Книжно-Газетный Киоск


Критика


Михаил Крепс. «И — И»
Екатеринбург: «Евдокия», 2012

Было несколько причин, из-за которых десять лет назад двухтомник Михаила Крепса (1940–1994) не появился на свет. Скепсис издателя, безоговорочно отвергшего идею, отсутствие у меня собственного опыта и неготовность выполнить работу, жесткие споры об авторском праве между наследниками — отцом поэта Борисом и вдовой Мариной. Книги не вышли, но забота осталась: многие годы не давала мне покоя полученная по почте и хранившаяся с тех пор в столе рукопись неизданного Крепсом сборника. О книге палиндромов «И–И» после скоропостижной смерти поэта забыли. И вот теперь она все-таки появилась на свет.
Палиндром известен с древности. В ХХ веке он стал самостоятельным жанром, которому посвятили себя многие отечественные стихотворцы. Лотман увидел значение палиндрома в следующем: «Текст при “нормальном” чтении отождествляется с открытой, а при обратном — с эзотерической формой культуры. Показательно использование палиндромов в заклинаниях, магических формулах, надписях на воротах и могилах, т. е. в пограничных и магически активных местах культурного пространства… Зеркальный механизм имеет столь широкое распространение…, что его можно назвать универсальным, охватывающим молекулярный уровень и общие структуры вселенной».
О семиотике палиндрома написано много. Хлебников указывал, что «двойное течение речи» позволяет воплотить в слове трудно выразимые ощущения и образы, сократить путь к сознанию от подсознания через зеркальное отражение, удар и отдачу. В способности человека создавать палиндромы некоторые видят «игры разума»: кто-то видит гениальность Леонардо с его способности к зеркальному письму, а кто-то приписывает художнику синдром оптической дисграфии, патологию, которую теперь успешно лечат психологи.
Интересен путь Михаила Крепса к палиндрому как к поэтической форме. Первая книга поэта вышла на Западе в 1986 году в издательстве «Третья волна». Название определило главное стихотворение — «Интервью с птицей Феникс». Знаменательно, что и последний сборник Крепса, «Космос, Петербург, плечо» (1995), изданный друзьями Михаила после смерти поэта, заканчивается тем же стихотворением. «Интервью с птицей Феникс» содержит писательское кредо: важно сгореть дотла, чтобы позже возродиться из пепла. Эта заповедь определяет возвратный (контрольный?) шаг жизни, реверсирование, своего рода палиндром.
В работе над сборником «Интервью» Крепс большое значение предавал поиску таких форм, которые бы наиболее точно указывали на возрождение, восстановление, возобновление, возвращение из настоящего к началу. Его стих нередко напоминает музыкальное рондо, когда многократно повторяемая тема (рефрен) чередуется с несколькими вновь задаваемыми сюжетными эпизодами. Стихотворение может начинаться и заканчиваться одной и той же строфой:

…легко написать стихотворение о любви,
Сравнив глаза любимой с чем-нибудь ярким,
Губы — с чем-нибудь красным,
Стан — с чем-нибудь стройным и т. д.
(Не забыть рифмы!)

Крепс очень любит «круглые» стихи, его увлекает симметричный ритм, цикличность. Неудивительно, что анжабеманы в большой чести.

Не вырваться, не вырваться, не выр-
Ваться строке, сломав решетку ритма
На волю; в беге башмаков до дыр
Не износить — сразит стрелою рифма…

«Инструментом возврата» у Крепса является целая система поэтических повторов — рефрен, анафора, эпифора. В одном стихотворении поэт может шестнадцать раз (!) употребить фразу «это произошло» или «если крепко веришь», в другом все строки начнутся с предлога «с» или со слова «свист», в третьем — на конце строк будет «-ля», что создаст нескончаемую — ля-ля-ля — мелодию, в четвертых — повторится часть слова, например, суффикс — (-щий) и (-вший-). Последний вариант способен вызвать в памяти читателя школьные уроки математики: стихотворение (жизнь) есть дробь, где что-то (невнятно шипящее), но, по-видимому, особенно важное поставлено в бесконечно повторяющийся период — в скобки рефрена.

Смогу или не смогу?
Наполеон или вошь?
Вошь или Наполеон?

Крепс дает многочисленные намеки на то, что его стихи следует «читать» по законам музыкальных пьес (рондо, речитатив, тема с вариациями), и нередко называет сочинения музыкально, например, «Симфония № 1 си минор».

Вино и белизна врачуют боль,
И боль уходит из диэз в бемоль,
И в городскую доремифасоль
Врываются неузнанные звуки,
И голоса убитых и немых
Зовут их жизнь дорассказать за них,
И сквозь решетку дней к словам живых
Протянуты расстрелянные руки.

Закономерно, что в последующих сборниках Крепса должен был появиться палиндром, ведь палиндром это тоже музыкальная форма! Пьесу отыграли как обычно, но концерт не был окончен: ноты перевернули и музыка повторилась! Этакая «Застольная мелодия для двоих» — как у Моцарта! «Когда-нибудь, когда-нибудь/ Остановлюсь я на бегу,/ Отправят глаз в обратный путь/ Сорочьи стрелы на снегу…» «И впишет в форточный квадрат/ Кошачье блюдечко луны/ Январь, и свет запляшет над/ Лицом жены».
Самый первый раз Крепс употребит палиндром не как отдельное стихотворение, моностих, а как часть поэтической строки, инкрустирует фразу в стихотворную ткань. Это чепуха и озорство в поэме «Русский Пигмалион»:

Что кот учен, но он нечуток,
(Кошковладелец на потом
Запомни этот палиндром!)

Позже палиндром Крепса уверенно отвоюет себе право становиться первой строчкой или названием стихотворения. Особенно много таких примеров в сборнике «Космос, Петербург, плечо», составленном преимущественно из рифмованных текстов. Вот наиболее интересные из них:

Куда Иван? — На виадук
Ты, по узору розы, опыт
Нежен сад, да снежен
А мишура ненарушима
Мокреть. Европа. Капор. Ветерком
Над Невою Овен дан
Не мерь век сот в тоске времен
Кинь розой, озорник!
Амур, о вор ума!
О, пара, где норов, как ворон Эдгара По
О, Коломбина! Лани б молоко
О, догони вино, Годо
О, ненароком око ранено

Кроме стихов в рифму, Крепс писал монопалиндромы, а также крупномасштабные поэмы. Он замышлял собрать из них два сборника. К сожалению, обеим книгам не повезло. Помню, всякий раз, когда в телефонных разговорах речь заходила о петербургской публикации «Мухи и их ум», Марина Крепс вспоминала издателя недобрым словом. Выходило, что этот человек непоправимо извратил первоначальный замысел мужа. Так она утверждала. А «И–И», как уже было сказано, остался после смерти Крепса забытым. Пожалуй, это вершина палиндромного творчества Крепса. Знаменательно, что сборник открывает микропоэма, перевертень «Радуги гударь», посвященная мэтру жанра — Велимиру Хлебникову.

Велимир — Рим и Лев!
Не женщинами манишь, нежен
в омут умов!
Музарь! Не ты подопытен! Разум —
не муза! Рога ль благоразумен
гуд? О, радуги гударь! О, дуг
йог! Ударь в окна банков радугой,
и логос оголи!
Нет, ум скор и рок смутен,
и
радуги гударь
нем как Мень.

У палиндрома есть пограничные формы. Полагают, что palindromos («бегущий обратно») это та магическая фраза, которая может читаться в обоих направлениях, набор символов, симметричный относительно середины. Однако, в литературе (и жизни!) существуют оборотни, тексты, читающиеся слева направо иначе, чем справа налево. Поскольку человек в поисках самоидентификации пытается найти истину, он в своем познании совершает действие — палиндром — доходит до конца и возвращается назад, силясь понять, что же он совершил, что с ним произошло! Ему понятно, что оборотни, «разночтения», увы, могут встречаться везде — даже в ДНК, но так уж устроен Человек, что хочет выявить первоначальные чертежи, доказать свое право на соответствие инженерным замыслам Творца!
После книги «Интервью с птицей Феникс» Крепс принялся за цикл «HOMO LUBOPYTIENS», ставший первой частью сборника «Бутон головы» («Encounters», Филадельфия, 1987). В то время поэт не думал о палиндромах, он просто хотел, как Буратино, «проткнуть носом холст», выяснить, что «находится по другую сторону», «какого цвета Эхо», соответствует ли имя, когда-то (им) вырезанное на парте, (а потом кем-то закрашенное), сегодняшнему имени.
Поиск соответствия прочтения слева направо тому, что будет прочитано справа налево, стал для Крепса важной задачей, на всю жизнь предопределил интерес стихотворца к палиндромии как к художественному методу познания действительности. Это стало не забавой, но философией!
«Трактат о зеркале» — название одного из стихотворений первого сборника, но, по существу, это главный труд Михаила Крепса. «Жизнь — улица с односторонним движением»? — Нет! «Прямолинейность зеркала — пройденный этап»! Поэт — Философ, у него иное, собственное видение мира! «Зеркало отражает только одну сторону», но творческая личность претендует на осмысление разносторонности отражения!

Зеркало лишено воображения —
Его мир всегда предсказуем.
Зеркало — бездарно —
Его техника весьма традиционна.
Зеркало одноформатно,
Я же могу увеличиваться в размерах,
Давать то же самое крупным планом.
Зеркало социально ангажировано —
Отражает все, что хочет хозяин.
Зеркало стоит на одном месте,
А я — летаю.

Светом на свет — попытка сопереживания? Или, как ни старайся, диалог неравен? «Блеск — признак жизни, воли и движения»?

Глаза — двухфокусное зеркало,
Отражающее внешний и внутренний мир,
Песни и тело,
Мысли и облака.

Глянув в глаза стоящего рядом,
Ты увидишь свое отражение,
Но себя не узнаешь.

Двойник — человек, имеющий внешнее сходство с другим человеком, однако, не являющийся его точной копией. Верно ли это?
Alter ego — реальная личность человека, или (им самим, кем-то?) придуманная?
Doppelgänger, действительно, антитеза ангелу-хранителю?
Кто же ты, протагонист Михаил Крепс?
Светом на свет? А может, тенью — на тень? Что предопределяет это притяжение — говоря иначе, палиндром — вернуться и отождествиться, воплотиться, возродиться, как Феникс?
«Прохожий люби своего двойника —/ Другого себя, отраженного в зеркале».

Личность. Человек в человеке? Матрешка, из которой появляется следующий, следующий, следующий (и отнюдь не последний!)

А рядом такая же матрешка —
Краснощекая, пышногрудая,
А откроешь, и пусто.
А в другой вместо восьми — две.
А в третьей только низы.
А в четвертой нет сердцевины.
А пятая не открывается.

Соответствие — кому, чему? Идентичность — с кем, с чем? Оглядываясь, человек отнюдь не всегда способен найти себя. В конце жизни, силясь «…в воде разных лет свое отражение узнавать,/ Одинаково верное и неверное тебе», он неожиданно обнаруживает, что стал попугаем, пародийной копией безликих прохожих, манекеном, потерявшим индивидуальность:

Пушкин, Пешков!
Пешкин, Пушков!

«Счастлив живущий сегодняшним днем,/ Счастлив не оглядывающийся назад».

Самоидентификация — мучительный труд, ведь «туда не лучше, чем оттуда». Это истина глубоко осмыслена в стихотворении «Двое». Поэт пишет стихотворение, и вдруг ему кажется, что кто-то подглядывает за ним. Возникает мысль, что тот, другой, ищет с ним, Поэтом, соответствие, так как сам нуждается в подтверждении их тождества. Но попытка найти того, другого, заканчивается неудачей. Поэт выбегает из комнаты на улицу, в свободное пространство, и пытается найти того, кто, как кажется, чувствует с ним сходство. Опять неудача! И так повторяется несколько раз. Вернувшись назад, человек видит в замочную скважину, что двойник занял его место за столом и стал Поэтом! Стихотворец возмущен, он резко раскрывает дверь и понимает, что Doppelgänger ретировался и стол свободен. Герой хочет войти в образ, законно принадлежащий ему, но не может: ему мешает тот, кто не разорвал тождественную связь, не уничтожил предположение об их идентичности. Поэт вторично выбегает из дома и находит… «себя, возвратившегося с прогулки». Теперь эти оба «мирно беседуют», то есть признали тождество и гармонию. Однако вскоре оба замечают, что некто третий подглядывает за ними с желанием выявить тождество и стать равным.
Рефрен, тема с вариациями, нескончаемый палиндром, но лучше ввести новый термин — поэтическая рекурсия, то есть повторение элементов самоподобным образом. Например, если два зеркала установить друг напротив друга, то возникающие в них вложенные отражения суть одна из форм бесконечной рекурсии. В математике и информатике рекурсия имеет отношение к методу определения функций: рекурсивно заданная функция в своем определении содержит себя, в частности, рекурсивной является функция, заданная рекуррентной формулой. Таким образом, можно одним выражением дать бесконечный набор способов вычисления функции, определить множество объектов через самого себя с использованием ранее заданных частных определений.
«Зеркалом отражений» считал поэзию Михаил Крепс. Но зеркала стихов не всегда прямы, часто — кривы. Большинство путешествующих по стихотворению, озирающихся и смотрящих по сторонам, «Вместо плоскости видят округлость,/Вместо углов — эллипсы», вместо четырех стен — пять!

Лишь один успевает повернуться к зеркалу,
Стоящему в коридоре,
и пораженный,
Видит себя
Таким, какой он есть.

«Во сне и наяву» удержать свое зеркало в руках, ловить в него свет падающей звезды и «переводить» звездопад в стихи — вот предназначение поэта. Так считал Михаил Крепс. И да «Пребудет в яркости неверных отражений/ Сиянье звезд, давно упавших в пруд»!

Земной путь человека — «Конец и начало, соединяющие пустоту». Так кажется, когда идешь вперед. «Подобие кольца/ И Бога — без начала и конца» — об этом думаешь, оглядываясь назад в конце пути.
Жизнь… Одинаково ли она читается в обоих направлениях?
Рalindromos, бежит ли обратно?

Сергей СЛЕПУХИН