Книжно-Газетный Киоск


Портреты поэтов


Евгений СТЕПАНОВ
Литературовед, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Президент Союза писателей XXI века. Живет в Москве.



МОЛОДАЯ УРАЛЬСКАЯ ПОЭЗИЯ: СЕРГЕЙ ИВКИН

Если предмет поэтики (как науки) — это литературный прием, то предмет поэзии — язык (во всех его формах и вариациях). Язык (лексикон), собственно, и определяет, к какому времени относится поэт. Можно жить в ХХI веке, а быть стихотворцем прошлого тысячелетия (примеров, увы, стишком много), а можно — как Пушкин, Хлебников, Кручёных — перепрыгивать через века, точно через ступеньки.
Поэт работает, как завод по переработке языка непоэтического в язык поэтический, и в хороших руках любой материал идет в дело.
В конце ХХ — начале ХХI века русская уральская школа поэзии дала множество ярких имен: Юрий Беликов и Владислав Дрожащих, Виталий Кальпиди и Андрей Санников, Александр Петрушкин и Елена Оболикшта, Марина Чешева и Янис Грантс, и многие другие, которые уже сейчас составляют гордость русской изящной словесности.
Трагической нотой прозвучала лира трагически ушедшего из жизни Бориса Рыжего (1974—1994).
Особое место в уральской плеяде поэтов занимает тридцатидвухлетний екатеринбуржец Сергей Ивкин, который — во многом — стал олицетворением своего поэтического поколения. Это поколение людей, которым к началу Перестройки было не больше 10-12 лет. К моменту своего взросления, вступления в юность они уже могли читать любые книги, пользоваться культурным бэграундом России и зарубежных стран. Те классические произведения Серебряного века, итальянского, русского футуризма, французского сюрреализма, что предыдущим российским поколениям приходилось переписывать от руки, перепечатывать на печатных машинках и читать в списках, поколение детей Перестройки смогло спокойно купить в книжных магазинах, осмыслить в полной мере и вовремя. Это поколение образованных, начитанных поэтов, хорошо знающих ч т о  и  к а к было сделано в поэзии до них и поэтому не изобретающих литературный велосипед. Они аккумулируют культуру, собирают ее и не делают даже попыток совершить верификационные революции. Отсюда — и стиль. Сдержанный, спокойный, без крайностей. Традиционный.
Сергей Ивкин — поэт силлабо-тонической школы, он не опубликовал в толстых журналах  ни одного верлибра, ни одного палиндрома, ни одной заумной строчки, ни одного удетерона. Ему хорошо, комфортно в традиции. Излюбленные размеры — ямб и хорей, никакой обсценной лексики, привычная (как правило) пунктуация, выдержанный (без футуристической сдвигологии) синтаксис. Поэт пост-революционного катарсиса. Но, вместе с тем, Ивкин обогащает свою просодию за счет всех возможностей языка, не чураясь языка улицы, просторечных слов, книжного дискурса. Литературная речь в его поэзии соседствует с офисным сленгом, современными жаргонизмами, аббревиатурами. «Barbie», порносайты, спамер, аукцион Sotheby, карточки оплаты «Мегафона», вписавшийся в «тойоту» «запорожец», ЖЖ, спреи, байда, СМИ... мелькают в его стихах, как некий гопояз (неологизм Ивкина?)
И на этом пестром и привычном фоне — в стихах! — Блок, Мандельштам, Парнок, Георгий Иванов, как символы высокой культуры. И — первый поцелуй, Беседа о Боге... То  есть разговоры о главном — о душе, о любви, о жизни и смерти.
Характерно для Ивкина стихотворение «Имена».

              В библиотеку имени меня...
                                 Роман Тягунов

Мы всем деревьям дали имена.
Шурша листвою в сумерках с работы,
мы говорили с каждым: «Вот те на!
а мы и не узнали сразу кто ты».

Не Дантовская выставка искусств,
а души выходили из тумана.
Взъерошенный веселый тощий куст
мы окрестили именем Романа.
Ему махали: «Здравствуй, Тягунов»
(его кора была почти горячей
и дольше всех зеленое руно
на нем держалось на углу со Стачек).

Там были и Блаженный, и Парнок,
обэриуты между гаражами,
горел на Бродском золотой венок,
К. Р. и Блок друг другу руки жали.
Глазков стоял, невзрачен и сутул
(секретный часовой Поэтограда),
и Решетов ладони протянул
над детским садом.

Клен Мандельштам пер сквозь кирпич стены,
Ахматова глядела на витрину...
Но не было рябин и бузины,
чтобы одну из них назвать Марина.

Немые собеседники в снегу,
и не осталось никаких эмоций,
но вот уже два года не могу
идти пешком к метро по Краснофлотцев. [1]

Поэт дает читателю (прежде всего, самому себе) новую модель поведения, как жить в мире, любить и говорить о Боге, восхищаться поэзией классиков и современников, когда страна тотально коммерциализирована, когда белое выдают за черное, а черное за белое.
Поэзия — это не только язык и разговор о человеке. Поэзия — это технологии, постоянно совершенствующиеся технологии. Амплитуда поэтических приемов Ивкина велика. Здесь и анжамбман, и богатый, разнообразный рифменный корпус, и собственно образно-метафорическая система. Здесь все в меру, столько, сколько нужно. И вот эта широкая амплитуда приемов, умелое их использование на фоне общего падения культуры версификации приобретает черты определенной новации; «талант — единственная новость, которая всегда права».
Вместе с тем, Ивкин — поэт молодой, его поэтический голос еще полностью не сформировался, версификационная техника изысканная, однако еще не совершенная. В рамках избранной им поэтики невыигрышно, например, выглядят неточные рифмы типа: кружке — ненужно; наощупь — проще; поднебесья — бесы и т. п. Эта рифмовка — вне стиля Ивкина.
А в целом высокая  культура письма этого незаурядного автора позволяет говорить о том, что главные поэтические открытия у него впереди. И тогда поэта, и нас, его читателей, ждет выход за рамки обозначенных в этих заметках традиций. Сергей Ивкин об этом написал предельно точно:

Стекающая сверху нагота.
Резиновое зеркало испуга.
Тот самый выход за пределы круга.
Тот самый выдох за пределы рта. [2]



Литература:

[1] Сергей Ивкин, рукопись

[2] Сергей Ивкин, URL: http://www.45parallel.net