Книжно-Газетный Киоск


Интервью


ДМИТРИЙ ДРАГИЛЕВ: «МЫ — НЕ ФАНТОМЫ»

27 января  в берлинской галерее «Ателье Сольдина» состоялся вечер четырех, живущих в немецкой столице, русскоязычных поэтов: Александра Филюты, Дмитрия Драгилева, Ильи Рывкина и Сергея Штурца. Что объединяет этих молодых талантливых авторов?
Каждый из них неоднократно выступал в Берлине, некоторые — в Москве и Риге, Одессе и Санкт-Петербурге, Коктебеле и Мюнхене, двое принимали участие в ежегодном Международном фестивале поэзии в Берлине, кто-то был участником литературного шатра в рамках Германо-российского фестиваля в Карлсхорсте, все публиковались в различных периодических изданиях и антологиях, у Драгилева и Штурца вышли книги. Все они примерно одного возраста. Годы рождения — начало 70-х, все получили прекрасное образование в немецких вузах, большинство изучало музыку и славистику. Однако нас интересует другой факт, пожалуй, самый главный во всей этой череде совпадений и частных случаев: два года назад Драгилев и Штурц провозгласили создание поэтической группы «Запад наперед», к которой чуть позже присоединился Рывкин, а с недавних пор стал проявлять интерес и Филюта.
 
Веселое название «Запад наперед» — вовсе не пример стеба. Наверное, поэтому переводчица Татьяна Хоффманн, вникая в игру слов, попыталась перевести «Запад наперед» на немецкий так, чтобы обнажились скрытый смысл и многослойная глубина, подразумевавшаяся самими поэтами. На первый взгляд, инверсия уже с немецкого — обратная сторона Запада (Kehrseite des Westens) — мало что объясняет по сути. Но уже в названии — продолжение поэтической традиции школы метареалистов, особенности которой подробно разбирает в своей статье «Новая сложность» Евгения Вежлян («Новый мир» № 1, 2012).
«Запад наперед» — амфиболия, которую можно трактовать двусмысленно: сначала — Запад, потом — Восток. Или же — синонимическая вариация выражений в параллельных строках:
 

«Золотой мой друг и братец!
Дорогой товарищ детства!
Мы споем с тобою вместе,
Мы с тобой промолвим слово.
Наконец мы увидались,
С двух сторон теперь сошлися».

 
Чтобы прояснить эту неординарную ситуацию, возник разговор с одним из основателей группы «Запад наперед», другом и последователем Алексея Парщикова поэтом Дмитрием Драгилевым.
 

— Дмитрий, в чем суть названия вашей группы?
— Смысл названия становится понятнее при переводе. Название пытались переводить по-разному, но в переводе «Kehrseite des Westens» интересна некая оппозиция, обратная сторона Запада. Тут много моментов обратности: оборотная сторона медали, шиворот-навыворот, реверс — как динамический эффект, результат метаморфоз и т. д. В немецком названии прячется еще и знаменитая аббревиатура KаDeWе — а это уже  инициалы старейшего и самого известного берлинского универсального магазина, «храма торговли», как выражались немцы в свое время. Тем самым дается отсылка на банальный факт: не только Восток, но и Запад захлестывает консум, культура потребления так или иначе накладывается на культуру чтения. Но это, так сказать, попутная патетика. Спор разворачивается вокруг болезненной темы пресловутой самодостаточности. От вопроса, кому нужны авторы, пишущие на русском языке в дальнем Зарубежье, не отмахнешься. Объединяться в Содружества, издавать журналы, которые мы же сами и читаем, печатать книги за свой счет, выступать друг перед другом? Любой автор нуждается во внимании — хотя бы маломальском — со стороны коллег и в читательской аудитории. Да, серьезная литература сегодня в известном смысле маргинальна. Прибавим специфический статус диаспоры. Не забудем и особенности нынешней эпохи — эпохи артефактов, тусовок, медийных инструментов, когда успех автора, будем откровенны, помимо элементарной удачи, зачастую определяется раскруткой на разных уровнях, а также двумя «п» — пробивной силой и чем-то вроде протекции, даже если она выражается в элементарной товарищеской поддержке со стороны коллег, в том, что тебя не забыли при составлении сборников, при переговорах с кураторами и прочими людьми, определяющими «рамочные условия» профессиональной литературной жизни. На пути изделия, прежде чем оно появится в магазине — вереница этапов и шлюзов. Так же обстоит и с литературными текстами. Существование текста, если это хороший текст, не должно ограничиваться  жилплощадью автора, а литература не может бытовать только в форме самодеятельных публичных выступлений. Есть еще статусные люди: редакторы и издатели, кураторы фестивалей и проектов. Рекомендациями впрок не запастись. Что делать вполне состоявшимся, однако, как выразился Борис Шапиро, «недопредставленным» авторам? Уповать на завтрашний счастливый случай или литературных археологов, которые обнаружат и оценят качество текстов? Немецким славистам, равно как и издателям, переводчикам, шефам больших фестивалей, литагентам подавай писателей непосредственно из России. От очага. С пылу, с жару. Прорываются единицы «местных» — Юля Кисина, Ольга Мартынова... А из Москвы нас в подзорную трубу разглядывать надо, для этого и время требуется, и желание, и дотошность, и смелость, чтобы отдавать дань не только послужному списку автора, количеству литературных регалий и дружб. В этом направлении уже предпринимались шаги, вспомним антологию «Освобожденный Улисс», подборки в номерах журнала «Дети Ра» и справочник «Русские писатели. Зарубежье». И все же ситуация сложная.
Времена Гржебина и «Парижской ноты» давно прошли, мир изменился. Серьезных русских издательств в Европе нет, с журналами тоже напряженка, не хочу вдаваться в подробности. Конечно, в новом потоке русских, приехавших сюда в девяностых, должны были появиться удачливые и популярные писатели. Можно назвать нескольких: их, между прочим, отличает одна общая особенность — попытка избежать тесных контактов с другими русскими литераторами, живущими здесь. Притчей во языцех стал успех Владимира Каминера. Модный автор, пишущий по-немецки, отвечает тем потребностям и запросам, которые всегда были в немецком обществе, но дополнились после падения Берлинской стены. Каминера породила сама ситуация — ожидания среды. Можно сказать, что если бы такого прозаика не было, его следовало бы придумать. Читатель Каминера, прежде всего, местный читатель. Но дело не только в нем самом, а и в усилиях издательства «Манхеттен», раскрутившем брэнд под названием Каминер. Есть пример Олега Юрьева, он живет в Германии уже два десятка лет и с некоторых пор регулярно издается в элитном немецком издательстве «Зуркамп» (Suhrkamp). Однако по-прежнему этот талантливый писатель не слишком известен широкой аудитории. Конечно, Каминера и Юрьева нельзя сравнивать — хотя бы по причине жанровых отличий их прозы, но можно сопоставить степень сопутствующей медийности и убедиться, насколько зависим от нее читательский интерес. Наконец, Михаил Елизаров. Наверное, я не обижу Михаила и не погрешу против истины, если скажу, что в Германии Елизаров едва ли был заметным автором в медийном смысле, обласканным читательским вниманием. Зато получил Букера сразу после переезда в Москву.
Здесь мы вплотную подходим к коренному вопросу, который я бы условно назвал  «москвоцентризмом». Сегодня преобладает точка зрения, что русская литература делается, так сказать, в Москве. Я сейчас не буду затрагивать тему Петербурга, бывших союзных республик и каких-нибудь отдельных актуальных феноменов — «исключений из правил». По понятным причинам перекоса в сторону глубинки никогда не было, большинство сильных стоящих авторов стремилось переехать в столицу, быть поближе к ней. От Есенина, Кедрина и Твардовского до Цветкова, Парщикова и Горалик. Раньше был перекос в сторону Запада. (Не будем вдаваться в подробности, почему.) Независимо оттого, был ли это Набоков, или менее известный писатель, — одно то, что он проживает на Западе, приносило ему определенные дивиденды. Переходя к сегодняшним дням, скажем, что сейчас есть классики, которые как бы наполовину на Западе, а наполовину в России: Войнович, Цветков, Кенжеев. Есть считанные единицы «молодых», наилучший пример — Арсений Ровинский, уехавший в 90-е, живущий в Дании и замеченный в достаточной степени московской литературной тусовкой. Некий неизбежный «москвоцентризм» проявляется еще и в том, что слависты и переводчики интересуются прежде всего авторами, живущими на Родине русского языка. И если некоторые коллеги Алексея Парщикова в Москве несправедливо считали, что с отъездом в Германию он, якобы, «выпал» из российского литпростанства, местные слависты вторили им по-своему: вы, дескать, были интересны нам до тех пор, пока жили там. Это ли не дьявольский круг, как выражаются сами немцы? Что же получается? Человек, заявивший о себе, как талантливый автор, уехал и перестал быть интересен и для русской литературной элиты, и для славистов на Западе? Поэтому мы назвали группу «Запад наперед». Мы — не часть русской литературной периферии, но представители Европы, пишущей по-русски. Не говоря уже об эстетических моментах, связанных с нашими трактатами и манифестами.
— Я знаю, что Вы на протяжении многих лет, еще с 90-х гг. общались и дружили с Алексеем Парщиковым. Вероятно, на творчество не может не влиять личность такого масштабного поэта. Вспоминаю, что писал о нем Михаил Эпштейн, Парщиков «был акушеркой больного, географически разбросанного, «метареального» сообщества поэтов, художников, вообще талантливо живущих и мыслящих». Эпштейн писал о «семейном сходстве» и взаимопричастности людей, разъехавшихся по миру, называя имена В. Аристова, И. Ганиковского, А. Давыдова, А. Ерёменко, И. Жданова и других. Считаете ли Вы себя и свою группу продолжателями школы метареалистов?
— Мы живем в очень многослойном мире. Чем старше, чем взрослее мир, тем больше человечество осознает многослойность, которой буквально «пропитано» все наше существование. Метареализм — поэзия многочисленных реальностей и поиска. Вернее, обнаружения. Я думаю, что этими своими задачами метареализм вызывает симпатии у всех членов нашей группы. Лично для меня метареалистическая парадигма очень важна. Однако было бы ошибкой экстраполировать: если говорить о каждом из нас в отдельности, у всех свои корни, свои эстетики. Есть общая база, общая платформа, связанная с причиной возникновения «Запад наперед». Мы не объединялись ни по теоретическому принципу, ни по осознаваемой принадлежности к какой-либо школе. Конечно, нами двигало желание противостоять моде, есть некая эстетическая общность. Мы все задаемся вопросом, который сформулировал Сережа Штурц: «Какой должна быть русская поэзия по ту сторону Шереметьево?» Ведь в чем, на наш взгляд, заключается сегодняшняя мода? Это такой зверь о трех головах. Первая голова: безоглядная эстрадность, стремление развлечь публику. В лучшем случае в ход идут такие вещи, как театрализация, визуализация, мультимедийность, в худшем — балаган, дешевый стеб, этакое «третье издание» концептуализма, замешанное на анархии, суррогате и трэше. Смех ради смеха, примитивное голое высмеивание чего бы то ни было, злоупотребление ненормативной лексикой. Лет двенадцать тому назад Алеша Парщиков писал мне о том, что месседж концептуализма равняется нулю, но «без ноля компьютер не работает». Нулевой месседж концептуализма в своих дублях и клонах сегодня рождает уже даже не ноль, а минус. Вторая голова: писание верлибров в манере, характерной для большинства западных авторов. Это далеко не так легко, как кажется. Очень часто у многих авторов, пробующих себя на этом поле, «на выходе» получаются более или менее рассудочные тексты, похожие скорее на переводы. Не секрет, что такие тексты подчас скучноваты и умозрительны, повторяют какие-то общие места, мало находок по части метафор и синтаксиса, энергетики звуковых линий. Поэзия призвана выразить невыразимое, зачем ей пережевывать то, для чего пригодна проза и  философия? Третья голова больна архаизмом, ее оседлали современные последователи адмирала Шишкова, которые классическую просодию и классические размеры считают чем-то незыблемым, забыли, что на дворе давно уже не Серебряный век, что штампы и архетипы — не одно и то же, а язык не должен застревать в эмпиреях старомодных условностей. Ни нового содержания, ни новой формы такие тексты, как правило, не предлагают.
— Кто еще входит в группу «Запад наперед» помимо тех, о ком уже говорилось?
— Трудно говорить о тех, кто в группу непосредственно входит, легче о тех, кто с ней сотрудничает. А сотрудничают многие: Дима Киреев, он фотохудожник, дизайнер, делает совершенно замечательные фотографии. Есть Марианна Пригожина, журналист, лингвист. Татьяна Хоффманн — славист, переводчик. Из совсем молодых неофитов — Тимофей Саттаров, ищущий свой голос на путях штудирования разных наследий, традиций, школ: футуристов, Ивана Жданова... Тимофей публиковался в литературно-философском журнале «Топос».
— Насколько я знаю, метареалисты 80-х не написали никакого собственного манифеста, где бы четко излагались позиции их литературной школы. Парщиков говорил о том, что написание манифеста не входило в намерения участников движения. Владимир Аристов в своих рефлексивных «заметках» 1997 г. писал, что «мета» — это то, что поэты-метареалисты пытаются каким-то образом осознать. Вашей группе удалось создать манифест, но в нем почти нет четких дефиниций.
— Да, мы намеревались сварганить манифест, но получилось скорее литературное произведение, нежели теоретический трактат. Декларация о намерениях более ясная, внятная, четкая, наверное, не помешала бы, но это только первый опыт. У футуристов, например, было много манифестов. Не скрою, мы написали свой манифест по наущению Вадима Месяца, поэта и руководителя проекта «Русский Гулливер». Я хотел помочь позиционировать нашу группу в том числе и с помощью создания каких-то новых литературных сайтов. А если быть совсем уж точным, то первые задумки с манифестом и группой лично у меня возникли еще в Эрфурте, где случилось редактировать журнал ВИА РЕГИА и организовать литературную гостиную «Экслибрис» в начале нулевых. Первая встреча в этой гостиной пришлась на семидесятую годовщину гибели Маяковского... Приезжали Парщиков, Фридрих Горенштейн (это было одно из последних его публичных выступлений в Германии), Сергей Бирюков, редактор «Литературного Европейца» Владимир Батшев, редактор «Родной речи» Ольга Бешенковская, Михаил Безродный, Ирина Рашковская, Мария Каменкович, Генрих Киршбаум, Вадим Фадин, Игорь Иртеньев, Давид Шраер-Петров, Алексей Хайретдинов, Борис Замятин, Анна Сохрина... Я всех сейчас даже затруднюсь назвать. Встречи продолжались и после моего переезда в Берлин в 2005 году. Я искал разные формы авторского содружества, появилась мысль не банального литературного объединения, не студии, где кто-то кого-то учит писать стихи, а именно группы единомышленников. С этим обстояло не просто, потому что гигантов поэтической мысли типа Бориса Сивко, небезызвестного героя телефельетона, по всей Германии хоть пруд пруди. Многим из живущих здесь в активности не откажешь. Недюжинную энергию по литературному позиционированию себя нередко проявляют пожилые люди, всю жизнь занимавшиеся какими-то другими вещами. Что касается нашей компании, мы вдвоем с Сережей Штурцем начали с проведения вечеров под названием «В порядке вещей» в книжном магазине в Кройцберге, а также арт-салона на одной из шарлоттенбургских вилл. У нас выступали самые разные авторы — Юджин Осташевский и Хендрик Джексон, Сергей Соловьев и Александр Скидан, Анатолий Гринвальд и Татьяна Данильянц, Борис Хазанов и Ильдар Харисов, Вадим Месяц и Алексей Остудин, Демьян Фаншель и Виктор Iванiв... Кстати, названия «В порядке вещей» и «Запад наперед» придумал именно Сергей.
— Расскажите о Ваших планах и задачах.
— Планов всегда громадье, только говорить о них трудно. Один из вопросов — как преодолеть пустое сострясание воздуха. Кто-то по привычке борется с ветряками, кто-то зовет на борьбу с вентиляторами. Иногда хочется сравнить нас самих с лунатиками, живущими на «диффузных ногах». Лет десять назад я уже писал (применительно к изданию журналов) о том, что ситуацию вообще отличают фантомные черты — кто-то испытывает фантомную боль, кого-то будоражит и сбивает с толку фантомный читатель. А один местный фельетонист добрую половину берлинцев подозревает в фантомности, оплакивая ускользающую значимость встреч и событий. К тому же, русская литературная сцена делится на несколько «параллельных» тусовок. Они не только не соприкасаются, но даже о существовании друг друга знают понаслышке. Показательный пример: «гастрольное» выступление известного поэта Дмитрия Строцева организовал бардовский клуб. Роль собирателей пытались играть многие: русский слэм, русский салон ПЕН-клуба, альманахи и ЛИТО. Не забудем о чтениях — «Пушкинских» ли, «Ломоносовских», «Всегерманских»... Мы стали активнее в сети, провели квартирники, участвовали в некоторых акциях коллег. Но никак не ожидали такого аншлага в Ателье Сольдина, такого желания попасть на наш вечер, тем более в новом, не вполне «окученном и намагниченном» месте, вдалеке от известных центральных точек. Сорок человек слушателей, отстуствие свободных мест, толпа народа у входа, все это стало большим сюрпризом. Значит, мы все-таки не фантомы.

Беседу вела Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД