Однажды утром, полвека назад, когда Гарика Каспарова еще и на свете не было, услышал я по радио, что чемпион мира Михаил Ботвинник прочел в университете имени Гумбольдта, в Германии, лекцию "Люди и машины за шахматной доской". Идея научить компьютер гамбитам и другим шахматным премудростям уже витала в воздухе, но в основном среди тех, кто профессионально компьютерами занимался. А тут — шахматист, да еще чемпион мира. На следующий день, заглянув в редакцию "Комсомолки", я поделился этой новостью с Михвасом — так прозывали редактора отдела науки — Михаила Васильевича Хвастунова. Тот загорелся сразу.
— Это бешено интересно. Созвонись с Ботвинником и подготовь беседу с ним на эту тему.
Я дозванивался три дня, наконец, в трубке раздался не очень приветливый голос:
— Я вас слушаю.
— Михаил Моисеевич, "Комсомоль-ская правда" беспокоит, мы хотели бы побеседовать с Вами по теме Вашей лекции.
— Видите ли (после "мхатовской" паузы), я сейчас очень занят, просто нет времени для беседы с Вами (снова пауза). Единственное, что могу Вам предложить — конспект этой лекции. Попробуйте сделать что-то на его основе. Да, кстати, покажите это специалистам по вычислительной технике, интересна их реакция.
— Да, Михаил Моисеевич, когда мне заехать к Вам за конспектом?
— Никуда ко мне заезжать не надо. Завтра в 12.20 я буду в Шахматном клубе на Гоголевском бульваре у тренера сборной СССР Абрамова и оставлю для Вас конспект.
— Хорошо, я буду к этому времени.
— Не спешите, у меня не будет возможности поговорить с Вами, я только возьму у Абрамова материалы и оставлю Вам.
Я, конечно, приехал заранее, а он вошел ровно в 12.20, перекинулся с Абрамовым десятком слов, раскланялся со мной и отбыл где-то в 12.23. Как робот, подумалось. Такой это был своеобразный человек, на игры, например, ходил не с чаем или кофе в термосе, а с неизменным клюквенным морсом в зеленой бутылке, заткнутой пробкой из свернутой газеты.
Написал я, стало быть, материал по выданному конспекту и приволок это все к Михвасу. Тот обозвал меня молодцом, профи, сказал, что будет требовать целую страницу в номере.
— Но надо чуть переделать, чтоб это была статья самого Ботвинника, с его подписью и со всеми регалиями.
Увидев мою чуть прокисшую физиономию — получалось, что я как бы и вовсе ни при чем — моей фамилии не будет(!), — Михвас стал успокаивать: "Не грусти, старик, у нас все знать будут, что это твой материал, а девицам знакомым можешь и сам похвастать. Да, гонорар придется заплатить гроссмейстеру, а мы тебе потом компенсируем".
Сделали, как сказал Михвас, показал я материал Ботвиннику (снова через Абрамова), и получил по телефону добро.
Статья наделала шуму, ее долго обсуждала и научная, и шахматная общественность. Редколлегия признала ее лучшим материалом месяца, Ботвиннику выплатили гонорар в 120 рублей, приличные деньги по тем временам, и он их с достоинством принял. Не забыли и меня, правда, заплатили в три раза меньше.
Я не жалел и сейчас не жалею об этом — ведь я, а никто другой, написал первую объемную статью про компьютерные шахматы, а все матчи Гарри Каспарова с американским роботом и межкомпьютерные шахматные баталии были уже потом.
И история с конспектом имела продолжение. Михвас как-то спросил, не выбросил ли я рукописный конспект Ботвинника. Узнав, что нет, продолжил: "Тут у нас в редакции дедушка интересный бывает, коллекционер автографов Эдуард Ципельзон. У него даже росписи Достоевского и Суворова в коллекции есть, каково? Он прослышал про Ботвинника, загорелся. Подаришь ему автограф? А он тебе свою коллекцию покажет".
В условленный срок я пришел к Михвасу с конспектом в кармане, и увидел в комнате пожилого человека небольшого роста, очень подвижного. Поняв, что я — это я, он вскочил, представился и нетерпеливо спросил: "Ну, где оно, где?".
Я достал автограф, а Ципельзон запричитал: "Голубчик, я обязан Вам по гроб жизни, но, мерзавец, как Вы могли сложить это вчетверо?!".
Он аккуратно достал из портфельчика твердую папку, вложил в нее конспект, расправил бережно и только после этого поведал мне, что Ботвинник не дает свои автографы, а тут целая рукопись с подписью и датой (гроссмейстерская пунктуальность).
Побывал я у Эдуарда Филипповича и дома, увидел его знаменитое собрание, причем не в фотокопиях, коими он обычно оперировал (ксероксов тогда не было), а самые оригиналы, и Суворова с Достоевским тоже. Кстати у старика, а было ему тогда чуть за семьдесят, было интересное честолюбивое хобби — он дарил, именно дарил, а не продавал свои раритеты персональным музеям и просил за это публикацию в газете о бескорыстном даре коллекционера.
Вот такие компьютерные шахматы…