнят смоленские женщины,
Что остались в чужом краю.

Помню я студеные метели
На Смоленщине в военном декабре…
Дядя Прохор в порванной шинели
На снегу был распят во дворе.
Он с отрядом вырвался из окруженья,
Завернул дохнуть родным теплом,
Чёрный глаз выслужливой измены
Подстерёг солдата за углом…
И тогда ворвался на рассвете
Взвод карателей. Не дрогнула врага рука.
Во дворе в упор свинцовой плетью
Хлестанула смерть в политрука…
…Вырос сын. Стал инженером.
А у сына в школу ходит сын.
В краснозвёздном шлеме и шинели
Дядя Прохор смотрит со стены.

Леса дремучие, как брянские,
Вершины тянут в небеса.
Моя сторонка приугранская —
Непостижимая краса!
Пусть здесь немного населения —
В войну сгорело столько сёл…
Мне забывать тебя не велено,
Мне помнить надо обо всём:
Как шли усталые солдаты
В глаза не глядя нам, вразброд.
На месте пятистенной хаты
Чернел голодной печки рот.
Как нас крестили словом «беженцы»
Весь долгий путь в чужом краю,
Хлеб ели, на слезах замешанный,
Как долю горькую свою.
Как на полях, где смерть посеяна,
Проклятьем вражеской руки,
Полоской жизни неуверенно
Взошли зелёные ростки.
Взошли над всходами крестьянскими
Для новой жизни голоса,
Моя сторонка приугранская —
Необычайная краса!

Я — от мира сего,
Я — крестьянина сын,
Да — родное село
Под землёй на аршин,
И родительский дом
Пал солдатом в огне,
Да — кладбище с отцом
На чужой стороне.
Как и доля моя
Не похожа на те —
Кто ловчил,
Кто стоял
На ничейной черте...
В остальном —
Я — как вы...
Только мне иногда
Снятся рваные рвы
Да потерь череда.

За деревнею нашей петляла
Полушенка-речка,
По её берегам исполинские сосны росли.
Там однажды ребята — старинной работы колечко —
Под сосною, в песочке играя, случайно нашли...
Вот и я о находке мечтал, чтобы стала богатой
Пропадавшая в поле и вечно спешащая мать,
Чтоб, живя на земле, вечерами спешила из хаты
За калитку — нарядная — сына с работы встречать.
…Но встречает не мама,
                                          Встречают меня три погоста:
На одном — чужестранцы под сенью столетней сосны,
На другом — туполобо —
                                          Замшелость фашистского дота
Смотрит глазом бойницы из болей кровавой войны.
Ну, а третий погост — позабытой деревни могила,
На следах моих лет обелиски берёз проросли...
Только помню, как мама у Бога ночами просила,
Чтобы в нашу деревню и в край наш
С мечом и огнём враги не вошли…

Я — рядовой в расчете миномётном.
Сомнениям своим пощады не даю:
Тащу плиту —
И я согласен с ротным:
«В ученье трудно, но легко в бою!»
Пусть зной печёт, на выгоревшем поле.
Жара по всей округе разлита.
И пот ручьём течёт —
Он щедро спину солит…
Но ведь не зря — опорной — названа плита.
Проверил сам и вот теперь поверил в это,
В бросках, на маршах груз такой неся,
Что без него двуногому лафету,
Стволу и минам, обойтись никак нельзя!
Вот голос подтвержденья истин ясных —
Я в эхе дальних взрывов узнаю
Симфонию осколочно-фугасных,
Накрывших цель в ученье, как в бою!

Земля моя!
Спросить ты вправе
С меня...
Я заплатил сполна
Словам смертельным, как отраве:
«Их разлучили...» —
Смерть, война —
Сестру и брата, мать и сына,
Жену и мужа...
Мне горька
И отдаётся в жилах стынью
Газеты чёрная строка —
Строка, рождённая в России,
Строка, прямая как удар:
«Их разлучили...»
Разлучили
Разрывы бомб, земли пожар…
Её мы с детства заучили,
Как слог начальный в букваре...
«Их разлучили...»
Разлучили
В июне, в марте, в декабре...
Она на маминой могиле,
Где рядом шепчется кленок:
«Вас разлучили...»
Разлучили,
Родной украли уголок,
Украли счастье быть с тобою,
Моя родная колыбель —
Земли окраец за Угрою,
Где шаг мой первый,
Боль потерь.
...Здесь лес
И здесь моё родное,
Войной убитое село —
Четырежды в четыре слоя
Листвой и прахом занесло...
Не узнаю, где здесь дорога
Где наша хата, край села,
Откуда нас чужая воля
По праву банды увела...
Иду.
Со мной играет в прятки,
Как искра, белка, взмыв на ель,
Вон из своей гранёной хатки
Спешит к цветку лохматый шмель.
Иду.
И в чаще посветлело —
Легла поляна предо мной, —
Мне будто душу вдруг согрело,
Качнуло тихо, как волной.
И здесь, наткнувшись на преграду,
Застыл, смирясь, дремучий вал:
За деревянною оградой
Поляну холмик увенчал...
Кто он?
И кем зарыт когда-то?
Узнай!
Загадка не проста.
Сюда приходит память чья-то
И не даёт расти кустам,
Приходит кто-то на полянку,
Воспоминаньем душу жжёт.
Кто ты сельчанин иль сельчанка?
Кто свою память бережёт?
...Но не воскреснут здесь крестьянские
Для новой жизни голоса:
Молчит сторонка приугранская,
Все боли спрятала в лесах...
Сюда я еду в отпуск летом
Поворошить былую жизнь...
Родной деревни
Образ светлый
В душе сокровищем лежит.

Мне — семь... И я в толпе изгнанников:
Враги — как пленных гонят нас...
...Команды, окрики их бранные
Сквозь годы помню и сейчас.
Спалили хаты... Вопли слёзные...
Рычанье: «Шнель!»... Идти невмочь.
А в спины смотрят краснозвёздные
Фронты, не в силах нам помочь.
Бредём по снегу мы — окружены,
Овчарки злобные рычат.
Упала бабка — занедужила —
И ставит точки автомат.
Болезни, холод, голод — ловко
Не только пулей косит зло.
Не всем ребятам-малокровкам,
В изгнаньи выжить повезло...
Скорблю: на том этапе где-то
В могилы сверстники легли...
Мы не бежали — это беды
Дорогой чёрной нас вели.
Давно истлели те охранники,
Но вспоминаю и теперь
Свои бездомные скитания,
Боль унижений и потерь…

Вспоминаю не ради забавы,
Не армейским стратегам в укор —
Дни, когда нас сдавали жестоким оравам,
Дни, безмолвные до сих пор:
Протрубили карателей трубы,
Всё живое из зоны лесной
В зону смерти неистово, грубо
Выметалось железной метлой…
…Мы не беженцы — изгнанники,
Изгнанники — люди-странники,
Изгнанники — мокнуть, стыть,
Изгнанники — нет, не забыть…
А за спиною у нас пепелища,
Бесконечна по ним печаль.
Впереди нас, бездомных и нищих,
Ждёт чужая сторонка — даль.

Это осенью было военной:
По тропе безоружный боец
Убегал из немецкого плена.
Но достал его вражий свинец.

Пал ничком на осоку пожухлую.
На его окровавленный бок,
Мы глядели в молчании жутком,
Повзрослев за минуты на год.

Безымянным его схоронили
На кургане, где предки лежат…
Чувство странное мне не осилить:
Будто в чём-то был я виноват...

С кладбища братского под Ярцевом
Мне в душу памятник глядит…
Россия здесь вскипела яростью,
Рванув рубаху на груди.
…Здесь помнят холмы непокорные,
Здесь помнит древняя река,
Как напоролась рать отборная
На сталь трёхгранного штыка.
Как спесь победная тевтонская –
С кощунством злыдня: «С нами Бог»** —
Стотысячною похоронкою
Познала траурный урок.
...Здесь рожь стеною всколосила.
На холмах, где петляет Вопь, —
Врага бесславная могила
И — русской доблести окоп.
Сыновним сердцем всё приемлю:
И боль,
И горечь вдовьих слёз,
И гордость за родную землю,
Где среди бед и счастья рос.

Нет на карте родной деревни:
Растоптала её война...
Ни рожком, ни задорной припевкой
Уж не встретит под вечер она.

Где привычный мой мир домотканный,
Разостлавший тропинки холстин?
Не подарит мне запах медяный
Сеновала сгоревший овин.

Не заглянет в окошко здесь небо,
Ребятишек не встречу гурьбу,
Сладкий дух испечённого хлеба
Не наполнит родную избу...

Меня лес
Теперь здесь незнакомый встречает —
До чего ж его дебри густы!
Только ветер печально качает
На верхушках еловых кресты.

А это — быль прифронтового края:
В снега зарыта зимняя Угра...
Тропой сугробной женщина седая
На коромысле тащит два ведра...
Я, малолетка, был тогда бессилен
Помочь ей за ушедших сыновей.
А женщина та — символом России
Живёт поныне в памяти моей:
В фуфайке санитарного отряда,
Чтоб запастись водою до утра,
От полыньи, проломанной снарядом,
Несла, шатаясь, полных два ведра...
Не из Угры, а из большого моря
Несла не воду — слёзы этих лет:
В одном ведре потерь плескалось горе,
А во втором — все радости побед.

Новомилятинский посёлок,
Новомилятинский завод…
Здесь память о погибших сёлах
Не обелисками живёт:
Дома Шибихино, Мормозно
Пришли, стоят плечом в плечо, —
Как те солдаты с битвы грозной,
Готовые на смертный бой…
В сырых землянках голь колхозную —
И ни кола, и ни двора —
Спасала в пору ту голодную
Не власть, а матушка-Угра.
И. выжив, эта голь живучая
Кто из Арнишиц, кто из Всход, —
Пришла отстраивать завод,
Не взорванный по воле случая…
И люди вновь в свою поверив силу,
У берегов родной реки
В лесах пилили древесину
Себе и стройкам городским.
Деревни, что войною сметены,
Воскресли здесь и стали в ряд:
Петрово, Сыть, Елизаветино
Мне в сердце окнами глядят…

Безымянные…Без имённые…
Как это сталось?
Человечество
С древних времён
Поимённо
Всегда называлось.
Люди мы — нам нельзя без имён!
Кто сегодня ответит мне честно:
Как Россия великих имён
Стала родиной безымянных,
Не вместившихся в миллион?!.
Не у нас ли безумцы сказали:
«Единица — вздор, Единица — ноль!?»
…Единицами нас убивали,
В миллионах — щемящая боль:
Погибали на Колыме,
В Соловецком, в сибирских ГУЛАГах, —
Исчезали безвинно во тьме
По Лубянским расстрельным бумагам.
За оградами — плиты могил…
Бьёт по сердцу — казённое: «братские…»
А лежат в них родные «нули» —
Безымянные судьбы солдатские…
Сколько их позабыто в войну!
Сколько стало их
«Лагерной пылью!» —
Те «пылинки» родную страну
Больше жизни негромко любили…

Если б мне подарило небо
Вдохновенье и дар — ваять,
Я немедля бы взялся за дело —
Воскресил бы я русскую мать.
У Арнишиц на краешке леса
Изваянье поставил бы я:
Мать — в фуфайке, в лаптях…
Ломтик хлеба —
На ладони: в нём жизнь моя…
Пусть бы видели дети и внуки,
Коим выпадет в радости жить,
Русских женщин работные руки,
Живших смыслом — детей накормить…
Как и все работяги простые
В буднях тяжких, как в страшном аду,
От страны с трудоднями пустыми
Добротой отводили беду!
Героизм тот в заплатах и дырах
Без наград…
Как мать оценить?
Надо было всё золото мира,
Ей на памятник перелить!
И поставить бы русскую женщину
На виду у планеты всей,
Рассказать бы о ней —
О простой и застенчивой,
Позаброшенной властью своей…
Но
Гремят, как гремели, оды,
Показухи чеканят свой шаг,
Вспоминают штабные походы
Генералы в высоких чинах.
Героини с заплечной котомкой
Позабыты…
О них — ни строки…
В честь Победы — заздравные, громкие
Горлопаны слагают стихи.
…Мы выжили. Мы дышим новью,
К ней мамы русские вели!
Поклон примите наш сыновний,
Поклон, родные, до земли,
Что не доели, не доспали,
Болели, падали, вставали,
Нас для России сберегли!

За городом, где жили мы, —
В могиле
Лежат останки тех, кто воевал...
Потомки
В память им соорудили
Гранитный —
С перечнем имён мемориал.
Я прихожу к нему,
Когда приеду,
Свою проведать веточку родни.
На список глядя, я веду беседу
С погибшими, —
Верней, — с одним из них...
Краснов, Сергеев, Жуков, Полуянов —
А далее — фамилия моя...
Приходят люди
И проходят годы, —
Но вечно памяти
У камни здесь стоять!
Здесь и отец скорбел у обелиска:
И чуб седой, и горькие слова.
И мне война порой ночами снится,
И у меня — седая голова...

Я дорожу живым примером Отца —
держать порыв в узде,
Я берегу Святую веру,
Не раз спасавшую в беде.
Пускай отцы и уставали
От разных опытов лихих,
Их боль растаяла едва ли
В сердцах у нас — наследников седых…
И в эти дни — во дни крутые,
Мы в той же всё живём стране,
Где наши люди молодые —
Как мы — приучены к борьбе…
Но верю: беды мы осилим,
И вижу: жизнь идёт не вспять,
Моя душа с душой России
Не может веру потерять.

Я — не боец
И не хочу сражаться...
Мой выбор — мир:
Война — всегда беда...
И, если в детстве
Мне случалось драться, —
Я отвечал лишь тем,
Кто нападал! Победа?
По беде идущие?..
Идут по бедам,
Выиграли бой.
...Война всегда
Высвечивает сущее:
Салют забудут —
Раны помнят боль...
Да, только боль —
Для мира не поруха:
Война таит
Не взорванный снаряд, —
Разит она не зачатого внука,
Когда на землю падает солдат.

Под Вязьмою поле, что полито кровью...
Не счесть на Смоленщине скорбных полей!
Под Вязьмой стою над российскою болью,
Над вздохом последним в бою сыновей.
То поле — безлюдно, Теснит редколесье —
Берёзки, как души погибших, взошли
Над бывшим окопом,
Над ржавым осколком —
Над скорбью
Страдальной смоленской земли.
Стою, ворошу весь запас свой словарный
И чувствую вдруг: выбиваюсь из сил...
Склоняюсь
В поклоне земном, благодарном
Над холмиком с каской —
Одной из могил.
...Я слушал отчёт
Юных школьников в Вязьме
О найденных капсулах павших солдат...
Спасибо вам, дети, за памяти праздник,
Поклон тебе, Вязьма, за русских ребят!

Необычно название — Хватов Завод —
Для деревни с окольною глушью,
Где, сказали: «На сто километров живёт
Полмужчины и четверть старушки...»
А дорога сюда — колобочком катись
По асфальту — в Семлёво и в Вязьму.
Приезжают по ней к старикам погостить
Дети, внуки — то летом, то в праздник.
А дорога сюда — обелиски, кресты,
Сотни холмиков с каской железной...
Через поле пустое берёзки, кусты
Наступают повзводно из леса.
И тревожные мысли приходят тогда
О беде, что грозится России,
И мне больно глядеть: хат пустых череда
Вдоль дорог, дикой поросли сила...
Показуха контор и кремлёвская спесь,
Как вчерашний захватчик из пушек,
Посылает снаряды, которые здесь
Попадают в солдатские души…

В Волгограде, в Пскове, под Москвой ли, —
Памятью поруганной земли
Изваянья скорбные застыли
Из железа, камня и любви…

Бесконечны траурные списки.
Вечен нашей памяти магнит.
За оградкой скромной с обелиском
Тёзка мой застреленный лежит.

Их не счесть — все холмиков с оградой,
Где берёзок караул застыл,
Где цветы посмертною наградой —
Как медали на груди могил.

Ах, большак мой — Арнишицы-Всходы!
Мои предки здесь ехали, шли…
Здесь следы через грозные годы
И мои затерялись в пыли.
Сколько помнит он разного люда!
Сколько видел и крови, и слёз...
Из войны истребительной, лютой
Нам он весть о Победе принёс.
Видел он, как платили здесь дорого —
Своей жизнью… Но строили дом —
Ивановы, Красновы, Егоровы —
Край спасли непосильным трудом.
Как свидетель Хатыней смоленских,
Не воскресших из пепла войны,
Был на всю приугранскую местность
Кровеносною жилкой страны...
Не пылит он сегодня, как прежде:
Из асфальта рубаху надел!
Стало больше заезже-приезжих,
А деревни заглохли без дел...
И не слышит здесь спелое лето
Звона кос, голосистых ребят,
У калиток старушки, как беды,
На скамейках печально сидят.
Видеть край обезлюдевший — мука:
На весёлых когда-то местах
Поселилась зелёная скука,
А на нивы шагнули леса.
...Но во Всходах учитель Егоров
Учит молодь родной стороны;
Они любят большак свой, с которого
Все дороги России видны.

Вознёсся штык
Мемориальный
У Крюково, у автомагистрали...
И в этот миг
Мне холодок — в июле странный —
К спине ладошкою приник:
Здесь бой гремел, жестокий бой —
Наступали вражьи танки
К родной Москве —
Хотели Отечество враги сгубить.
Но русских — сильных духом
Фашисты не смогли сломить...
...Пускай у немцев и французовспросят янки,
Как мы врагам умеем морды бить!

В лесу
Увидел ржавые осколки,
Оплывший бруствер
Точки огневой.
И в сердце вдруг,
Как хвойною иголкой,
Кольнул
Далёкий самолётный вой.
И боль воспоминаний
Жестоко он пронзил:
Здесь, на Угре,
В войну
Десантники легли,
Сломив
Ценой своею жизни
Врагов, которые
К родной Москве рвались.

С юга веет тёплый ветер,
В лужах — талая вода,
День весенний чист и светел,
Да черным-черна беда.
Да черным-черна кручина,
Цепко за душу берёт:
Синеглазая дивчина
Понапрасну парня ждёт.
То не в воду канул камень —
Воин замертво упал...
Расставаясь, бравый парень
Миловал и целовал.
Чтоб не плакала дивчина,
Возвратиться обещал...
Что родит подруга сына —
Его сына — он не знал.
На чужбине ночью лунной
Взрыв замёл его следы.
...В этом мире Жизни юной
Далеко ли до беды?!

Смоленщина, ты — русский щит державный!
А держат щит твои богатыри, —
Как город Вязьма — доблестный и славный,
Известный русский город исстари.

В земле под Вязьмой — кости чужеземцев, —
Они с мечом топтали нашу Русь:
Я слышал брань откормленного немца —
И все слова те помню наизусть.

Они в душе мальчишки не сгорели,
Когда он видел, как отцовский дом
Пылал в родной смоленской колыбели,
Растоптанной фашистским сапогом.

Храм в Вязьме — Одигитрии Смоленской, —
Вознёсся он из глубины веков,
Крепя и веру в душах окруженцев,
Храня ряды ефремовских полков.

Среди героев — имя генерала:
Погиб в бою, но в памяти — живой,
Отлитый в бронзе, из могилы встал он,
Он — символ русской славы боевой.

Поклон ему! Народное спасибо!
За наше счастье жизнь свою отдал,
В последний миг он думал о России:
«Вперёд, за Русь!» — воскликнул и упал.

На французских могилах —
Сосна корабельного роста...
Все могилы пришельцев —
Давно под дерновым пластом.
Через речку Шибихинку —
Сосны другого погоста:
Сколько помнит деревня —
Своих хоронили на нём.
На французских могилах
Ребята любили играть...
А потом, повзрослев,
Уходили на фронт воевать.
Чтобы землю свою,
Добротою и скорбью богатую,
От пришельцев незваных
В открытом бою защищать.
Сколько их полегло —
Похоронено — не на погостах, —
Как и этих французов,
Лежащих под сенью сосны…
Сколько их полегло
У бойниц туполобого дота,
Сколько их полегло
Под Ржевом и Вязьмой в окопах,
Сколько их — безымянных —
Осталось в безвестье войны!..
...На французских могилах —
Сосна корабельного роста...
Смотрят глазом бойницы
На боли российской земли —
На деревню мою
С тишиною лесного погоста,
Где следы моих лет
Обелиском берёз проросли.

Личина помнится фашизма:
По нам стреляли без вины.
Я верил в блага коммунизма,
Нося с заплатами штаны.
Пускай войны не будет больше:
Пожаров, раненых, смертей.
Мы — дети бед, Сосуды боли,
Мы — книги памяти своей.
Я помню,
Как зашлись от боли, крика
Народы, семьи, времена.
И этой памятью великой
Живёт родная сторона.
Теперь я знаю, что мне надо
И чем полна душа моя:
Восходы солнца дарят радость,
А вёсны — песни соловья.

Так, наверно, бывает и с вами:
Книгу дней свою тихо листаю,
Где картинки с родными местами,
Со знакомыми именами...
И несут меня памяти крылья
В край лесной за рекою Угрою,
Где деревню свою не забыл я,
Что убита жестоко войною.
Её образ, как матери, светел:
Помню улицу, стёжку к реке,
Луг ромашковый в солнечном лете,
Сказки мудрые бабушки Лушки
О добре, про заблудшее счастье,
Про нетленные Божьи законы.
Помню церковь, под Пасху причастье,
Звук молитвы, свечу у иконы...
В моём сердце — в местечке укромном
Дорогая картинка хранится:
Над окном деревенского дома —
Птица Сирин — счастливая птица...

Вот дорога Арнишицы — Всходы,
Сердцем слышу отцовы шаги:
Из войны до родного порога
В год победный тверды и легки...
А мои — вдоль кладбищ деревенских,
Вдоль безлюдья родной стороны,
Я иду вдоль Хатыней смоленских —
Этих жертвах жестокой войны.
Край родной обезлюдел, немея,
А держава похуже врага —
К землям русским бездушие сеет,
И в безлюдье Угры берега.
Там, где сотнями женщин оплаканы
Деревеньки, где смерть пронеслась —
Ни гранита, ни столбика-знака
Не поставила в память им власть.

Петрово я помню: деревня большая, —
Исчезла — как наша — в пожарах над краем…
Петрово с Шибихино были соседи,
В Петрово ходил я с сестрой к дяде Феде…
Спалили — как нашу — враги, отступая.
На месте деревни — лишь поросль лесная.
В Угранском районе — статистику знаю —
Деревни — в безлюдье, поля зарастают:
Всех уровней власти народ предавали,
Безумствуя, в землю наш клад зарывали.
Безумство сегодня они продолжают:
Село вымирает, земля зарастает.
Опора России властями забыта, —
В разы возросла кабинетная свита…

Среди леса — поляна,
Лес дремучий, густой.
...Незажившая рана.
Неостудная боль.
Здесь сады, огороды
Мне родного села
Проутюжили годы,
Вьюга лет замела.
Здесь журчит неторопко
Безымянный ручей,
Будто детская тропка
Из деревни моей.
Холодна и прозрачна
Ключевая вода.
Кроны сосен, как башни,
Проросли сквозь года.
...И ни слова, ни звука
Здесь, в лесной глубине, —
Ритм сердечного стука
Громким кажется мне.

Я иду не спеша по тропинке своей,
Что петляет средь судеб, времён и людей...
Начиналась она в деревеньке родной,
В лихолетье жестоко убитой войной.
Здесь однажды услышал чужие шаги —
Затоптать мою тропку пытались враги...
Не исчезла она, как и я, на земле,
Продолжая стремиться по холмикам лет,
И в какие бы дали она ни вела, —
Не оставлю на ней ни предательств, ни зла.

Забытьём о родном не страдаю,
Пустословием не сорю,
И с поклоном Смоленскому краю
Я сердечное слово дарю,
Чтоб оно западало в душу.
Чтоб несло доброту и задор.
К землякам приезжаю послушать
О житье и бытье разговор...
Будто сердцем ловлю, а не ухом
С мягким «ч» говорок дорогой
Земляков, стойких телом и духом
В голод, в холод лихою порой.
Сохранили доверчивость души
И отзывчивость слёзной судьбе,
Поясок свой затягивать туже
Научились с нуждою в борьбе.
Из Арнишиц шагаю средь леса
Не дорогой, а узкой тропой...
Здравствуй, сердцу отрадное место
С ручейком: был он помню — рекой…

Не умерло Шибихино родное:
Живёт строкою в паспорте моём,
Живёт, хоть и не вырвалось из боя,
Живёт, хотя и пало под огнём.

Село живёт со мною днём и ночью
Среди воспоминаний дорогих
И, продолжаясь паспортною строчкой,
Наведалось грустинкою в стихи.

Оно теплом души моей согрето,
Как русские родные имена,
Как имя Русь, наполненное светом,
А этот свет не гасят времена.

Под Вязьмою русское поле
Сурово глядит из войны,
В сердцах отзывается болью:
Здесь воины погребены...
Часовенка. Трактор грудастый,
Подмяв под себя постамент,
Застыл над отвагой солдатской
У поля героев и бед.
Не пашут здесь поле... До леса
Травой и быльём поросло.
Здесь боя кровавого место,
Здесь русских бессчётно легло.
Могилы... Железные каски —
Свидетели лютой войны.
...Стою над бессмертьем солдатским
У скорбного поля страны.
Оно зарастает травою:
Не сеют ни рожь, ни ячмень, —
Приткнулось солдатской судьбою
К безлюдью родных деревень...

В городах, деревнях, чистом поле —
Мест не счесть, где шёл кровавый бой, —
Там полны копилки наших болей:
Братские могилы со звездой...

Воин пал — и место то святое,
Мы сердцами чуем тяжесть плит:
За оградкой в поле под Москвою
Целый взвод, в бою сражённый, спит...

И сюда, свои растрогав раны,
В день поминовения — весной
Горсточка приходит ветеранов,
Чарочка идёт по круговой.

Здесь они, войны припомнив были,
Выпив круговую за живых,
Друга помянуть не позабыли,
Осенью ушедшего от них...

На зелёней родной Смоленщине
Заросли мои детские тропы,
Где на память потомкам завещаны
Наши боли, землянки, окопы...
Здесь однажды — голодных, бездомных
С узелками, где скарб невелик,
Затолкали фашисты в колонну,
По февральским снегам повели.
Гнали нас... Мы спиной ощущали
Фронта шаг, слыша боя гром,
Пепелищам родным обещали
Возвратиться, отстроить свой дом.
...Но не все возвратились с чужбины:
Чьи-то косточки в землях иных...
А вернувшихся скрытые мины
Поджидали на тропах родных...
Тяжело говорить о потерях —
Горьких спутниках лютой войны.
Те потери вовек не измерить,
Боли их через годы слышны.

Деревни родной пепелище
За речкой Полушенкой спит.
На месте деревни — кладбище
Без памятных знаков и плит...
Здесь сердце для скорби открыто
Войны не исчезли следы, —
И боли от ран не забыты,
И помнится горечь беды.
Здесь тихое слышу дыханье
Летящего с древ ветерка,
Здесь сердцем ловлю трепыханье
На ветке кленовой листка.
Шепчу я: «Родная землица,
Я предан тебе — как Антей!
Пришёл я сюда поклониться
Деревням, погибшим в войне...»
Пока не забыта за далью
Жестокость вчерашнего дня,
Я сердца частицу оставлю
Тропинке, водившей меня.

Хатынь — не только звон печальный,
Что сердце раны бередит,
И не застывшее молчанье
У говорящих скорбью плит,
Хатынь — не только праха
Святость
И стон, идущий из глубин.
Хатынь — слеза моя и ярость:
Ведь я — другой Хатыни сын!
Там, на Смоленщине родимой,
Из пепла сёл растёт полынь,
Они носить Святое имя
Могут. Те сёла — русская Хатынь!

И бьёт по сердцу тишина —
Пусть будет проклята война!

Не забыть нам потерь, —
Будем помнить всегда,
Как стучалась к нам в дверь
С похоронкой беда...

Ранит сердце — как стон,
Этот счёт-недочёт:
Семь старушек на дом
И — один старичок.

Семь старушек живёт
Без своих старичков,
По весне не цветёт
Семь увядших цветков...

Пряди в их волосах —
Цвета русской зимы,
На семи на ветрах —
Раны-боли войны.

На семи на ветрах
Громы новых фронтов,
Боль застыла в глазах
Русских вдов — юных вдов...

Только мы не спросили,
Чем сердца их живут...
…Бесконечно в России
Не вернувшихся ждут.

Ждут, без устали веря...
С этой верой умрут...
Дорогие потери
В снах солдаток живут.