Книжно-Газетный Киоск


Фотограф эпохи
Портрет Сергея Сутулова-Катеринича

 

Своеобразие Сергея Сутулова-Катеринича как человека и поэта — в сочетании в нем «широкого» и «узкого» пути. Что касается поэтических вкусов и пристрастий, Сергей необычайно широк и полифоничен. Что же касается внутренних убеждений, неквасного патриотизма, ощущения родины как святой данности, дарованной человеку свыше — тут он тверд и неколебим.

Сутулов‑Катеринич — Иван Калита русской поэзии, ее собиратель. И как художник, и как издатель, он всегда стремится к максимальному объему бытия, к творческому разнообразию как способу жизни. Я думаю, добавление второй части имени имело для Сергея сакрально-мистическое значение и звучание, объединившее в его душе инь и ян. И еще — это глубокая дань предкам, сохранение их памяти в своем собирательном имени, сведение воедино двух родительских ветвей генеалогического древа. «Мы — продолжение друг друга». Поэтому и родной сын для Сергея — его «постскриптум». Иногда Сутулов‑Катеринич «балует» читателя неологизмами, вроде «поэллады» или «неверояти». Угадывается энергичный, взрывной характер поэта.

С‑К. — поэт «длинного», по выражению Марины Цветаевой, дыхания. Почти все его стихотворения норовят стать балладами — или, как предложил сам Катеринич, «поэлладами». «Ты поверила ритмы мои, укрощая длинноты», — признается сам поэт в некоторой «разгульности» своего стиха. Впрочем, «длинное» дыхание пришло к поэту не сразу. Ранние стихи Сутулова-Катеринича предельно лаконичны. Но длинная дистанция жизни властно потребовала от поэта иного дыхания. «Достигается упражнением», — как пошутил герой Булгакова поручик Мышлаевский.

 

НЕБО В РАЗНУЮ ПОГОДУ

Поэллада

 

Моя безумная страна, моя убогая,
Какому богу ты верна, какому Гоголю?

Какому Грозному дана, какому Сталину?
И, как распутная жена, кому оставлена?

Вопросов много. Ты — одна… Вагон качается.
Типично русская вина: вино кончается.

Страна актеров и гуляк: по жизни с цацками.
Душа лакейская твоя: «Бориске царствие!»

Страшит святая простота лица смоленского.
Страна иконы и кнута. Страна Кипренского.

Ах, имена во временах! Гудки протяжные…
Терпеть не может Пастернак замочной скважины…
Булгаков любит точный счет: «Манжете верите?!»
Сыграй на дудочке еще, попутчик флейтовый.

И ноготь Пушкина пронзит снега беспечные —
Поэт транзитом просквозит от речки к вечности.

Поручик, ногу в стремена! Дуэли — истовы.
Ты виноват, что семена стихов убийственны.

И Мартов с марта виноват: «Виват Ульянову!»
А венценосец во сто крат… Идите к дьяволу!

Типично русская лапта — послать подалее…
«До первой крови, господа, и — выше талии…»

По Сеньке — шапка! В лагеря, страна острожная!
Страна банкиров и гуляк… Заря тревожная.

Страна, которая молчит… И — вечно сонная…
Где гордо носят стукачи клеймо погонное.

До самой маковки сыта, пьяна расстрелами…
«Авось!» «Семь футов…» «Ни черта!» «Что мы
                                                                наделали?!»

Рейхстаг. Победа. Нищета. Конфеты с мишками.
Страна барыги и шута. Страна Покрышкина.

Типично русская черта — графа проклятая.
Тирана тягостна пята, — не путать с пяткою!

Просить прощения? Уволь, бемоль сонатная.
Пароль? Яволь: «Король под ноль — голь перекатная!»

Воронеж. Сочи. Магадан. Тоска чукотская.
Страна калмыков и славян. Страна Чайковского.

В алмазах — небо… Пожалей врага желанного.
Страна берез и журавлей. Страна Улановой.

Состав взрывает сволота: три сотни ранено…
Страна чечена и мента. Страна Гагарина.

Держать высокое пари? До фени — лампочки…
Пророки метят в упыри, а бабы — в «бабочки»…

Веками плачь в колоколах, аккорд Высоцкого!
И мчатся кони впопыхах, и сердце цокает…

Моя прекрасная страна, моя несчастная,
Ты по-весеннему вольна: уроды — частности.

Многоголосая страна, страна безлюдная —
Как серебристая волна, как стужа лютая…

И лишь такие дураки, как я (нас тысячи!),
В ладонь измученной руки губами тычутся.

И скажет сыну дурачок, и скажет дочери:
«Я — человек, а не сверчок! Страна — отточие…»

 

Я специально взял одно из характерных в этом отношении стихотворений Сутулова-Катеринича. Мы видим, что все произведение строится у него на контрастах. «Нижняя» планка вызывает у нас боль за страну, «верхняя» — гордость за нее. Поэт хочет, чтобы боль ушла, а гордость — осталась. «Закажите мажор!» — восклицает Сутулов‑Катеринич в другом своем тексте. Но это вряд ли возможно в исторической перспективе: проходят века, но ничего в судьбе страны не меняется. И прочнее всего укоренился в матрице родины этот проклятый дуализм, бездна верха и бездна низа. Рифмы поэта свежи и неожиданны. Например, «монголий — магнолий», «рыдает — Родари», «Емели — е‑мэйлы». И т. п. Впрочем, рифма для нашего поэта — не самоцель. Звукоряд у Сутулова-Катеринича перекрещивается со смысловым рядом, придавая стихам полноту их восприятия. Нередко поэт «частит» рифмами и аллитерациями, увлекается словотворчеством. «Из рифмы — Время прорастает», — признается он. И возникает грандиозная задача — пространство времени ритмом охватить и превозмочь. Потому что гармония достижима только в творческом усилии. Как парадоксально утверждал Гераклит из Эфеса, порой из диаметрально противоположных начал получается наилучшая гармония.

 

Боже, по чьей вине делят чужую роль
Горькая нота не, сладкая нота соль?!
..................................................
Господи, сохрани треснувшую свирель,
Синюю ноту ни, красную ноту ре.

 

Не случайно многие стихотворения Сергея стали песнями. Поэт сумел вытянуть сердцем и «горькую ноту не», и «синюю ноту ни». Стихи Сутулова-Катеринича очень современны — и тематически, и лексически. Поэт всегда «здесь и сейчас», и это не поза. Это — проживание.

 

…как нам смешон аттракцион:
очередной Наполеон
на деревянном Горбунке
в провинциальном городке
кричит, что он родил идею

и собирает миллион
назло кремлевскому злодею,
а ход времен и рев племен
давно подвластен брадобрею,
купившему аттракцион
в провинциальном городке…

 

Время замкнуто и окольцовано: кажется, все схвачено невидимым кукловодом, обрекшим страну веками переливать из пустого в порожнее. Особенно хорошо это заметно в провинции, и субъективный объектив фотографа эпохи Сутулова-Катеринича с болью в сердце «щелкает» эти грустные кадры. Боль поэта кармична, она унаследована им из прошлых жизней.

 

За кармой боли…

 

Ядреному словечку грех угоден.
Мудреное споткнулось о крылечко.
В начале было слово, но — Господне…
Причастием сверчок частит за печкой.

Причастны черемшины и черешни,
Скворешни и орешники причастны
К решимости «орла» поддаться «решке»,
К наречию «чудно» и чуду счастья.

Причастием перченые печали,
Наречием крещеные пространства…
Гримасничают чеховские чайки:
Полцарства — за эксцентрику пацанства.

 

Время у Сутулова-Катеринича трехмерно, как и пространство.

 

Еще существенно «уже»,
Уже божественно «еще»,
Скрижальна бабушкина гжель,
В которой дух овеществлен.

Еще немыслимо «уже»,
Уже бессмысленно «еще».
Ужасна жизнь на рубеже
Времен, нацеливших ружье.

 

Это, в сущности, все то же «есть только миг, за него и держись», только расширенное по методу романо-германских сложных времен, разбитое на «до» и «после» — и снова собранное воедино, подобно телу Осириса. Этот могущественный лазер времен, увиденный и прочувствованный Сутуловым-Катериничем, расширяет сознание читателя до огромной вселенной поэта-провидца.

И, в заключение, несколько строф чистейшей любовной лирики от Сутулова-Катеринича:

 

…Мы вечность молчим. Ты вздыхаешь печально:
В пучине исчезло твое Лукоморье…
Вода бесконечна. Вода изначальна.
И звезды дрожат, словно Азбука Морзе.
……………………………………………
Забывчива вечность. Беспечна случайность.
Но ты не забудь и не выдай секрета
Такого случайного вечного счастья,
Такого короткого долгого лета.

 

Александр КАРПЕНКО