Силлабо-тоника
Сергей ПОПОВ
ЖИЗНЬ ВРАЗБЕГ
* * *
* * *
Прожуешь июня веселый мел,
проживешь впритирочку темноту.
Кто посмел, тот спел,
кто просил, тот съел.
Ну и поезд, как говорят, ту-ту.
А потом — неметь, поджидая фарт,
привокзальный опознавая сквер
в неподвижных зенках включенных фар
сквозь пустую музыку черных сфер.
На невидимом вечер висит крюке
и качается — профиль, а то анфас.
Простучит состав к ледяной реке,
полной мертвыми звездами про запас.
Заколотится тамбурный будний дым
о нечистый пластик дрожащих стен…
И навстречу враз полыхнут плоды —
на ветвях забвенья — звезда к звезде,
отраженным светом питая путь,
разрезая зренье на сектора.
И прищуром пристальным не спугнуть
переглядку бисера, серебра —
урожай пропаж перебором шпал
не избыть осям до слепой волны,
круговой, в которую — наповал —
только звезды на дне видны.
проживешь впритирочку темноту.
Кто посмел, тот спел,
кто просил, тот съел.
Ну и поезд, как говорят, ту-ту.
А потом — неметь, поджидая фарт,
привокзальный опознавая сквер
в неподвижных зенках включенных фар
сквозь пустую музыку черных сфер.
На невидимом вечер висит крюке
и качается — профиль, а то анфас.
Простучит состав к ледяной реке,
полной мертвыми звездами про запас.
Заколотится тамбурный будний дым
о нечистый пластик дрожащих стен…
И навстречу враз полыхнут плоды —
на ветвях забвенья — звезда к звезде,
отраженным светом питая путь,
разрезая зренье на сектора.
И прищуром пристальным не спугнуть
переглядку бисера, серебра —
урожай пропаж перебором шпал
не избыть осям до слепой волны,
круговой, в которую — наповал —
только звезды на дне видны.
* * *
На домашний наткнуться, случайно припомнить год,
шалой кровью вынесенный в расход.
И набрать второпях, да видно сменился код.
Или номер сменился, а может быть — божий мир.
Диск скрути, мобильник протри до дыр —
разве это преобразит эфир,
всю его прогорклость и немоту —
просыпаясь в обморочном поту,
эту цифру обдумываешь и ту.
Странный ряд, бесполезный набор, дурдом.
Жизнь вразбег, оставленная на потом —
не наешься воздуха сохлым ртом.
Что наждак какой шерудит в груди!
Сколь цифирь как отче наш не тверди —
тьма едва ль расступится позади.
Но когда вдруг воскликнешь: «Алло, алло!»
временам и таким, и сяким назло —
догадаешься, что тебя в них спасло.
шалой кровью вынесенный в расход.
И набрать второпях, да видно сменился код.
Или номер сменился, а может быть — божий мир.
Диск скрути, мобильник протри до дыр —
разве это преобразит эфир,
всю его прогорклость и немоту —
просыпаясь в обморочном поту,
эту цифру обдумываешь и ту.
Странный ряд, бесполезный набор, дурдом.
Жизнь вразбег, оставленная на потом —
не наешься воздуха сохлым ртом.
Что наждак какой шерудит в груди!
Сколь цифирь как отче наш не тверди —
тьма едва ль расступится позади.
Но когда вдруг воскликнешь: «Алло, алло!»
временам и таким, и сяким назло —
догадаешься, что тебя в них спасло.
* * *
И стало все не так.
И было все не этак.
Кинотеатр «Спартак»
и рядом сквер нимфеток.
Убойное кино
про пламень на потребу.
Уже ль не все равно
теперь земле и небу?
Весь этот дым и чад
и безутешный юмор
из пропасти торчат
в недоуменьи юном.
Здесь вытерлась земля
и расступилась втуне,
средину пепеля
луною из латуни.
И тают при луне
что титры без оглядки
в кромешной глубине
земные беспорядки.
И было все не этак.
Кинотеатр «Спартак»
и рядом сквер нимфеток.
Убойное кино
про пламень на потребу.
Уже ль не все равно
теперь земле и небу?
Весь этот дым и чад
и безутешный юмор
из пропасти торчат
в недоуменьи юном.
Здесь вытерлась земля
и расступилась втуне,
средину пепеля
луною из латуни.
И тают при луне
что титры без оглядки
в кромешной глубине
земные беспорядки.