Станислав Лем и поэзия... Пожалуй, первое, что приходит в голову, это двоюродный братец щербовской «глокой куздры» — «лопотуй голомозый» и другие шуточные стишки из рассказа «Электрувер Трурля», пародирующие результаты процесса сочинения стихов искусственным интеллектом. Однако не всем известно, что свою литературную карьеру Станислав Лем начинал как лирический поэт. Репатриировавшись в 1946 году в Краков из Львова, оказавшегося на территории Советского Союза, Лем продолжил прерванное войной медицинское образование в Ягеллонском университете, к тому же периоду относятся и его первые поэтические пробы пера. Сам Лем позднее довольно скептически отзывался о своих ранних стихотворных опытах:

В конце того же года или в начале следующего я начал ходить со своими стихами по разным редакциям, например, к Каролю Курылюку*, когда редакция журнала «Одродзене» была еще в Кракове, который, как и другие просвещенные люди, вышвыривал меня с ними из редакции, за что я ему, впрочем, теперь очень благодарен. Я помню долгие беседы с Пшибосем**, в которых поэт объяснял мне, что я пишу немного под Лесьмяна***, немного под неизвестно кого, что моя строфическая версификация, за которую я держусь как пьяный за забор, ничего не стоит, но все это не помогало. Я знал свое, и мне очень нравились рифмы и кристаллическое стихосложение. А что касается Лесьмяна, то я, сколько себя помню, всегда обожал поэзию Лесьмяна. Достаточно сказать, что все эти «опусы» я напечатал у Туровича**** в еженедельнике «Тыгодник Повшехны»*****

Впрочем, не только поэзия Болеслава Лесьмяна вдохновляла молодого Лема. Вот что он вспоминал о годах немецкой оккупации, когда ему пришлось работать автомехаником:

Поэтом, которого я тогда на удивление охотно читал, был Рильке. Впрочем, это был, пожалуй, единственный немецкий писатель, которого я мог осилить. У меня тогда было два его скромных сборника, изданных в тысяча девятьсот сорок первом году в Лейпциге. Я это помню потому, что они у меня до сих пор сохранились. Некоторое время я даже пытался его переводить. Порой во время физической работы у меня в голове болталось какое-нибудь четверостишие, которое я старался тщательно перевести, как правило, мне это не удавалось и все варианты польского перевода меня не удовлетворяли. До сих пор меня удивляет, что люди, якобы тонко чувствующие поэзию, публикуют переводы Рильке, которым я без колебаний даю однозначно неудовлетворительную оценку. Касается это также и переводов Сандауэра, который с филологической точки зрения порой делает все правильно, но при этом совершенно теряется погруженность Рильке в немецкий язык. В годы оккупации у меня было еще довольно посредственное представление о немецком языке, поскольку из гимназии я вынес весьма убогие познания, но вращаясь вокруг этой поэзии я дошел до определенного совершенства в немецком. Все глубже и глубже входил я в стилистику, фразеологию и все языковые штучки Рильке. Наверное, только я один знаю, как сильно это повлияло на мои ранние литературные опыты, а в особенности на «Магелланово облако», где разного рода «красивости» и языковая «цветистость» в большой мере являются результатом моей люб-ви к поэзии Рильке******.

Впоследствии, став уже известным писателем, Лем виртуозно использует свой стихотворческий опыт в упомянутых выше пародиях из «Кибериады», а также в шуточных стихах, написанных для друзей. Сын писателя, Томаш Лем, в своей книге воспоминаний пишет:

В шестидесятых и семидесятых годах отец наносил визиты Щепаньским******* в Касинку под Краковом. Формально целью поездок в Касинку (с Басей********) был сбор грибов, однако, количе-ство лимериков, написанных отцом в книге, в которой оставляли свои записи гости, свиде-тельствует о том, что он, вместо того, чтобы собирать грибы, забивался в угол с авто-ручкой и этой книгой, по крайней мере, в период доминирования рыжиков над белыми гри-бами:

В предлагаемую вниманию читателей подборку вошли стихотворения Станислава Лема, публиковавшиеся в католическом еженедельнике «Тыгодник Повшехны» в 1947 — 1948 годах. Позднее Лем объединил их в цикл под названием «Юношеские стихи», который вошел, в частности, в еще прижизненное полное собрание сочинений писателя. Этот небольшой цикл тематически, стилистически и жанрово весьма разнороден, даже, пожалуй, эклектичен. Здесь и верлибры, и рифмованная силлабо-тоника, здесь и любовная, и философская лирика, и даже детские стихи. Лем экспериментирует с формой, его образы порой странны и парадоксальны. Одному из верлибров, композиционно состоящему из трех частей, он дает название «Триолет». Что это? Ошибка начинающего стихотворца или намеренный прием? Вместе с тем поэтический язык Лема небанален, его сравнения и метафоры неожиданны, в таких стихотворениях, как «Полевое кладбище», «Не знаю, руки слепца и рожки улитки...», «Голуби вписывали в поднебесье алое...» отчетливо видно пристальное и вдумчивое внимание начинающего поэта к сложному миру, и к месту, которое занимает в нем человек. Надеюсь, что российским читателям будет интересно познакомится с этой стороной творчества великого фантаста и философа.