Жить хотим без оков
              и грешим себе вновь —
Кто по малу, кто много:
Чуть не двадцать веков
                       источается кровь
Из распятого Бога.
Слёзы горьких раскаяний
                                   надо пролить
Без предела,
Чтобы стала за грешника
                                   Сына молить
Приснодева.
И спасёт покаянный
                        молитвенный щит,
И прикроет любого,
Если в лонах Небес
                         за него прозвучит
Божьей Матери слово.
И по-прежнему пастве
                       нужны Пастухи —
И в деревне, и в граде.
И поныне Господь
                       нам прощает грехи
Богородицы ради!

Дымился небес потускневший свинец
Над шоу разряженных модниц,
Где, словно султан, выступал мой отец
В толпе старых жён и любовниц.

Хотя полстолетья минуло тому,
Как батя зарыт под пригорок,
Смотрелся он классно, как будто ему
Всё те же чуть больше, чем сорок.

Процессия шла по открытым гробам,
Где скалились зомби в улыбках.
Старик Агасфер колотил в барабан,
А бесы пилили на скрипках.

Отец меня издали сразу узнал:
— Ты с мамой свидания ждёшь?
Спасибо, что нас иногда поминал,
Но здесь ты её не найдёшь!

Я знаю, сынок, ты от жизни устал
И ищешь для духа обитель,
И знаю, как часто тебя укрывал
От смерти твой Ангел-Хранитель.

Господь помогает достичь облаков,
Спасающим душу свою...
И мама от наших костров далеко:
Искать её надо — в раю!

С гурийских «холмов»
                                     до московских «палат»
По злобной людской укоризне,
По нежной прохладе тенистых левад,
По зною и терниям жизни
Волной вдохновенья неслись, как Пегас,
Надежды крылатые кони.
Дороги удачи стелили подчас
Бескрайние вёрсты погони,
Но птицами счастья взмывали мечты:
О чём Небеса ни просил я,
Руками участья людской доброты
Меня обнимала Россия...

Ей Богом дано: бескорыстно
Спасать грешный мир от оков.
Так было и будет, и присно
И, верю, во веки веков!

Мы не каждому ближнему рады
Пару слов ободренья сказать
И, скрестив безразличные взгляды,
Равнодушно отводим глаза.

      Но, когда поступаем не так,
      То тогда, подозрительно глядя,
      Говорят: «Это что за простак?
      Что-то слишком общительный дядя!»

И не то, чтобы это нарочно,
Но не в силах душе возражать,
Если вижу, что ближнему тошно,
Я пытаюсь его поддержать.

      И не зря разгонять я берусь
      Мрак тоски одиночества зыбкий,
      Если чья-то тягучая грусть
      Озаряется вспышкой улыбки.

Потомки Антанты всё рыщут,
И прыть супостатов понятна:
В российской истории ищут
Былые кровавые пятна.

А сами творят беззаконье
Под масками правопорядка —
Молиться «заморской иконе»
«Госдепом» дана разнарядка.

Когда осудили Хуссейна
За практику самодержавья,
Его истребили как семя
«Преступного» непослушанья.

И казнью закончили дело,
Но суть её, с виду благая,
Безумие, вроде расстрела
Семейства царя Николая...

Промчатся года вереницей,
Подобно осенним дождям,
А люди продолжат молиться
Безвинно убитым вождям.

Нет оснований для впаденья в стресс,
Свой страх перед лицом природы выдав,
Пока упорно двигает прогресс
Единство и борьба родов и видов.

Но, создавая роботов-рабов,
Мы станем атрибутами кроватей,
Не помня ни бесценности даров,
Ни назначенья Божьей благодати.

Святых укроет неземной чертог,
Иным искать спасенья в грешном теле,
Но неизбежен роковой итог:
Людей погубят роскошь и безделье.

Вражда слегка замедлит свой разбег,
И на Земле для сотен миллионов
Наступит мир, покуда человек
Не примет ересь бездуховных клонов!

Попробуйте с нутром,
                                  судьбой прожжённым,
И с вытертой харизмы «пятачком»
По-клоунски прикинуться мажором
И полу-адекватным бодрячком.

Во льдах — озёра женского участья,
И радости — за каменной стеной.
И что такое полстакана счастья,
Когда моря печали за спиной?!

Когда-то царь знал цену — как науке,
Так и поэтам, что ни говори,
И Пушкин был по чину камер-юнкер,
Спасибо, что хотя бы в тридцать три.

Не ведал звёздной гибельной болезни я,
Тернистый путь успеха был колюч,
Но мне Её Величество Поэзия
Дала в награду камергерский ключ.

Поскольку на Руси Боян издревле
Поэтами и музами любим,
У нас быть первым парнем на деревне
Почётней, чем обычным городским.

Хоть это ключ не от всея России,
А от ячейки малой мне вручён,
Не чаю, чтоб меня превозносили, —
Достаточно владения ключом.

Поэт в банальностях не вязнет,
И знает: он не виноват,
Когда из тьмы бытийной грязи
Родится тонкий аромат.

И как работать на пределе,
Творя живую красоту,
Чтоб от изящества изделий
Не пахло потом за версту.

Чтоб лёгкой поступью скользила
Стихов летучая строка,
И сила духа в ней сквозила,
Как ни была она горька.

Пройдя по скорби, как по лезвию,
Пустую блажь пустить на слом,
И стать избранником поэзии,
А, даст Господь, её послом!

Что ей ни твержу я — всё мимо,
Навряд ли она исправима.
Какие ни принял я меры —
Всё те же у Веры манеры:
Серёжкой распущенной вербы
Щекочет мне Верочка нервы.
Когда даже кто-то не хочет,
О нём она всё же хлопочет,
И сердцем восторженно тает:
Она справедливо считает,
Что все на Земле человеки
Достойны любви и опеки.

И всё же за дружбы примеры,
За кротость и трепетность Веры,
За верность и преданность людям,
Мы все её ценим и любим!

Ещё вчера сидели мы за партами,
Считая дни до выпускных балов.
А после школа продолжалась стартами
К поступкам и делам от снов и слов.

Года учёбы бесконечно длятся,
И девочки ничуть не станут злей,
Извечно обречённые влюбляться
В плохих мальчишек и в учителей.

Судьба удачей многим улыбнётся,
Когда небесной манны мы не ждём:
Нам школа жизни для того даётся,
Чтоб каждый понял, для чего рождён.

Чтоб, разобравшись, проявляя смелость,
Чем стоит и не стоит дорожить,
И праведную жизненную зрелость,
И аттестат спасенья заслужить.

Противодействуя судьбе,
Держись, но даже и отчасти
Не заносись, когда тебе
Господь доверит долю власти.

Хоть ты идейный володарь,
Хоть пастырь временного сброда,
Хоть превеликий государь —
Ты сын, а не отец народа.

Хоть князь ты, хоть анахорет,
Каких чинов бы ни носили,
Пускай тебе под сотню лет,
Ты — чадо Матушки России.

Ей нипочём ни ложь, ни сглаз,
Ни фейки вражьих «мерехлюндий».
Она не нефть, леса и газ,
Россия — Вера, Бог и Люди!

Мы все ничуть не осязали
Междоусобной кутерьмы,
Когда за партами писали:
«Мы не рабы, рабы не мы!»

Нам коммунисты говорили,
Что Царь Небесный был жидом,
И мы религию громили
И разоряли Божий Дом.

Мы всех людей извечно любим,
Но человек — не только плоть,
И не похожи Божьи люди
На тех, кто «сам себе Господь!»

Храня следы былого братства,
Я убеждался год от года,
Что вера в Господа — не рабство,
А благолепная свобода!

Судьба не раз меня кусала,
А я покорно подчинялся,
Но время выбора настало,
И я легко с колен поднялся.

Как мудрый Каа, я старался
Во всех вопросах в корень зрить,
И в стае сверстников пытался
По-человечьи говорить.

И все сочувствовать мне стали,
Хотя не ведаю, во благо ли,
За то, что жил в клыкастой стае,
Но одолел судьбу, как Маугли.

Господь довёл меня до храма
В моём духовом неглиже
По дольним терниям, но шрамы
Навек остались на душе.

Мчатся годы, за датою дата,
Но пока, до сих пор за бочок,
Как мне матушка пела когда-то,
Не схватил меня серый волчок.

Но не вечно — судила природа —
Пребывать нам в обличье земном
И в цепочках продления рода
Оставаться последним звеном.

Дорогих мне и близких немало
Унесло этих лет вороньё,
И всё ближе ко мне моя мама,
Чем я дольше живу без неё.

С каждым годом всё круче та горка,
За которой встречаю весну...
Спой мне, мама, про серого волка, —
Я, наверное, скоро... усну.

Сколь Бога ни зови,
                      судьба — не краше,
Здесь я не раз ловил
                                 дыханье Ваше.
Страданья — для меня —
                                не повод к мести,
Но стих на злобу дня,
                           как штык, на месте.
Я — враг пустой молвы
                               и сух к наградам,
Тем более, что Вы
                                 повсюду рядом.
И для меня, Мадам,
                               и Вы — «везуха»:
Вокруг слова-вода,
                                 а сердце — сухо.
Я к Пасхе кровь коплю —
                               раскрасить яйца.
И Вас давно люблю,
                            хоть все — боятся.
Когда земной пасьянс
                               на том сойдётся,
Что Вам меня в мой час
                           обнять придётся, —
Ни плач толпы мирской
                        мне вслед не хлынет,
Ни Вышний упокой
                             меня не примет.
Я в муках был рождён,
                                   но их не стою:
Не поднимайте звон
                                   своей косою...

Не грянут громы
           над зарёю алой,
Замшелых тел
   не пошевелят скалы,
И ливнем слёз
 природа не восстанет,
Когда меня
в рассветный час
                      не станет.
Вулканы, ураганы
                   и цунами —
Всё это было в нас
              и было с нами,
Но всё ушло – не надо
                лишних слов,
Землетрясений, войн
                   и катастроф.
Движенье жизни
         не убавит темпа —
Не надо скорби
         и дежурных фраз:
Я к вам приду в стихах,
пропетых кем-то,
 В безоблачном сиянье
                      детских глаз.
Я возвращусь к вам
      ветром-невидимкой
И вереском,
      цветущим
                     среди скал,
А то и просто
маленькой слезинкой,
В разгар веселья
         капнувшей в бокал.

Сидишь в тоске о быстротечном лете,
Утекшем, как сухой песок из рук,
О том, что из друзей на целом свете
Остался только верный ноутбук.

И всё суровей казнь воспоминаний
Событий обездоленной судьбы.
И рвутся из тебя слова признаний,
И льются сокровенные мольбы.

И полнится хранилище желаний,
В котором до иных, счастливых, пор
Хранит сумбур твоих переживаний
Покорно терпеливый монитор...

И мгла печали постепенно тает
И уплывает, шлейф тоски влача,
Пока лампадным пламенем сияет
Надежды негасимая свеча.

Промчался год, как мы и ждали,
В мольбах, заботах и борьбе...
В полузабытой давней дали
Воспоминаний о судьбе,
В тревожном сумраке печали
Я пожелал бы сам себе:

«И на далёком расстоянье,
Как и на близком “визави”,
Храни былое состоянье
И дух готовности к любви.
Но не особенно усердствуй:
Холодный разум — это щит.
Хотя измученное сердце
Всё так же чувствовать спешит,
Ты, чтоб не рвать его на части,
Ни сном, ни духом не держись
За угасающие страсти
И ускользающую жизнь!»

Грохочет ликующий пир,
ломая привычные нормы.
Из хаоса созданный мир
стекается в стройные формы.

Сознанье шагает вперёд
по тропам судеб непреложным
и новое вдруг создаёт,
что каждый считал невозможным.

И слуги былых мыслеформ,
заполнивших клетки сознанья,
жуют животворный попкорн
открытого нового знанья.

Стараются в ногу идти,
вздыхая, что поиск не вечен.
В отрезках земного пути
континуум быта конечен.

Но вся эта мнимая боль —
цунами в отпитом стакане.
Не надо делиться на ноль
и ум забивать пустяками.

Вступая в обыденный бой
на зеркале злого сраженья,
стремись, чтоб, спеша за тобой,
отстало твоё отраженье…

Мы слёзы сердечной мольбы
века в Небеса возносили.
И люди сильнее судьбы,
поскольку, кто верит — всесилен!