Профессор, доктор биологических наук Борис Львович Рубенчик (Борис Рублов) родился в Одессе в 1933 году. С 1994 по 1998 год он являлся вице-президентом Европейского института экологии и рака (INEK) (Брюссель-Павия). С 1991 по1997 год читал лекции по онкологической проблематике в научных центрах и университетах семи стран. С 1998 года живет в Кёльне.
Первая книга его мемуаров «Страницы жизни и странствий» была издана в Киеве в 2000 году. В Санкт-Петербургском издательстве «Алетейя» в серии «Русское зарубежье, коллекция поэзии и прозы» вышли три книги: «И вот я услышал немецкую речь...» (Рассказы пожилого эмигранта), 2003; «Места и главы жизни целой...» 2004; «Роман с графоманами» 2007. В издательстве «Вест-Консалтинг» в 2010 году — «Сны о прошлом. Повести и рассказы».
В 2011 году в издательстве «Вест-Консалтинг» вышла новая книга Бориса Рубенчика (Рублова) «Услышать будущего зов».
«Я знаю, что я ничего не знаю» — это изречение приписывается древнегреческому мыслителю Сократу. Сомневаться в себе и своих силах — характерная черта глубоко размышляющей натуры. Как известно, не сомневаются в себе только ограниченные люди, а человеку, дошедшему до понимания, что всей информацией не овладеешь и всех истин не постигнешь, всегда свойствен скепсис по отношению к себе самому, сколько бы опыта и знаний он ни приобрел. Поэтому, видимо, и вспоминает Борис Рубенчик прибаутку, в которой заключена сократовская мысль:
«— Что мы знаем о Лисе? — Ничего! И то не все».
«Стать писателем-профессионалом — значит заболеть тяжелой болезнью. Излечение — смерти подобно, разумеется, я имею в виду не себя, поскольку удовлетворен статусом графомана», — так скромно в одной из последних своих книг оценивает Рубенчик свои писательские данные. На самом деле, на мой взгляд, то, что мы прочитаем в его последней книге — добротная мемуарная проза на хорошем профессиональном уровне. Она достойна прочтения и нашего внимания, как памятник определенного периода времени. Книга охватывает почти всю жизнь автора, начиная с послевоенного времени: это воспоминания о молодости в Одессе и Киеве, учебе, дружбе с выдающимися учеными, научные поездки по странам Европы — конгрессы во Франции, Испании, Италии, Англии и других странах. Наконец, постперестроечный период, когда пришлось эмигрировать в Германию, привыкать к новой и незнакомой жизни в Кёльне, пытаясь интегрироваться, изучая язык, сближаясь с местным населением.
Эпиграфом к своей книге автор взял стихотворение Бориса Пастернака. Не раз он приводит цитату из этого стихотворения: «Цель творчества — самоотдача». Еще — самовыражение. Но и не только. Когда человек берется за перо, он выражает свое время, в контексте которого переосмысливает самого себя, окружающие обстоятельства, а также людей, потому что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя».
Продолжая традиции мемуарной прозы классиков, немало страниц уделивших эмиграции (И. Эренбург, Н. Берберова, И. Одоевцева и другие), Борис Рубенчик работает в направлении этой еще не до конца изученной темы, в частности, еврейской эмиграции постперестроечного периода. Он не был ни шестидесятником, ни диссидентом. Только один раз активно выступил против режима, отказавшись вступить в партию. Но его личная эмиграция — это тот же протест против существующего порядка в стране, хотя его мирный выезд из страны (Украины) и не был вариантом Эфраима Севелы, который участвовал в начале 70-х в захвате приемной Президиума Верховного Совета СССР в группе таких же, как он, требовавших разрешить советским евреям репатриироваться в Израиль, хотя и Севела, по собственному признанию, тоже не являлся ни диссидентом, ни сионис-
том.
Постперестроечная эмиграция была названа экономической. Выезд Рубенчика на ПМЖ, как и у множества других, был спровоцирован кризисом в стране, распадом Советского Союза и формированием самостоятельной Украины. Инфляция, панические настроения, пустые прилавки, очереди за самыми необходимыми вещами, годовые задержки зарплат, обнищание общества — все это способствовало тому, чтоб люди покидали свою родину.
И, несмотря на то, что, как пишет автор книги, изменить уклад жизни для советского человека и покинуть насиженное место всегда было трудно, многие решались на этот шаг. Помимо экономических, у каждого существовали личные причины. Объясняя свой отъезд, Рубенчик спрашивает себя, что же его лично, выбившегося в «люди», не «сидевшего», не голодавшего, не гонимого и обласканного властью заставило, «вдруг бросив все, “рвануть” в страну бывшего фашизма — Германию?». Это было, по его признанию, «глубоко скрытое в душе стремление жить в демократической стране».
В книге не раз затрагивается тема еврейства в Германии. Несмотря на то, что и там еще, как в любой другой стране, можно столкнуться с проявлениями антисемитизма, Германия, помня свои грехи со времен Бабьего Яра, до сих пор замаливает их, стараясь облегчить жизнь еврейской эмиграции. Рубенчик отмечает и «безбедное существование, и бесплатное жилье, и надежную медицинскую помощь». Упоминается проблема, которая чаще волнует наиболее интеллигентную прослойку уехавших, воспитанную на соотношении своих действий с совестью: вопрос о моральности приезда на «чужие харчи». Как человек, переживший войну и эвакуацию, он с благодарностью принимает руку помощи раскаявшейся страны и отмечает, что в Германии до сих пор еще почти каждый день хотя бы по одному каналу телевидения передают программы, где рассказывают о преследовании евреев при Гитлере и, тем не менее, эти передачи не носят пропагандистского характера. С горечью отмечает Рубенчик, что на его родине Украине, в большей степени, чем в России, антисемитизм все еще продолжает существовать, правда, он перестал быть государственным, и хотя бы это внушает надежды.
На протяжении всех авторских воспоминаний в его памяти возникают дискуссии с друзьями и знакомыми по самым различным вопросам: начиная от бытовых мелочей и кончая вопросами национальной идеи примирения, возникшей в Германии. Часто обсуждаются вопросы религии, раскаяния, свободы.
Книга написана о том, что уже было, но мы еще недалеко отошли от того времени, чтоб, читая воспоминания Бориса Рубенчика, не почувствовать актуальности многих тем, затронутых автором. «Услышать будущего зов» — в этом названии интуитивное стремление изменить нашу жизнь к лучшему, где бы эта жизнь ни протекала. Оптимизм автора внушает надежду хотя бы на то, что еще достаточно людей, в которых не угасла эта вера. Некоторые из них, как и автор книги, уже нашли свой внутренний остров свободы. А свобода, как известно, «осознанная необходимость».

После прочтения этой книги — поэзии, которой можно только наслаждаться, смакуя строчки по глоткам, не хочется объяснять сухим языком, что книга состоит из стилизованных под японский сонет стихов, имеющих «свой жесткий канон и ювелирную технику письма».
Японский сонет-рэнга (то есть четыре шага) или «альбомный сонет» — это новый сонет в восточном стиле — форма, которой от силы 6 лет. В отличие от классического сонет-рэнга состоит из 10 строчек: 2 хокку и 4 строчки, которые являются двумя связанными между собой по смыслу двустишиями. Хокку могут существовать как отдельно законченные по смыслу стихотворения, но в то же время логической нитью мысли они неотделимы друг от друга.
Книга состоит из циклов, названия которых — «Космос», «Глоток», «Домик души», «Час церемоний» и другие — обращают нас к внутренней жизни человека, то есть к душе с ее лиричностью, созерцательностью и романтическими переживаниями. Любой отдельно взятый сонет этого сборника завораживает словесной музыкой, позволяет насладиться эстетикой минимализма, присущей восточному искусству. Перед мысленным взором проходит что-то воздушное и едва уловимое и напоминает полихромную живопись в японском стиле на золотом фоне. Подобно художнику Бусону с его принципом «удаления от вульгарного», в этих сонетах отметается все лишнее и одухотворяется каждое слово. В этой точке японские искусства поэзии и живописи пересекаются, снова заставляя задуматься над неразрешенным вопросом бытия: что было в начале — яйцо или курица... Иногда иллюзорно кажется, что японский сонет дает ответ на этот вопрос: в самом начале было Слово, которое создало целые поэтические Вселенные, и они начинались с гармонии:

Филигранно выполненная поэтическая картинка в данном случае — это целостный отрезок поющего бытия, его непостижимости от рождения до смерти во фрагментарном, фотографическом снимке хокку:

В сонетах-экспериментах Елены Павловой, которые можно разложить как «матрешки» или расплести как «коврики-циновки» — отражение живого и вечного, неуловимой истины любви, создавшей «музыку веков». Неслучайно поэтому один из самых объемных циклов книги «Глоток» посвящен теме любви:

В построении японского сонета-акростиха принимает участие та самая гармония, которая поверяется алгеброй. Из вертикальной куколки, образующей ключевое слово, формируются крылья: эти крылья — два отдельных сонета, которые соединяются темой, записанной на теле бабочки. Название темы помогает бабочке-сонету раскинуть свои крылышки, состоящие из ассоциаций или, например, созерцания:

Есть еще одно искусство, с которым японский сонет без всякого напряжения может составить симбиоз — это музыка. Декламируя любой из сонетов сборника, так и хочется озвучить его нежной игрой бамбуковой флейты.
Каллиграфически выполненный венок сонетов, представленный в конце книги, бесспорно доказывает мастерство, зрелость и мудрость автора, предлагающего принять как аксиому, что