Прозаик года
Прозаик 2012 года – Александр Файн. В 2012 году вышла в свет третья по счету книга писателя («Среди людей»), моментально ставшая популярной среди читателей и получившая признание в среде специалистов. Лонг-лист премии «Большая книга», ведущие книжные магазины столицы, переиздание, читательская любовь – слагаемые несомненного успеха.
Предлагаем нашим читателям рецензию на это уникальное издание.
Предлагаем нашим читателям рецензию на это уникальное издание.
ЛЮДИ, КАКИЕ ОНИ ЕСТЬ
Творческие пути Александра Файна
Творческие пути Александра Файна
Книга Александра Файна «Среди людей» — третья по счету, и остается только сожалеть, что автор открыл в себе литературный талант лишь в зрелом возрасте. Богатая на впечатления жизнь: колымское детство, учеба в Московском институте химического машиностроения, работа в промышленности и — одновременно — преподавание теормеха и матфизики, а в годы перестройки уход в бизнес — подарили документальный (в памяти) материал и для прозы, отразились в повестях и рассказах.
Самая кровоточащая «тема» — отнюдь не Колыма, а люди, их взаимоотношения, озверения (часто вынужденные) и — возвращение к облику людскому. И все-таки не оставляет равнодушным слово «Колыма». Это не только лагеря и сотни тысяч заключенных, это и сурово-прекрасный край, по какой-то ошибке ставший синонимом человеческой жестокости и загубленных жизней. И там жили люди, способные видеть, замечать и маленькие радости, и большие беды — люди, волею судьбы, по призванию или принуждению, оказавшихся в этих краях.
Потому неудивительно и название книги Александра Файна — «Среди людей», потому что именно люди (и, зачастую, прошедшие или находящиеся на жизненном сломе) становятся главными героями повестей и рассказов, а также представленной в книге драматургии.
Впечатление от прозы — тяжелое, даже жутковатое, но: для тех, кому выдалось иное время, очерченное границами ноутбуков и мобильников. И многое уже не понять, но понимать надо. И красной линией выведены в повести «Мальчики с Колымы» слова: «Не дай бог, чтоб внуки тех, кто стоял тогда по разные стороны колючей проволоки, подошли к барьеру. Но и не дай боже нам в беспамятстве жить…»
Это ключевое. Беспамятство, равно как и память, переплетаются в нас, делая марионетками чужих мнений, уводя от истины. И тогда расчехляется перо писателя (подсмыслы неуместны) и выводятся слова — Варлама Шаламова («Колымские рассказы»), Виктора Астафьева («Прокляты и убиты»), Василия Шукшина (рассказы о деревне), а вот теперь и — Александра Файна.
Полагаю, имя прозаика войдет в список значительных авторов начала XXI века, а что дальше — только Бог ведает.
Но и ряд имен приведенных — неслучаен. Астафьев, оправдывая написание своего романа, говорил: «Заторами нагромоздилась ложь не только в книгах и трудах по истории прошедшей войны, но и в памяти многих сместилось многое в ту сторону, где война была красивше на самом деле происходившей…»
Что же касается Шукшина и Шаламова (последнего — в особенности), в прозе Александра Файна можно найти общие нити, пересекающиеся в творчестве этих писателей. Образ простого человека (и неимоверно сложного — одновременно) в непростой ситуации — это ведь и шукшинское тоже, и файновское. Вот теща из провинциального городка, «в прошлом дешевая портниха-надомница», хранительница русской речи, не обезличенной «литературным языком» («Зять Николай Иванович»), вот Валентина Ивановна, до выхода из лагерей — Дарья, санитарка, казачка, в военные годы отправившаяся в места не столь отдаленные («Не оступись, доченька»).
Но если переплетение характеров — условно, то очевидно нечто общее с прозой Шаламова. Не в языке, конечно, и даже не в теме (точнее: не под тем углом зрения), а, скорее, в подаче материала. Шаламов, как мог, отступал от лозунгов или прямых обвинений, описывая происходившие в утробе лагеря события беспристрастно, несколько отстраненно: «Можно и нужно написать рассказ, неотличимый от документа, от мемуара» (В. Шаламов «О прозе»).
Некую безусловную связь (как преемственность!) с Шаламовым отмечает и автор первого предисловия к книге «Среди людей» Владимир Мединский: «Не знаю, относился ли Варлам Шаламов, один из самых сильных писателей советской поры <…>, к числу литературных учителей Александра Файна. Но мне Шаламов вспомнился сразу, как только я добрался до лучшего произведения в этой книге “Мальчики с Колымы”». Думаю, относился. Как относились (и относятся) все те, кто неустанно работает над словом и выводит свою, но — правду, переливая себя в строки рукописей.
Сравнение с предшественниками никоим образом не говорит о вторичности прозы Александра Файна. Но литературное сравнение — вещь неизбежная, когда мы говорим о действительно интересном произведении. Что косвенно подтверждает и попадание книги А. Файна в лонг-лист «Большой книги» — событие, само по себе заслуживающее внимания.
И самое сильное произведение в сборнике, как верно отметил В. Мединский — «Мальчики с Колымы». Это не только повесть, но — сценарная разработка на 12 серий под названием «Колымский меридиан». Не только повесть, но — исповедь.
Сюжеты из детства двух братьев — Сергея и Николая — пробуждаются в памяти спустя долгие годы после колымского детства, когда Сергей, которого брат считал погибшим, позвонил в дверь московской квартиры Николая. Сложный семейный не треугольник даже, многоугольник (ситуация под стать детективной) показан с разных сторон, но чувство ужаса не приходит, скорее — отрешенность, оторопелость, напряженность. Ужас и не может прийти, потому что для ужаса нужна пауза: чтобы отдышаться, поразмыслить и прийти к открытиям, которые сродни катарсису — очищению путем страдания.
Действие — динамично, воспоминания подобны волнам, реконструкция событий увлекает, но и держит на расстоянии; мы проникаем в это время — 193040х, сливаемся с ним, но гдето на подкорке остается спасительная дверца: автор рассказывает о тех событиях уже из нового времени, а значит, и для читателя есть возможность вернуться.
Остаться навсегда там — сойти с ума, погрузиться без права выхода. Автор позволяет читателю выкарабкаться, он щадит читателя, не стравливает его с оппонентом по другую сторону проволоки, но не устает напоминать: это было, это осталось в моей памяти. Помните об этом, и… принимайте правильные решения. Какие? Александр Файн не занимается дидактикой, не учит, он — показывает. И каждый вправе сам решить для себя — по какую сторону пресловутой проволоки находится он.
Виктор Ерофеев, автор второго вступления к книге, замечает: «Герои (Александра Файна. — Ред.) мрут как мухи. Их даже нет времени пожалеть. Остается только, если выжил, оглянуться в конце собственной жизни и вспомнить». Это не совсем так. То есть, герои, конечно, мрут, но для того, чтобы пожалеть их, автор несколько видоизменяет канву сюжета, давая читателю некоторое время на раздумье, переводит мысли в несколько иное русло, оставляя, меж тем, немного пространства для осмысления произошедшего.
Так, в «Мальчиках с Колымы» подобными «контрапунктами» являются письма героев, разделение повествования на две части, а в самом конце — сухая справка о труде заключенных и лагерях, вклиненная в текст.
В рассказе «Не оступись, доченька» действие начинается с гибели (лейтенанта Ивана, что стало причиной сломавшейся жизни Валентины Ивановны / Дарьи) и заканчивается гибелью (самой Валентины Ивановны / Дарьи, бросившейся под поезд). Но «Оправдание людей», как назвал статью Ерофеев, представляется в своем апофеозе. Смягчается сердце начлага, приблизившего к себе Дарью (междустрочный крик — не безнадежен никто, но не каждый сумеет не прогнуться, не сломаться под нажимом жизни) — под силой любви. Оправдывает (для себя!) самоубийство и Валентина Ивановна, которая, прежде чем броситься под поезд, узнает, чем грозит ее поступок для машиниста. Даже Берзарин (в воплощении иного писателя этот персонаж мог бы предстать отъявленным мерзавцем — приспешник Берии!) показан человеком.
Судить о тех страшных временах нам, молодым, не нюхавшим пороха войны, не знавшим о подчас 16часовом лагерном рабочем дне, обо всех ужасах и страхах недавней нашей истории — вряд ли возможно. И вряд ли что-то оправдает этот замысел. Но Александр Файн, человек, который не понаслышке знает об этих событиях, который вдохнул ветер самых разных перемен — имеет право. В том числе, и на оправдание людей. Потому что находился — среди них. В каждой строчке своих рассказов и повестей.
Самая кровоточащая «тема» — отнюдь не Колыма, а люди, их взаимоотношения, озверения (часто вынужденные) и — возвращение к облику людскому. И все-таки не оставляет равнодушным слово «Колыма». Это не только лагеря и сотни тысяч заключенных, это и сурово-прекрасный край, по какой-то ошибке ставший синонимом человеческой жестокости и загубленных жизней. И там жили люди, способные видеть, замечать и маленькие радости, и большие беды — люди, волею судьбы, по призванию или принуждению, оказавшихся в этих краях.
Потому неудивительно и название книги Александра Файна — «Среди людей», потому что именно люди (и, зачастую, прошедшие или находящиеся на жизненном сломе) становятся главными героями повестей и рассказов, а также представленной в книге драматургии.
Впечатление от прозы — тяжелое, даже жутковатое, но: для тех, кому выдалось иное время, очерченное границами ноутбуков и мобильников. И многое уже не понять, но понимать надо. И красной линией выведены в повести «Мальчики с Колымы» слова: «Не дай бог, чтоб внуки тех, кто стоял тогда по разные стороны колючей проволоки, подошли к барьеру. Но и не дай боже нам в беспамятстве жить…»
Это ключевое. Беспамятство, равно как и память, переплетаются в нас, делая марионетками чужих мнений, уводя от истины. И тогда расчехляется перо писателя (подсмыслы неуместны) и выводятся слова — Варлама Шаламова («Колымские рассказы»), Виктора Астафьева («Прокляты и убиты»), Василия Шукшина (рассказы о деревне), а вот теперь и — Александра Файна.
Полагаю, имя прозаика войдет в список значительных авторов начала XXI века, а что дальше — только Бог ведает.
Но и ряд имен приведенных — неслучаен. Астафьев, оправдывая написание своего романа, говорил: «Заторами нагромоздилась ложь не только в книгах и трудах по истории прошедшей войны, но и в памяти многих сместилось многое в ту сторону, где война была красивше на самом деле происходившей…»
Что же касается Шукшина и Шаламова (последнего — в особенности), в прозе Александра Файна можно найти общие нити, пересекающиеся в творчестве этих писателей. Образ простого человека (и неимоверно сложного — одновременно) в непростой ситуации — это ведь и шукшинское тоже, и файновское. Вот теща из провинциального городка, «в прошлом дешевая портниха-надомница», хранительница русской речи, не обезличенной «литературным языком» («Зять Николай Иванович»), вот Валентина Ивановна, до выхода из лагерей — Дарья, санитарка, казачка, в военные годы отправившаяся в места не столь отдаленные («Не оступись, доченька»).
Но если переплетение характеров — условно, то очевидно нечто общее с прозой Шаламова. Не в языке, конечно, и даже не в теме (точнее: не под тем углом зрения), а, скорее, в подаче материала. Шаламов, как мог, отступал от лозунгов или прямых обвинений, описывая происходившие в утробе лагеря события беспристрастно, несколько отстраненно: «Можно и нужно написать рассказ, неотличимый от документа, от мемуара» (В. Шаламов «О прозе»).
Некую безусловную связь (как преемственность!) с Шаламовым отмечает и автор первого предисловия к книге «Среди людей» Владимир Мединский: «Не знаю, относился ли Варлам Шаламов, один из самых сильных писателей советской поры <…>, к числу литературных учителей Александра Файна. Но мне Шаламов вспомнился сразу, как только я добрался до лучшего произведения в этой книге “Мальчики с Колымы”». Думаю, относился. Как относились (и относятся) все те, кто неустанно работает над словом и выводит свою, но — правду, переливая себя в строки рукописей.
Сравнение с предшественниками никоим образом не говорит о вторичности прозы Александра Файна. Но литературное сравнение — вещь неизбежная, когда мы говорим о действительно интересном произведении. Что косвенно подтверждает и попадание книги А. Файна в лонг-лист «Большой книги» — событие, само по себе заслуживающее внимания.
И самое сильное произведение в сборнике, как верно отметил В. Мединский — «Мальчики с Колымы». Это не только повесть, но — сценарная разработка на 12 серий под названием «Колымский меридиан». Не только повесть, но — исповедь.
Сюжеты из детства двух братьев — Сергея и Николая — пробуждаются в памяти спустя долгие годы после колымского детства, когда Сергей, которого брат считал погибшим, позвонил в дверь московской квартиры Николая. Сложный семейный не треугольник даже, многоугольник (ситуация под стать детективной) показан с разных сторон, но чувство ужаса не приходит, скорее — отрешенность, оторопелость, напряженность. Ужас и не может прийти, потому что для ужаса нужна пауза: чтобы отдышаться, поразмыслить и прийти к открытиям, которые сродни катарсису — очищению путем страдания.
Действие — динамично, воспоминания подобны волнам, реконструкция событий увлекает, но и держит на расстоянии; мы проникаем в это время — 193040х, сливаемся с ним, но гдето на подкорке остается спасительная дверца: автор рассказывает о тех событиях уже из нового времени, а значит, и для читателя есть возможность вернуться.
Остаться навсегда там — сойти с ума, погрузиться без права выхода. Автор позволяет читателю выкарабкаться, он щадит читателя, не стравливает его с оппонентом по другую сторону проволоки, но не устает напоминать: это было, это осталось в моей памяти. Помните об этом, и… принимайте правильные решения. Какие? Александр Файн не занимается дидактикой, не учит, он — показывает. И каждый вправе сам решить для себя — по какую сторону пресловутой проволоки находится он.
Виктор Ерофеев, автор второго вступления к книге, замечает: «Герои (Александра Файна. — Ред.) мрут как мухи. Их даже нет времени пожалеть. Остается только, если выжил, оглянуться в конце собственной жизни и вспомнить». Это не совсем так. То есть, герои, конечно, мрут, но для того, чтобы пожалеть их, автор несколько видоизменяет канву сюжета, давая читателю некоторое время на раздумье, переводит мысли в несколько иное русло, оставляя, меж тем, немного пространства для осмысления произошедшего.
Так, в «Мальчиках с Колымы» подобными «контрапунктами» являются письма героев, разделение повествования на две части, а в самом конце — сухая справка о труде заключенных и лагерях, вклиненная в текст.
В рассказе «Не оступись, доченька» действие начинается с гибели (лейтенанта Ивана, что стало причиной сломавшейся жизни Валентины Ивановны / Дарьи) и заканчивается гибелью (самой Валентины Ивановны / Дарьи, бросившейся под поезд). Но «Оправдание людей», как назвал статью Ерофеев, представляется в своем апофеозе. Смягчается сердце начлага, приблизившего к себе Дарью (междустрочный крик — не безнадежен никто, но не каждый сумеет не прогнуться, не сломаться под нажимом жизни) — под силой любви. Оправдывает (для себя!) самоубийство и Валентина Ивановна, которая, прежде чем броситься под поезд, узнает, чем грозит ее поступок для машиниста. Даже Берзарин (в воплощении иного писателя этот персонаж мог бы предстать отъявленным мерзавцем — приспешник Берии!) показан человеком.
Судить о тех страшных временах нам, молодым, не нюхавшим пороха войны, не знавшим о подчас 16часовом лагерном рабочем дне, обо всех ужасах и страхах недавней нашей истории — вряд ли возможно. И вряд ли что-то оправдает этот замысел. Но Александр Файн, человек, который не понаслышке знает об этих событиях, который вдохнул ветер самых разных перемен — имеет право. В том числе, и на оправдание людей. Потому что находился — среди них. В каждой строчке своих рассказов и повестей.
Владимир КОРКУНОВ