Книжно-Газетный Киоск


ВИТЁК

Мальчик — Витёк. Так его зовут с того самого дня, когда мамка Оля, зарёванная и чуть живая, привезла в родную деревню своего внебрачного ребёнка с «ударной комсомольской»… Рахитику ещё не было и года. «Витёк, ты мой горемычный, былиночка моя полевая», — запричитала тогда бабушка Анна.
В деревне ребёнка выходили, отпоили молоком, благо, корова Лысенка своя. Без Лысенки бы померли. А три года назад после смерти хозяина бабушку Анну взяли школьной уборщицей: школа старенькая, в классе по семь-восемь человек. За работу уборщицы бабушка получала три червонца. С этими денежками, да со своим молочком как-то сводили концы с концами.
Теперь Витьку пошёл шестой год. Плотненький шустрячок, хоть и бледноват лицом.
Витёк восседает за учительским столом. На столе игрушки. Много у него игрушек. Правда, стол высоковат, неловко вытягивать руки, напрягаясь и пыхтя. Но всё же ребёнок приспосабливается, чтобы навести полный порядок в своём хозяйстве.
А играет Витёк в солдатиков. Он строит их то в шеренги, то в колонны, то развёрнутыми фронтами, противостоящими один другому. Войска хватает: принёс целый мешочек, сшитый ему бабушкой, да и солдатики — тоже бабушкина работа: когда однажды разбирала холодец, стало жаль выбрасывать целую горушку мелких беленьких суставчиков-мосольчиков. Вымыла, высушила мосольчики поросячьих копытец. А тут и внучок прибыл нежданно-негаданно с зарёванной мамой, с которой жили они в далёком краю…
Витёк, расставив своё костяное войско на гладкой коричневой поверхности стола с чернильными кляксами, командует, как заправский генерал. Поднимает бойцов в штыковую атаку, вводит в бой на флангах пулемёты, артиллерию. Огневые средства, послушные командиру, мгновенно опрокидывают противника, рассеивают его боевые порядки. В этом случае на поле боя такая вот панорама: все мосольчики-солдатики на боку, валяются как попало: символизируя этим самым полное поражение неприятеля. Ему не жаль побеждённых солдатиков.
Больше всего Витёк дорожит в боях двумя большими мослами, которые бабушка вручила ему вчера, сварив ему супчик из говяжьего копыта, добытого бабушкой на колхозной бойне. Вот они, крупные мослы с красными звёздами на боках. Это — два грозных красных танка с героическим экипажем, о которых Витёк иногда браво напевает, слегка картавя:
Тли танкиста,
Тли весёлых длуга…
У неприятельского войска такой грозной техники нет и быть не может. Потому Победа всегда за теми, кому принадлежат эти могучие машины. Во всех критических случаях Витёк придерживается простой тактики: как только он видит, что неприятель начинает теснить красноармейские ряды, то немедленно вводится в бой главная ударная сила, сила возмездия — краснозвёздные танки. Они с рёвом несутся на застывшую в страхе пехоту противника, ведя огонь из пушек, поливая из пулемётов свинцовым дождём. Вот и сейчас Витёк так увлёкся очередным разгромом вражеской группировки, что один из краснозвёздных богатырей, утюжа неприятельскую позицию, боднул стоящего на краю стола солдатика, а тот кувырнулся и слетел на пол, закатившись под одну из перевёрнутых парт. Витьку стало жаль солдатика.
Бабушка всегда, когда убиралась, ставила на попа парты, покрашенные в чёрный цвет, чтобы под ними можно было протереть пол.
Витьку хочется помочь бабушке, но она каждый раз ему говорит: «Нельзя, милок, ты ещё мал, убьёшься. Вот подрастёшь, пойдёшь в школу и мне будешь помогать. А пока играй со своими солдатиками». Сегодня бабушка ему сказала, вытирая пот со лба: «Пожалуй, и я рядышком с тобой чуток посижу, отдохну. Что-то я умаялась. Я, мой зайчик, скоро закончу. Остался последний ряд».
Вот под такую вздыбленную парту и закатился его солдатик. Витьку не хочется слезать с пригретого местечка, на которое посадила его бабушка, чтобы найти мосольчик. Можно ведь попросить бабушку, которая то и дело шлёпает об пол мокрой тряпкой, плещет водой в ведре в дальнем углу класса, домывая последний ряд.
Витёк медлит с просьбой, он вертит по сторонам своей русой головой, и его взгляд падает на окно, ему кажется, что с улицы окно загорожено такой же чёрной школьной доской, которая занимает почти полстены в классе. Чем-то враждебным и страшным вдруг повеяло от окна. Непонятная робость охватывает мальчика, сидящего на стуле почти не дыша. Солдатик забыт. Ребёнок перестаёт болтать ножками — они ещё не достают до пола — и начинает хныкать; ему надоело сидеть на месте: «Бабусь, домой хочу…».
Бабушки не видно из-за парт, только слышно, как шлёпает тряпка:
— Шшу-ух, шш-ух…
Потом доносится всплеск воды в ведре, бульканье стекающих струек. Витёк знает, что бабушка в эту минуту выжимает тряпку. Значит, она покажется. Действительно, голова бабушки в жёлтой косынке, из-под которой вылез к уху белёсый пучок волос, поднимается над партой.
Бабушка устало улыбается внуку, проводит по прядке волос, пряча её под косынку, успокаивает ребёнка: «Потерпи, мой мальчик, я скоро заканчиваю. Немного осталось. Поиграй с солдатиками…».
Витёк успокаивается. Он потерпит, конечно, ведь недолго осталось и они скоро пойдут по заснеженной улице домой — на другой конец деревни. Светлый лучик прыгает ему в грудь, когда он думает о доме: мама прислала посылку, а в посылке конфеты… вкусные-вкусные… коровка с рожками на них нарисована… Она похожа на бабушкину Лысенку, только у нашей коровки один рог не вверх повёрнут, а вниз…
Витёк терпит, а вот играть нет охоты. Что-то не нравится ему сегодня это чёрное окно. Мальчик косит глазом на чёрный выем в окне и ему начинает казаться, что оттуда на него уставился красноватый немигающий глаз какого-то зверя. Что-то холодное пробегает по спине ребёнка и он вздрагивает, потом снова хнычет:
— Бабусь, ты сколо?
— Скоро, внучек, скоро.
Бабушкин голос разгоняет чувство страха, которое всякий раз накатывалось, когда Витёк поворачивался к окну. Теперь он решает не смотреть на окно, поворачивается к стене, на которой висит бумага на деревянных рейках, а на ней нарисовано два разноцветных круга с буквами. Витёк услышал непонятное слово, сказанное бабушкой «карта». Он вспоминает это слово и говорит громко: «Калта!»
Ему нравится слово, услышанное от бабушки, когда они первый раз пришли сюда в этот класс, а мама уехала в город — далеко-далеко, куда надо лететь на самолёте.
«Калта», — Витёк снова вслушивается в звук своего голоса, ему хочется спросить у бабушки о карте, но он боится, что бабушка ему ответит, как тогда: «Вот пойдёшь в школу, всё и узнаешь про карту…».
А в школу Витьку хочется. Хочется взять ручку, склониться над тетрадкой и написать какое-нибудь слово… Что бы он написал? Конечно, обязательно написал «мама», а потом «бабушка». Весь его солнечный мир плещется между двумя этими хорошими-хорошими, тёплыми-тёплыми словами. Их так хочется написать! Скорей бы в школу! Только вот не хотел бы Витёк сидеть в таком вот классе с чёрными пугающими окнами, отчего вдруг становится холодно и веет какой-то злой таинственностью.
Похожее чувство он уже раз испытал — когда под вечер бабушка отправилась с вёдрами за водой к школьному колодцу, за ней увязался и мальчик. Как только бабушка налила воду в вёдра, Витёк подкрался к срубу, наклонился над тёмной дырой и крикнул: «Э-эй!». Из глубины, где в сумерках вечера мальчик еле разглядел глубоко-глубоко светлое пятнышко, ему ответил чей-то незнакомый голос, глухой, невнятный. В глазах полыхнуло каким-то мерцающим блеском — таинственным, страшным. Витёк аж ойкнул, отскочив в сторону, так неожиданным был и бабушкин шлепок по мягкому месту, и сердитый её голос услышал мальчик: «Не лезь, не кличь беды! Я разве тебе не говорила не подходить к колодцу: водяной бородатый сцапает загребастыми ручищами.»
— А почему он тебя не цапает? — обиженно спрашивает малыш.
— А потому, что больших он не трогает, деток непослушных только…
Витьку становится страшно. Нет, он не хочет встречаться с водяным. «Я убегу от водяного, он не успеет меня схватить! Ведь, правда, бабуся? Я буду теперь тебя слушаться».
Отгоняя неприятное воспоминание о происшедшем у колодца, Витёк думает о том, что дома его ждут конфетки, присланные им с бабушкой мамой и её письмо, которое он вновь попросит бабусю ему прочитать, А потом бабушка положит его спать и расскажет сказку. Он любит слушать бабушкины сказки. Мальчику надоело сидеть, хочется домой и он решает спрыгнуть на пол.
И вдруг раздаётся стук, что-то ударяется об пол, звякает ведро и слышится всплеск воды. Потом наступает тишина. Витёк думает, что бабушка закончила мыть пол, переставила ведро и стала ставить на пол парты. Но бабушку не видно, жёлтая косынка не показывается. И ребёнок спрашивает: «Бабусь, ты закончила? Сколо пой…»
Витёк не договаривает, на середине слова ему будто кто перехватывает рукой худенькую шейку на горле: он видит на полу лежащие ноги бабушки в стареньких стоптанных сапогах… Мальчика будто ветром сдувает со стула. Метнувшись за торчащие парты, он видит лежащую на полу бабушку, а рядом с головой перевёрнутое ведро. Бабушкина голова мокнет посередине грязной лужи, а бабушка даже не пытается встать с мокрого места, будто приросла голова в жёлтой косынке к полу. В руке бабушка сжимает серую тряпку.
Витька охватывает панический страх от предчувствия страшной беды, потому он бросается на колени, вырывает из рук бабушки тряпку, отшвыривает её в сторону, тянет бабушку за руку, кричит: «Бабусь, тебе больно? Ты ударилась головкой? Ну, вставай, вставай же, я помогу! Давай же другую руку!»
Бабушка даже не пошевелилась. Неподвижность и молчание бабушки пугает ребёнка, он хватает её то за одну, то за другую руку, лепечет сквозь слёзы, уговаривая её встать. Лицо у бабушки стало белым, чужим. Она смотрит в потолок неподвижными глазами и молчит.
Паника охватывает мальчика, он будто в бреду. Малыш уже не суетится вокруг распростёртой на полу бабушки, а опускается на колени, наклоняется над застывшим и безучастным лицом дорогого человека, на котором ещё резче стала выделяться чёрная бородавка на верхней губе у крылышка носа. На бородавке несколько чёрных волосков… Витёк безотчётно боялся этой бородавки и на эту тему взрослые не раз подтрунивали над мальчиком. Сейчас, стоя на коленях перед лежащей бабушкой, растерянный и подавленный непонятным событием, Витёк решается на самую крайнюю отвагу — он лепечет в лицо бабушки: «Встань, бабуся-я, хочешь, я поцелую твою мушку, я её совсем-совсем не боюсь. Хочешь?..»
Витёк наклоняется, зажмурив глаза, превозмогая страх, целует волосатую чёрную мушку и вскакивает на ноги, будто кто отталкивает мальчика. Только теперь его будто пронзило чем-то острым, приходит догадка о том, что случилась страшная-страшная беда: бабушка уже не встанет…
Он пронзительно кричит, налегает всем телом на классную дверь, распахивает её, и крик отчаяния, рванувшись впереди Витька по гулкому пустому коридору школы, разбивается на мелкие осколки о бетонные стены, пробивается сквозь деревянную коричневую дверь с табличкой «Учительская».
Из двери учительской выбегают двое — мужчина и женщина, спешат к ребёнку. Витёк бежит и кричит сквозь горькие слёзы, которые текут по его мокрым щёкам из глаз, наполненных паническим страхом.
Плач мальчика вырывается сквозь открытую форточку окна, со звоном рассыпается по зубцам нависших над окном сосулек, взлетает в тёмную звёздную глубину зимнего неба. Звёзды холодно мерцают, далёкие и безучастные, равнодушно взирая на затерянную среди снегов деревенскую школу, откуда вырвался в морозную ночь живой горький голос человеческого горя.
Им будто дела нет, что за деревенькой люди протопчут в снегу узенькую тропку к лесному островку, на котором утопли по пояс в снегу, опалённые стужей, но живые сосёнки да берёзки, холодные могильные памятники да железные ограды — стражи праха…
Тропка упрётся в песчаный холмик с деревянным крестом. На той тропке за деревней будет отпечатан детским валеночком след, оставленный Витьком.
На том песчаном холмике белой горушкой прислонились к стойке креста солдатики Витька, оставленные им незаметно, когда он прощался с бабушкой, чтобы они охраняли её покой.
А может, иногда, — думал ребёнок, — бабушка протянет руку и, погладив тёплой ласковой ладонью его войско, беззвучно скажет что-то мальчику — радостно-тёплое, солнечное слово. И Витёк должен услышать это слово, где бы он ни жил на этой огромной и непонятной земле.

1978 г., г. Минск