Книжно-Газетный Киоск


Рецензии


Элен Дорион, «Объятия ветров». Пер. с французского Юлии Куниной. — М., Комментарии, 2011

Известная канадская писательница Элен Дорион начинает свое повествования с описаний природы, с размышлений над значением слов. «Я» повестователя практически не имеет очертаний и примет, оно — лишь инструмент познания. «Из самолета я отчетливо вижу узор, который образуют острова». Вот так, словно с большого расстояния или через толстое стекло «я» наблюдает этот мир и пытается его осмыслить. И так продолжается достаточно долго для того, чтобы читатель предположил, что упражнение в пристальном наблюдении и является самоцелью произведения. Но нет. Очень постепенно, через грамматическое второе лицо в повествование вплетается лирическая линия. «Однажды встречаешь кого-то, кто говорит я люблю тебя так, как ты ни от кого прежде не слышал». Тогда-то и обнаруживается, что отстраненная, подчеркнуто объективная, позиция — это способ пережить боль расставания, боль утраты любви, попытка восстановить разрушенные связи с миром или — создать новые. И для этого предстоит заново понять, что он такое, этот мир, из чего состоит и как действует, и одновременно понять, что представляет из себя «я» и что с ним произошло. Описание душевной работы, неторопливой и упорной, и составляет суть этого большого эссе, разделенного на отдельные главы-этапы. «Порывая с любовью, погружаешься в глубокое безразличие… Ты уже вне страдания… Однако и себе ты не принадлежишь, ты ждешь, что приоткроется будущее; и ждешь хоть какого-то проблеска будущего, и вскоре это ожидание переходит в терпение. Ведь ожидать — это не надеяться, хотеть или бояться, это просто быть здесь, терпеливо быть здесь».
По форме это эссе — рондо. Оно замыкается в кольцо. Первое, о чем нам сообщает героиня, это остров, который является целью ее воздушного путешествия. А заканчивается вся история отбытием с острова, тем же способом — а навстречу, на остров, летит уже другой самолет. Эта изящная композиция намекает скорей на встречу с прошлым, чем на расставание с ним. И сообщение о том, что «все изменилось», кажется скорее надеждой, чем констатацией факта. Во всяком случае, интонация от начала до конца остается все той же, слегка… подмороженной, лишенной страсти. В ней не слышно ни слез, ни смеха. Это похоже на голос человека, который знает, как надо — и не позволяет себе почувствовать, как есть. Героиня прячется от самой себя, торопясь перевести все переживания на уровень интеллекта, растворяя их в рассуждениях о квантовой физике, об этимологии и мифологии. Цитаты и аллюзии, которыми щедро оснащено эссе, делают его больше похожим на блестящее филологическое сочинение, чем на исповедь женского сердца.

Ольга СУЛЬЧИНСКАЯ