Книжно-Газетный Киоск


Кира Сапгир
Право на чужое

 

Детство мое протекало в воровском дворе, звавшемся Кольцовкой. Воры на Кольцовке рождались от воров, вырастая, шли воровать — и затем в тюрьмы. Толька Батищев — наследный принц из династии потомственных воров — царил среди дворовой детворы. Пил водку, купленнyю на деньги от сдачи пустых бутылок, которые ребятня выуживала для него из помоек, из родительских чуланов (я как-то вылила в раковину марочный крымский мускат, который родители берегли к празднику; пробку выковыряла вилкой, отбив часть горлышка — выщербленный участок заделала красным пластилином — де, сургуч). В обмен на пустую стеклотару по вечерам Толян собирал нас на поленнице у забора и за бутылочный гонорар «тискал рЖманы», как на нарах. Я помню, то была бесконечная серия под названием «Пестрые Ленты» (поклон Конан Дойлю).
«…в ЛондОне, бля, все лорда, по-ал? Чо? Как лорда живут? С утра, как встанут, завсегда овсянку хавают, а чуть чо не так — сразу же лакею в морду, по-ал! Он его хрясь — и упал! В бурную ночь по темной чаще неслась карета, запряженная, бля буду, шестеркой вороных. В карете Шерлок Холмс ехал с корешом, сам в прикиде, по-ал? На ем сафьяновые шкары — заебись, по-ал, и за поясом, вродебись, кистень. Как вдруг наперерез карете бросается прекрасная графиня Морисвилль. У самой, бля, глаза голубые, и талия — ну во! рукой, бля охватить, а титьки — во какие! Схватив бешеную лошадь под узцы, графиня бросается на колени, по-ал! А на ей, бля буду, золота три пуда, брильянты — во!
— Спасите меня! — вскричала прекрасная граяфиня, ломая руки, мой замок, бля, заколдован!
Шерлок Холмс берет ее в карету и кони мчатся, бля, стрелой в замок Морисвилль. Как вдруг из кустов очередь, по-ал, с пулемета — тррррахтрррах — он его раз, тот его раз — и упал!»
Кульминацией было схождение Шерлока Холмса в подземелье замка Морисвилль. «За им, бля, с грохотом опускаются решетки. А там залы, залы, залы — е‑би-чес-ка-я си-ла! И рядами, бля, застывшие женщины лежат, целиком залитые красным воском, по-ал? А над ими всеми висят и шевелятся, врод, бля буду — пестрые ленты!.. И Шерлок Холмс с доктором Ватсоном всех их оживляет, по-ал, бля!»
…У сказителя с Кольцовки во Франции оказались преемники: не так давно компания французских современных писателей решила на страницах газеты «Фигаро-литтэрэр» слегка потискать классические рЖманы, изменить их концовки. Вот что вышло при подобной игре в классики:
«После смерти Эммы Шарль Бовари получает наследство и уезжает в Париж», фантазирует писатель Жан-Пьер Реми. «Там он кутит напропалую, посещает певичек и кафе-шантаны. Затем заболевает сифилисом — и умирает счастливым». Другой его роман-версия на ту же тему: «Каренин или другой развеселый вдовец».
«…Что сталось с Матильдой де ля Молль? Не могла же она всю последующую жизнь только тем и заниматься, что целовать да целовать в губы отрубленную голову Жюльена Сореля?» — и Эрве Базен выдумывает для героев «Красного и черного» и их потомков целую эпопею: сперва при Луи-Филиппе, затем при Наполеоне Третьем, далее — при Третьей республике — и так чуть не до наших дней.
Вообще судьба героев именно этого романа многим не дает покоя. Впав в игривый тон, академик Жан д\´Ормессон представил себе: Матильда Де Ля Моль, сговорившись с мадам де Реналь, устраивают Жюльену Сорелю побег из тюрьмы. Все они затем убегают на остров Бора-Бора, где живут долго и счастливо… втроем.
«Мне кажется, что роману Бальзака “Блеск и нищета куртизанок” не хватает пятой части», считает Патрик Бессон. Этот молодой писатель, обозленный тем, что от него ежегодно ускользает Гонкур, считает, что пятая часть романа должна называться «Люсьен де Рюбампре во Французской академии». По версии Бессона, Эстер Гобсек не умерла. Подобно шекспировской Жюльетте, она приняла не яд, а снотворное, чтобы избавиться от Вотрена. И Люсьен де Рюбампре еще дышит, когда в его камеру врывается мадам Де Серизи. Во избежание скандала с полицией, барон де Нусинген тайно переправляет их в Лондон. Там Люсьен пишет сногсшибательный роман и становится членом Академии, куда его пропихивает Вотрен, ставший тем временем там ответственным секретарем. В эпилоге разорившийся в пух и прах Растиньяк идет в приживалы к Люсьену, которого носит на руках весь Париж!
Что и говорить — в литературе полно сюжетов, остановившихся на полпути. Персонажи (и это интуитивно понял Толян с Кольцовки), будто в сказке о Спящей красавице, застывают, подпав под злые чары. Остановились, как марионетки без кукловода, герои в финальной сцене «Ревизора». Или вот: на коленях перед Татьяной — неподвижный Онегин, а в дверях статуя — Генерал… И Чехов оставляет дверь в свою «Степь» полураскрытой.
Особо томительна для меня концовка «Дара»: как же так? счастье нагнеталось, нагнеталось и что же? Герои топчутся без ключа у закрытой двери в рай — и придется, наверное, вызывать дворника или бить стекла… Правда, Набоков дразнит сознательно. У него вообще все понарошке: концы подменяют начала, а балконы под занавес повествования задвигаются в дом, как ящики — в письменный стол.
Что же происходит с безработными героями упраздненных сюжетов неоконченных книг? В каких «плутоновых озерах», в каком элизиуме вымысла томятся эти тени оставшейся невостребованной реальности, порожденной нашим умом?
А вообще — имеем ли мы право на чужое? Сможем ли, ежели захотим, эти тени теней оживить — как Шерлок Холмс — у Толяна — залепленных женщин? Или же фантазии мешает вопрос об авторском праве, этом якобы патенте на фабулу?
Еще при жизни Сервантеса кто-то продолжил «Дон-Кихота» — а лишь затем Сервантес написал собственное продолжение. Было много «Фаустов» — до Гёте, «Сидов» — до Корнеля. В российской прессе слезно сетовал писатель Анатолий Гладилин на якобы «кощунственную» попытку некой дамы написать продолжение «Живаго» (на мой взгляд, ничего плохого бы не произошло, если бы этот весьма чахлый, кстати, роман «дотянула», скажем, Татьяна Толстая или же француженка — Режин Дефорж, объект все не затухающего скандального дела о плагиате из-за сходства — весьма спорного — ее романа «Голубой велосипед» с прославленным романом «Унесенные ветром», кстати, также потом дописанным, притом, весьма плоско…)
…Ну, а я?.. Какую бы книгу выбрала я?
И хотя от этой мысли тошно щемит сердце, а в ушах, нарастая, сквозит сквозь брешь невыносимый свист, — в трепете и ужасе, я, продав дьяволу душу, — оторву у «Пиковой дамы» ее финал! —
…Герман выиграл — но Графиня, вернувшись из царства теней, превращает в тень его самого. Лиза просит графа Сен-Жермана помочь ей вызволить возлюбленного из небытия. Сен Жермен согласен — но лишь ценой обмена жизни Германа на ее жизнь. И вот уж Герман вновь среди живых. Графиня, ставшая молодой и прекрасной, обольщает Германа. Из потустороннего мира бедная Лиза наблюдает, как Герман предает ее с Графиней. Она в ярости — по спальне, где они предаются любовным утехам, летают пеньюары, щетки, даже ночной горшок!
Лиза из-за гроба прокляла возлюбленного.
И он отправился в ад, а она — в рай.