Отцы и миряне, мы дружно
С крещенья уверены в том,
Что крестик распятья, где нужно,
Становится красным крестом.

Чтоб дольние скорби и хвори
Тебя не согнули в пути, —
Сумей в нищете и в фаворе
Свой крест по юдоли нести.

Насколько сумеешь и вспомнишь,
Покайся в греховном былом —
И самая скорая помощь
Взмахнёт белоснежным крылом.

Земля полна забот и огорчений,
Но власть любви господствует на ней,
Не зная возрастных ограничений
И скидок на ярмо преклонных дней...
Когда серьёзней кажутся проблемы,
И всё грозней природная среда, —
Воспоминанья юности нетленны,
И память возвращается туда, —
В неодолимой тяги неизбежность,
Когда, забыв о праведных постах,
Наш горний дух одолевали нежность
И вкус любви на сахарных устах.

Возможно, я об этом пожалею,
Но, что сказал, тому возврата нет:
Я объяснил, что очарован ею,
И получил двусмысленный ответ.

Она сказала: после похорон,
Когда земные сны её отпустят,
Она уйдёт монахом на Афон,
Ну, а меня туда никак не пустят.

И сразу закружилась голова
И замерцало кровообращенье, —
Неужто я, сын зодиака Льва,
Пребуду девой в новом воплощенье...

А, может, понапрасну не гадать,
А просто стоит мне поторопиться,
И скинуть лет хотя бы двадцать пять,
И будет всё, чему и должно сбыться?

В соблазны жизни падаю, не споря,
С восторгом утопая в их харизме, —
Я слишком близко знал гримасы горя,
Чтоб не ценить любой улыбки жизни.

До сей поры предел моих мечтаний:
Не оказаться лишним при раздаче,
Поскольку мне года пустых скитаний
Привили вкус к немедленной удаче.

Пытаюсь быть полезным другом ближних,
Без прежних обаятельных «пиратствий»,
Геройски покоряя горы книжных,
Самим же навороченных препятствий...

Приблизится привычная далёкость,
Ко всем придёт заслуженный исход,
И время позовёт – кого-то в пропасть,
Кого – в забвенье, а кого – в полёт!

Пусть не всегда твои сужденья сладки,
Но дорог нам твой откровенный суд,
Хотя, порой, «монаршие» повадки
Тонируют «монашескую» суть.

Но всем понятно, да и я не скрою:
Ты мне и нашей студии нужна,
Поскольку восхитительной душою
Свежа, юна и чувственно нежна.

Так будь такой же вечно молодою —
Таким, как ты, дано светить века...
Но, оставаясь истинной звездою,
Не прячься в бытовые облака!

Донося до ближних Божье слово —
И на совесть, и, порой, на страх —
Важно помнить, как оно весомо
На твоих учительских устах.

Отозвался чересчур сурово —
Веских оправданий не ищи:
Несторожно брошенное слово
Ранит, словно камень из пращи.

Славен Бог, что осознал я вскоре,
До чего ты всё же хороша,
Грустная, задумчивая Оля —
Тонкая и нежная душа!

Ей, видно, так завещано: с пелёнок
До ангела земного возрасти.
Она доселе солнечный ребёнок,
Намеренно живущий во плоти.

Мы в уваженье к ней теряем меру,
И чувства не скрываем под замком.
Так любят дорогую нашу Веру,
Все те, кто с ней хоть чуточку знаком.

И можем мы в спокойствии и неге
Уйти в потустороннее житьё,
В надежде, что и ангелы на небе
По доброте похожи на неё!

Она красноречива, как Кассандра,
Но люди плохо слушают её,
Хотя кругами адского парада
Идёт её земное бытиё.
Была бы легче дольняя дорога,
Но на Руси одна из общих бед,
Что гениальных педагогов много,
А гениальных слушателей нет.
Когда вокруг господствует жестокость,
В мирском венце духовной красоты, —
Смирение и жизненная стойкость —
Её неотразимые черты...

Готова проявить к себе небрежность,
Она к спасенью ближнего спешит...
Наташа! Я люблю тебя за нежность
И трепетность взволнованной души.

Наш интерес обширно многогранен,
Настолько, что, хоть верная жена
Давно живёт в счастливом браке раннем,
Но многим жаль, что замужем она.

Дивясь её благочестивой мощи
И отвергая грешные мечты,
Всё не могу понять, чего в ней больше:
Ума, таланта или красоты.

В коллизиях житейского процесса
Гадаю, кто же всё-таки она,
Инесса — шамаханская принцесса,
Или Наргиз — узбекская княжна?

Хотя бы в Женский день восьмого марта,
Без тайного телесного азарта,
Со всем почтеньем к творческому сану,
Которому не требуется сваха,
Позвольте Вас обнять как Александру,
Как женщину, а не, Спаси Господь,
                                                                    монаха!

Когда захмелел поневоле
От жарких несбыточных дум, —
Лекарством страданий и боли
Трезвеет заносчивый ум.

И вынужден сделать признание:
Каким себя мудрым ни числи,
Но скорбь очищает сознание
И делает стройными мысли.

И станет гораздо виднее,
Что стоит подумать всерьёз,
Как много того, что важнее
Твоих восхитительных грёз.

Мне говорят: «Ты существуешь
В целенаправленном “замесе”,
И потихонечку “штампуешь”
По три десятка виршей в месяц».

Но как могу я объяснить им:
В стихах — загадки древних мумий.
Они — не выплески наитий,
А плод мучительных раздумий.

И при Божественном покрове
Толкуя опыт дольних лоций,
Стихи, по сути, — сдача крови
Для оживления эмоций.

С крутой вершины долгой жизни
Во мглу грядущего гляжу,
И без малейшей укоризны
О старых промахах сужу.

Пустую пошлую браваду
Искореняю на корню,
И даже более, чем правду,
Прямую искренность ценю.

Мирскими сплетнями овеян,
Я шпагу наголо ношу,
И бесконечно откровенен,
Когда о женщинах пишу.

Но я пишу о том, что нравится
Всем настоящим мужикам,
И не боюсь при том «подставиться»
Возможным «шпилькам» и смешкам…

Встречая русскими объятьями,
Мне помогали, кто как мог, …
И я теперь делю с собратьями
То, что мне щедро дарит Бог.