Критика
Алексей Юрьев. «Эскизы объекта А1». —
М., «Вест-Консалтинг», 2012
М., «Вест-Консалтинг», 2012
Алексей Юрьев, по собственному признанию, в поэтических книгах видит этюды единого мира, создаваемого поэзией. Возможно ли постижение этого мира или его тайны неподвластны человеческому разуму (а лишь поэзии) — вопрос. Сам Алексей Юрьев по этому поводу говорит: «… подлинная жизнь живого разума — симфония в черном и белом, под радугой Мироздания». И добавляет, что она «прекрасна в состоянии незаконченности…»
Получается, что незакончено построение мира и в новой книге Юрьева «Эскизы объекта А1». И если поэтическая книга — этюд, то в эскизах автор поместил сразу три «сольных концерта» (еще одно определение от автора). Под обложкой мы находим несколько кирпичиков поэтической сущности: «День начинается… или Книга одиннадцатая», «Эскизы объекта А1 или Книга пятнадцатая» и «Меж Ада и Неба или Книга шестнадцатая».
Подобный симбиоз оправдан авторским предисловием — в сущности, неважно какая именно книга перед нами, все они — части многомерного и многоуровневого «творческого сознания человека». И вот, обращаясь к миру внешнему, поэзия создает «единый МИР». Собственно, соединяется духовное и материальное, внутреннее и внешнее. Наконец, еще один столп поэтического восприятия Алексея Юрьева: «Она (поэзия. — Ред.) полагает, что Мир вокруг нас не только порождает наши чувства, но и дополняется ими…»
На этих основах и зиждется поэтическое пространство Алексея Юрьева. Стихотворение, давшее название разделу «День начинается…», — о ребенке, не желающем уходить из детства: «Ребенок кричал поутру / На сером асфальте тропы, / А в сонную эту пору / Далеко до часа игры».
Вопрос, стоящий перед ним, общечеловеческий, понятный, но и актуальный:
Получается, что незакончено построение мира и в новой книге Юрьева «Эскизы объекта А1». И если поэтическая книга — этюд, то в эскизах автор поместил сразу три «сольных концерта» (еще одно определение от автора). Под обложкой мы находим несколько кирпичиков поэтической сущности: «День начинается… или Книга одиннадцатая», «Эскизы объекта А1 или Книга пятнадцатая» и «Меж Ада и Неба или Книга шестнадцатая».
Подобный симбиоз оправдан авторским предисловием — в сущности, неважно какая именно книга перед нами, все они — части многомерного и многоуровневого «творческого сознания человека». И вот, обращаясь к миру внешнему, поэзия создает «единый МИР». Собственно, соединяется духовное и материальное, внутреннее и внешнее. Наконец, еще один столп поэтического восприятия Алексея Юрьева: «Она (поэзия. — Ред.) полагает, что Мир вокруг нас не только порождает наши чувства, но и дополняется ими…»
На этих основах и зиждется поэтическое пространство Алексея Юрьева. Стихотворение, давшее название разделу «День начинается…», — о ребенке, не желающем уходить из детства: «Ребенок кричал поутру / На сером асфальте тропы, / А в сонную эту пору / Далеко до часа игры».
Вопрос, стоящий перед ним, общечеловеческий, понятный, но и актуальный:
В холодный осенний рассвет
Нас гонят из теплого дома —
Зачем мы явились на свет,
Нам в детстве совсем незнакомый?
Нас гонят из теплого дома —
Зачем мы явились на свет,
Нам в детстве совсем незнакомый?
Проблема взросления выводится под несколько иным (по отношению к общепринятому) углом. И располагается на пересечении собственно расставания с детством и… расставания с отчим домом (впрочем, категории условны). И проблемы — противоречивые, но — объединенные самой жизнью.
Этот дуализм проявляется в самом конце:
Этот дуализм проявляется в самом конце:
Ах, как не хотелось ему!
Ах! Как не хотелось ему,
Уйти не хотелось из детства.
Ах! Как не хотелось ему,
Уйти не хотелось из детства.
Помимо пунктуационной игры (а знаки здесь исполняют и смыслообразующую функцию), мы ощущаем — не только страх перед неизвестным, страх — он естественен, но и нежелание превращаться из личинки в бабочку — уходить из мира детства во взрослый мир.
Однако, как мы говорили, категории в поэзии Алексея Юрьева достаточно условны. На месте ребенка вполне может оказаться взрослый человек, и опасения его, и извечный русский вопрос: «За что?» (аналог — «Зачем?») могут появиться (и появляются!) по самому разному поводу.
Вообще, роптать — неотъемлемое свойство человека. Но, если вдуматься, роптание само по себе может быть оправдано априори — ведь лирического героя никто не приглашал «в этот свет», выбор был сделан за него. И этот выбор, и сомнения протагониста, и его желание «не перерождаться» (не уходить из детства) — становятся еще одним «эскизом образов и эмоций, наброском панорамы внешнего и внутреннего мира. Как мы видим, философская система Алексея Юрьева работает — хотя бы относительно его творчества.
В рамках нашей короткой рецензии нельзя не остановиться и на стихотворении, в котором приоткрывается тайна названия «Эскизов объекта А1» — «Возьмем объект простой…»
Первая строка подсказывает: в простоте высшее совершенство. Это применительно и к поэзии. Известно ведь, что Пастернак, начинавший с очень сложных для восприятия стихов, пришел, наконец, к простоте (но не банальности!), впрочем — подобных примеров на поэтическом полотне немало.
У Алексея Юрьева простота «отождествляется» с объектом А. Но простота эта мнимая, формальная. Дело в том, что в этом объекте (корабль, человек, высший разум?) кроется неизмеримая глубина, называемая жизнью: «Последний час мигнул: / Смотри-ка, жизнь прошла?»
«Бессмертна смерть одна», — говорит Алексей Юрьев и тут же приводит нас к букве «Я»:
Однако, как мы говорили, категории в поэзии Алексея Юрьева достаточно условны. На месте ребенка вполне может оказаться взрослый человек, и опасения его, и извечный русский вопрос: «За что?» (аналог — «Зачем?») могут появиться (и появляются!) по самому разному поводу.
Вообще, роптать — неотъемлемое свойство человека. Но, если вдуматься, роптание само по себе может быть оправдано априори — ведь лирического героя никто не приглашал «в этот свет», выбор был сделан за него. И этот выбор, и сомнения протагониста, и его желание «не перерождаться» (не уходить из детства) — становятся еще одним «эскизом образов и эмоций, наброском панорамы внешнего и внутреннего мира. Как мы видим, философская система Алексея Юрьева работает — хотя бы относительно его творчества.
В рамках нашей короткой рецензии нельзя не остановиться и на стихотворении, в котором приоткрывается тайна названия «Эскизов объекта А1» — «Возьмем объект простой…»
Первая строка подсказывает: в простоте высшее совершенство. Это применительно и к поэзии. Известно ведь, что Пастернак, начинавший с очень сложных для восприятия стихов, пришел, наконец, к простоте (но не банальности!), впрочем — подобных примеров на поэтическом полотне немало.
У Алексея Юрьева простота «отождествляется» с объектом А. Но простота эта мнимая, формальная. Дело в том, что в этом объекте (корабль, человек, высший разум?) кроется неизмеримая глубина, называемая жизнью: «Последний час мигнул: / Смотри-ка, жизнь прошла?»
«Бессмертна смерть одна», — говорит Алексей Юрьев и тут же приводит нас к букве «Я»:
Бессмертна смерть одна,
А жизнь — наградный лавр;
Он вянет и, когда
Утрачен этот дар,
Мы, страсти исчерпав,
Приходим к букве Я.
А жизнь — наградный лавр;
Он вянет и, когда
Утрачен этот дар,
Мы, страсти исчерпав,
Приходим к букве Я.
И если считать, что А1 — не только класс в судовом регистре, но и слово, обозначающее по-английски «превосходно» или «прекрасно», рождается еще одно открытие. Стихи — эскизом объекта 1 класса, а сам объект — поэзия.
Василий МАНУЛОВ