Проникать в чужой поэтический мир — дело сложное и утомительное, но всегда интересное.Чтобы воспринять автора не поверхностно, а изнутри, нужно почти раствориться в стихах, прочитывая их. В иные стихи вникать, тем более, растворяться в них не хочется из-за чрезмерной зауми: тогда, когда городят сложную конструкцию пустых верлибров только потому, что не умеют рифмовать, прикрывая свое поэтическое бессилие следованием якобы модным авангардным течениям, считающимися почему-то таковыми, хотя стихотворное экспериментаторство началось еще во времена Хлебникова. Когда нечего сказать, легче притвориться умным, продемонстрировав мало кому знакомый лексический запас. А там, где простота и ясность мыслей, чувств, эмоций, которые еще никто не отменял, где следование классическим традициям — допустим, акмеизму, — там подозрительный взгляд современных литературных критиков: архаизм, отстой, так уже никто не пишет. А как? Завуалированно: чтоб прочли и ничего не поняли.
Стихи из сборника Александра Орлова «Московский кочевник» поглощаются на одном дыхании просто потому, что их читать интересно, не скучно, несмотря даже на некоторые версификационные  огрехи: неровность рифм, иногда выскальзывание строки из размера (стопы). Все это уже становится неважным и воспринимается органично там, где перед нами вырастает город стихов, как заметил в своем предисловии к книге Амирам Григоров: «...книга с улицами — строками, площадями — четверостишиями, книга, которую каждый из поэтов пишет заново».
Поэтический голос Орлова нужно рассматривать как голос одного из тех, кто был рожден в поколении, чья юность пришлась на большие эпохальные перемены. В этих голосах — чей-то звучит громче, чей-то тише — не только отзвуки нестабильности времени, но и провозглашенная этим временем свобода слова. В этих голосах надломленность, но далеко не сломленность души, ощущение себя затерянным во времени, но не потерявшимся. В этих голосах — живое жизненное начало.
Орлов заявляет о себе:

Лучшие представители этих молодых людей образованные и начитанные. Компьютер пришел к ним немного позже того, как они уже успели обогатиться достаточным интеллектуальным багажом из библиотек и книжных шкафов. Имена-флюгеры, упоминаемые в книге довольно часто, доказывают это. («На Яузу падает дымчатый снег, / И нет Богомолова, Слуцкого, Бек», «Кипящий воздух с привкусом сакэ / Принес посланье в стиле Мураками», «Иванова читал я до утра» и т. д.). Они слушают музыку, посещают театр. Они не атеисты, как рожденные лет за 10-20 до них. Не святоши, конечно, но вполне осознают свою греховность:

И души их далеко не пусты, раз сами они могут обнаружить в себе то, над чем требуется подумать. Поэзия — хотим мы этого или нет — всегда разговор о нравственности, прямой или косвенный. Там, где отсутствует назидательный тон — разговор проходит легче.
И еще одно поразительное явление. Ни сам автор, ни его поэзия не воспринимаются как что-то индивидуальное, отдельное, самовлюбленное, начиная с аннотации и предисловия, не говоря уже о братском духе самой книжки, где так много посвящений друзьям, родственникам, любимой. Александр Орлов и его муза существуют в содружестве с талантливыми и любящими его людьми. И эта взаимная любовь и поддержка передают сборнику положительную ауру.
Амирам Григоров называет Орлова поэтом русским и московским, «но в его стихах неизменно чувствуется та часть кочевнической крови Чингизидов, что течет в его жилах и побуждает его к непокою».
Книга эта дебютная. Пожелаем автору дальнейших творческих удач.