Поэтическая подборка «Зинзивера», № 7 / 2011 радует разнообразием как авторов, так и поэтик. В журнале стихи Галины Илюхиной, Владимира Захарова, Дмитрия Шабанова, Ирины Пожарицкой, Салавата Кадырова, Ганны Шевченко, Натальи Мамлиной и А. Ника (Николая Аксельрода).
Еще до того, как разговор пойдет о стихах, до непосредственного прочтения, пробегаю глазами по страницам. Заглавия стихов манят, обещают необычное в обыденном, привлекают той неординарностью, когда уже по заглавию понимаешь — хочется прочитать: «Лилит», «Одноклассники ру», «Поучения Носорога», «Закат на улице Коллонтай», «Мертвая кошка», «Кровь чупа-чупса» (предчувствие — инфернальное, право слово), «Сделать это», «Утренний спиритизм», «Мои слова окурки», «Девушка — персик» и др.
В общем-то, на этом можно завершать обзор — по одним заголовкам (как Борис Слуцкий делал по рифмам — опять утрирую, но, тем не менее) констатирую — стихи интересные, а значит, пища для ума — есть. При этом, оглядываясь на предыдущие страницы обзора, понимаю, что эстетика «Звезды», «Невы» и «Зинзивера» — различна. В этом ничего плохого. Для каждого времени, каждого поколения, отдельно взятого индивидуума нужно свое, в этом и прелесть многообразия искусства. Эстетика «Зинзивера» мне импонирует — поиском, причем поиском не в архаике, а нового в новом. Известно, что путь этот опасен множеством тупиков, но и прекрасен — свободой. Не стоит забывать, что внутри этой свободы очень просто отбросить рукотворные законы, попрать святыни и представить поделку шедевром. Но когда ищут многие — кто-то же находит!
Поэтому остановиться хочется не на конкретных авторах, а на некоторых стихах, которые заголовком заманили и привлекли. Будет ли содержание таким же вкусным как обещает вывеска?

Это «Лилит» Галины Илюхиной (лауреата «Молодого Петербурга» о котором я упоминал). Бедным кажется слово «бедная», которое здесь выполняет фонетическую функцию, но — обедняет смысл и размывает образ. Мученица-Лилит — не ново, и слово это даже не клише, а маленькая ямка, из которой пытаются выбраться дальнейшие строки:

Редакторская рука тянется, чтобы поправить «подле» на «возле», но я останавливаюсь. Не помню, кто из советских поэтов сказал, что критик — неудавшийся поэт, а редак-
тор — неудавшийся критик (и пусть я буду лучше неудавшимся поэтом). Вникая дальше, понимаешь, что «подле» здесь — единственно правильное, ибо звук «з» — резкий, отвлекающий от пасторали первых строф (где после скрипа мельницы на ниве «раздражающих» звуков — тишь да гладь), и он проявится позже, когда появится комар и принесет движением «з»-вук.

Отсутствие пунктуации тоже оправдано — ни к чему здесь знаки, когда ирреальность скрещивается с мифологической основой, а речь — о нас с вами, обо всех, кто жив и у кого перестает болеть сердце в пасторальной тиши, разбиваемой звуком комара.

«Одноклассники ру» (та же Галина Илюхина) продолжают развитие темы (или поэтического мира, но это несущественно) даже на пересечении слов:

Этакая комариная эстетика одиночества. Одинока Лилит, одиноки жители соцсетей, одиноки их чувства. И «Мегабайты моих поцелуев» (Светлана Демидова), и «как ты изменилась марина, марина…» (Галина Илюхина) — из одного ряда, но в разной интонации и культурном контексте. Только слово очень точное — «чума».

Листаю журнал и останавливаюсь на стихотворении, заголовком не броском, но по речи упругом:

Это Дмитрий Шабанов, в июле вместе с московским поэтом Борисом Кутенковым проведшим в Санкт-Петербурге творческий вечер. Молодой поэт, вводящий в пространство стиха множество словообразов, которые в лучшем случае играют на общую картину и впечатление (и в смысловом, и в поэтическом ключе), а в худшем — являются словесным сором.

Выводы делать трудно, как трудно оценивать субъективную выборку, приходится доверять впечатлениям (не менее субъективным), в которых в плюс заносится «Горит горилка, сер закут…» (из этого стихотворения первая цитата), а в минус — «Следующим»:

Но поэт — интересный.

«Мертвая кошка» (Ганна Шевченко) — немного мистическое, построенное на антитезе стихотворение, напомнившее эстетику оправившегося от очередного запоя Чарльза Буковски. Приведу два фрагмента:

Там еще немало слов, но для меня стихотворение состоялось именно здесь, и дальше читать я не стал. А то мало ли, придется сказать в конце: «Это моя статья, я буду ее хоронить. А вы, господа поэты, хороните свои стихи». Но я это не произнес.

«Мои слова окурки…» принадлежат перу ушедшего в мае этого года А. Ника (Николай Аксельрод). Отрадно, что литературные журналы (в данном случае «Звезда» и «Зинзивер») не только не забывают умерших поэтов, но и стараются представить их неизвестное (или малоизвестное) наследие. В отличие от Мэри Рид (выбранной «Звездой»), стихи А. Ника не столь душещипательны (что определяется темой), но более лиричны и профессиональны. Поэт вовлекает нас в игру, за которой следишь и ждешь, а что теперь?

Киваешь снисходительно — да увидишь, увидишь. А потом смотришь на дату написания — 1976 год — и понимаешь, что и персик каждый день не повстречать, и девушку, отмеченную его формами, а — комсомолку, красавицу, спортсменку (и куда они теперь делись, ау!).
Хорошо, мы поняли, что девушку-персик так просто не найти, а где? А. Ник делится «формулой»:

Не стихами едиными жив «Зинзивер». Два литературоведческих очерка Раисы Шиллимат, члена интернационального ПЕН-клуба, Союза русскоязычных литераторов Австрии и Союза писателей XXI века (меня привлекло это сочетание, потому и привожу его здесь) «Случай Генриха Гейне» и «Случай Марины Цветаевой», объединенные заголовком «Писатель, или патриот?», органично переплетаются эмигрантским прошлым, неприятием на родине (в определенных кругах и в определенное время) и вкладом в национальную (а то и мировую) поэзию. Очерки — отчасти — еще и урок, рассказывающий о мытарствах, последствиях и жизненном выборе каждого из героев.
Фраза о немецком классике: «Гейне покинул Родину, и, казалось бы, неплохо жил в Париже, но ведь все мысли поэта были как раз о Германии, о том, что мешает его стране избавиться от шовинизма и косности, и тем самым облегчить жизнь обездоленному народу».
Слова Цветаевой: «После России — хорошо? Я в этом названии слышу многое. Во-первых — тут и слышать нечего — простая достоверность: все — о стихах говорю — написанное после России. Во-вторых — не Россией одной жив человек. В-третьих — Россия во мне, не я в России <…> В-четвертых: следующая ступень после России —
куда? — да почти что в Царство Небесное!»
Но при всем различии они оставались детьми своих стран, оба в Париже в разное время, разве что Гейне обращал взгляд в сторону Германии, Цветаева — внутрь себя (тоже — к России!).