Книжно-Газетный Киоск


Наследие


АРКАДИЙ ПАХОМОВ (1944 — 2011)

Аркадий Пахомов давно уже стал одной из легенд московского андеграунда. Сорок восемь лет его появление на каком-нибудь вечере стихов, или в дружеской компании, или в самых непредсказуемых местах, где собирались порой творческие люди, неизменно сулило всеобщий подъем духа, праздничность, новизну впечатлений, настроений, действий и слов, да и немало другого, что выразить вкратце трудно, потому что пахомовская артистичность, способность увлекать за собой, иногда — весьма далеко, блестящий талант рассказчика, чьи устные байки-импровизации надолго потом остаются в памяти, — равных себе не знали. Но прежде всего Пахомов — поэт. Настоящий. Со своим, явственно различимым, хорошо поставленным голосом. Со своим, грустным и добрым, ироничным и нежным, задумчивым и веселым взглядом на мир. Подружились мы осенью 1963 года. Аркадий был худым, высоким, с короткой стрижкой, обликом своим напоминающим Маяковского, молодым поэтом. Учился на филфаке МГУ. Посещал, разумеется, факультетское литобъединение. Но уже тогда сформировался наш круг друзей, единомышленников, и наше общение давало всем нам куда больше, нежели хождение на официальные мероприятия. В СМОГе Аркадий был не с первых дней, а буквально с первых минут этой нашей героической эпопеи. Надежный друг, летом 1965 году он приехал к нам с Михаилом Соколовым, изгнанным из МГУ, на Тамань, чтобы поддержать нас, быть рядом, — и работал с нами в археологической экспедиции. Легкий на подъем, он всегда рвался вперед, в неизведанные дали. Путешествовать с ним было сплошным удовольствием. Он умел придать передвижению в пространстве особую фееричность, даже сказочность. Энергия его была неуемной. Русский богатырь, да и только, рассчитан он был, казалось, на столетие. В дальнейшем жизнь его складывалась непросто. Периодически продолжал он ездить по стране. Работал — в традиционных для творческих людей эпохи безвременья местах, например — в бойлерной. Попадал в очень сложные ситуации, чудом выходил из них. Жил — поэзией, общением с друзьями. Написал он, в отличие от своих соратников, умеренное число стихов. Но все они — живут в русской поэзии. При советской власти они не печатались. Публикации в периодике появились в годы перестройки. На заре свободного книгопечатания вышла, наконец, книга стихов. Иногда стихи Пахомова появлялись в различных журналах. Аркадий Дмитриевич Пахомов родился 17 августа 1944 года. Бурная молодость, сложная зрелость, приключения, фантастические события, драмы, трагедии, утраты, обретения, радости, прозрения — да и мало ли что еще! — все у него в жизни было, все было с честью выдержано, все отозвалось в его стихах. Несколько грузный, седой, уже не с буйной былой бородой, а с аккуратно подстриженной бородкой, широкоплечий, высокий, с огненной искоркой в глазах, с характерными, незабываемыми интонациями в речи, стал он, по-своему, по-пахомовски, умудренным всем пережитым, но его молодость, а вместе с нею и удаль, отвага, способность на решительные поступки, верность дружбам — были неистребимы, живы. Аркадий умер 29 мая 2011 года. Легенда его жива, и стихи его живы, и это — уже навсегда.

Владимир АЛЕЙНИКОВ



Аркадий ПАХОМОВ

ЗИМНЯЯ ЭЛЕКТРИЧКА
 
* * *

Наклоном головы, глазами… я не знаю
Чем, как, в который миг, но только объяснись,
И я пойду на все. На край, на шаг, что с края
Сведет на нет все то, что именуют — жизнь.

А если хочешь, я останусь быть, как не был,
Как жил до, без тебя, — как палец, во весь рост,
Во всю длину ночей, один, без сна и неба,
Жить прошлою тобой, как светом мертвых звезд.

Исполню все как есть, клянусь гортанью, криком,
Клянусь как никогда, как Бог не приведи,
Чтоб ты могла дышать, ходить, любить гвоздики
И гребешком широким у зеркала водить.

Клянусь тем самым днем и лестничным пролетом,
В ритмичности своей шагов хранящим такт,
Лишь только не смотри вот так, вполоборота —
Как смертный, как живой, я не ручаюсь так.



* * *

В тысяча девятьсот семьдесят втором году,
В сентябре, в ночь на среду,
На двадцать седьмое число,
Как снег на голову — выпал снег, —
Белоснежный, правдивый…
Но все, да, увы, все, и без исключения,
Вместо того, чтобы собраться
И как-то обсудить этот факт,
Я бы даже сказал — приключение, —
Сделали вид, будто ничего такого не произошло,
И пошли на работу, учебу
И в детские учрежденья.
И забыли б об этом,
Так уж бывало не раз,
И на этот раз так же бы все и произошло,
Если бы не нашелся один умный и трезвый человек
И не написал бы об этом
Вполне приличное стихотворение.



* * *

Осенним листьям следует кружить,
И расправлять морщинистое небо,
И, завершив в пространстве виражи,
Ложиться навзничь бережно и немо.

Затем им должно затвердить урок
О сущности продуктов эфемерных,
С осадками смешаться равномерно
И набираться силы тихо, мирно,
Чтобы из них произошел росток.

Так поступать пристало им судьбой,
Однако же резонно их стремленье
Откладывать прекрасное паренье
И продлевать, и пестовать мгновенья
Ушедшей жизни, начатой весной.



ЗИМНЯЯ ЭЛЕКТРИЧКА

В пурге, на склоне декабря
по жребию и по привычке
два рельса, два поводыря
ведут слепую электричку.

В лесу, где не видать ни зги,
она спешит, как тот прохожий,
беречь уставши сапоги,
себе на зло, по бездорожью.

За лесом, что увяз на треть,
за грустью сосен, за их болью,
как притаившийся медведь,
лежит заснеженное поле.

Как в скучный текст прямая речь,
без предисловий и кавычек,
чтобы селянина развлечь,
вступает в поле электричка.

И расплескав пургу поверх
припавших к линии сараев,
как безымянный человек,
за дымкой леса исчезает.



БУТЫРСКИЕ СТИХИ
 
1

Кто — не важно, как — детали,
и не в этом суть сейчас.
Нам сегодня передали:
дятел в камере у нас.

Трое нас. Нас было трое.
Жили, дружбы не тая,
за решеткой, под конвоем
Сашка, Юрка, ну и я.

Сахар, курево, овсянку
научились мы делить.
Все — впервые, все — по пьянке,
нам бы жить да не тужить.

Срок — на бочку, и едва ли
кто в обиде, но как раз
нам сегодня передали:
дятел в камере у нас.

Мы лежим на нарах, курим,
смотрим, головы склоня:
я — на Сашку, он — на Юрку,
Юрка смотрит на меня.



2

Кончался май сегодня, и затем
окно открыли настежь и смотрели,
как он не замечал своих потерь,
себя утраченного, прошлого, на деле.

Шел плоский, параллельный свет
пластинками прозрачными, прямыми.
Дымящийся сквозь клубы сигарет,
проистекал он исподволь и мимо.

Он в камеру, как струны, проникал,
топил и расширял, распространяясь,
и делал так, что около виска
растения прожилок ощущались.

Не шевелясь, мы слушали концерт,
ловили звук, скрывающийся втуне.
Шел плоский, параллельный свет,
кончался май и продолжались струны.