Из песни моряка и света маяка
Рождаются корабль и сила капитана.
Из боли и греха рождается строка,
Из воли и стиха рождается нирвана.

Нирвана — хорошо. А все-таки готовь
Себя к тому, что жизнь сгорает, как полено.
Из долгих-долгих лет рождается любовь.
Влюбленность побыстрей, рождается мгновенно.

Влюбленность не любовь, сомнений в этом нет.
Влюбленность иногда опаснее, чем бритва.
Из серых горьких дней рождается памфлет,
Из веры и любви рождается молитва.

Жизнь можно обмануть. Но сколько ни мухлюй,
Не облапошишь смерть, то смертным не по силам.
…А на щеке моей остался поцелуй,
В о л ш е б н ы й поцелуй — его не смоешь с мылом.

А значит — стоит жить, а значит — жизнь права.
Хоть эта правота не сказки Голливуда.
Из нежности моей рождаются слова.
Из нежности твоей — спасение и чудо.

Даже если дома вор на воре,
Все же дома лучезарен свет.
Много раз бывал я на Босфоре,
Ничего волшебного там нет.

Волшебство — когда стоит за МКАДом
Домик — твой — вагонкою обшит.
Волшебство — когда с тобою рядом
Женщина любимая лежит.

Волшебство — когда сухой суглинок
Дарит и цветы, и виноград.
Волшебство — когда безгрешный инок
Говорит: «Я грешен, виноват…»

Волшебство — когда, забыв про горе,
Человек живет грядущим днем.
И хотя бывал я на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нем…

Извне — оттуда — вот она,
Россия — свет — восторг.
Россия — это Оптина,
А не оптовый торг.

Россия — слово Божие
И жар, и холода.
И дурь, и бездорожие...
И счастье, и беда.

— Уезжай, — говорят мемуары.
— Уезжай, — вторят войны и свары.
Уезжай, уезжай, уезжай!
Здесь загонят тебя за можай.

Не оставить очаг домоседу.
Никуда я отсель не уеду.
Никуда я не сдвинусь отсель —
С этих гиблых — волшебных — земель.

Чем слаще речуга, тем явственней ложь.
Таким человек остается поныне:
Погладь против шерстки — и сразу поймешь,
Что значит оскал обнаженной гордыни.

И жизнь — постоянно — стоит на кону.
И смерть — как нирвана — манит мармеладкой.
А правды не хочется знать никому.
А правда не может быть приторной, сладкой.

Я знаю: я не смог. Простите человека!
Не снег сбивает с ног — исчезновенье снега.

А время прет, как танк, мои седеют патлы.
Все так — тик-так, тик-так стучат часы, как дятлы.

Я не Мафусаил, ну что же здесь такого?!
Родился — и забыл, скончался — вспомнил снова.

Все так — часы спешат, стучат часы с кукушкой.
А мир гремит, как град, как мальчик с погремушкой.

Жил неброский человек,
По весне сажал картошку,
Убирал зимою снег,
Скромную носил одежку.

А еще неспешно в стол
Он писал отрывки прозы.
И смотрел, как дышат ствол
Лиственницы, кустик розы.

Не искря, как фейерверк,
Но светло и трудновато
Жил неброский человек,
Жил когда-то.

Спиридоновка, Бронная, Патрики…
                                                          Я иду и жую крем-брюле.
И в душе благодать, как на празднике, я же дома,
                                                                            на отчей земле.

Я ходил и другими дорогами,
                                             все искал счастья где-то вдали.
И, обученный старыми йогами,
                                                   выходил за пределы земли.

Я вернулся. Судьба благосклонная
                                            проложила хороший маршрут.
Спиридоновка, Патрики, Бронная…
                                              Я хожу точно пьяненький тут.

И дома здесь овеяны тайною, и утята резвятся в пруду.
Я дорогой такой неслучайною по местам
                                                                благолепным иду,

Забывая, что жизнь — несуразица,
                                                        забывая любую муру,
Забывая о том, что не нравится, забывая о том,
                                                                               что умру.

Шанс на триумф, нет забавнее шанса.
Надо спешить, ибо время не ждет.
— Это успех, — говорит Санчо Панса.
— Тягостный грех, — говорит Дон Кихот.

Жизнь не изюм, и нужна передышка.
Без передышки — каюк и кирдык.
— Это привал, — восклицает мальчишка.
— Это провал, — отвечает старик.

Трудно незнайке в компашке всезнаек.
Трудно добиться серьезных побед.
— Это итог, — замечает прозаик.
— Это исток, — восклицает поэт.