Книжно-Газетный Киоск


Александр Карпенко
В поисках музы
(О любовной лирике Льва Болдова)

"Я вышел на поиски музы — и нет мне дороги назад" Лев Болдов

 Есть какая-то неизбывная горечь в любовной лирике Льва Болдова, даже когда он пишет о счастливой любви. Какой-то вопиющий знак неравенства между музой и любимой женщиной. В пьесе Горького "Дети Солнца" автор условно делит всех своих персонажей, а заодно и все человечество, на "ушедших вперед" и "оставшихся позади", обозначив, таким образом, духовную пропасть между людьми разных сословий. Горький задается вопросом: как уменьшить эту разницу, чтобы люди научились понимать друг друга? Но лучшие люди уходят все дальше вперед, относительно оставшегося позади человечества. Нечто подобное, на мой взгляд, происходит и с двумя героинями любовной лирики Льва Болдова: его музой и любимой женщиной. С той лишь, может быть, небольшой разницей, что муза Болдова отрывается по дистанции не за счет какого-то собственного движения, развития. Нет, она все время находится на одной и той же недосягаемой для земных женщин высоте, но пропасть между нею и реальной женщиной, тем не менее, увеличивается.

 Но драма героя Болдова заключается в том, что он убежден: это не два разных существа в женском обличье, а одно. То есть, он убежден, что где-то есть такое место, где реальная земная женщина достигнет небесных высот музы. Так Лобачевский был уверен в том, что параллельные линии, в конце концов, обязательно пересекутся. Это лишь вопрос времени. И пространства. Но жизнь проходит, а пропасть между героинями остается — так бесконечно далека реальная женщина от той, что грезилась во снах.

 Но ведь любит же герой Болдова своих незадачливых героинь — невзирая на, казалось бы, безнадежную их отсталость от идеала! Он не может, а, может быть, и не хочет сразу "просканировать" им душу, чтобы понять, кто сейчас рядом с ним. Но жить — и не влюбляться скучно, лучше опутать любимую женщину собственными фантазиями и не думать о предстоящем разочаровании. Не на себя же, в конце концов, устремлять любовную энергию!

 Несбыточность счастья — одного на двоих — всерьез печалит поэта. Ближе всех к Музе оказывается женщина из стихотворения "Пойдем гулять по ноябрю" — может быть, именно потому, что герой так и не может овладеть ею до конца: она, увы, уже замужем…

 Поэт часто в своей лирике нетрадиционно использует библейские сюжеты — как бы проживая их заново. Поэтому они звучат у него так убедительно: "дела давно минувших дней" оплодотворены сегодняшними переживаниями героя. Поэтому так впечатляет, например, переиначенная под современность библейская притча о Каине.

 Но вернемся к идеальной женщине, которую ищет и не находит наш герой. Что же ищет он в женщине? "Отраженье свое в женском лике". Поэт убежден, что не он первый, не он последний раздираем противоречием между фантазиями, идеалом — и реальной жизнью. Он даже берет в союзники Леонардо да Винчи, несмотря на упорные слухи о гомосексуализме последнего. "Ты придумал ее, Леонардо, — отраженье свое, Мону Лизу…". Герой Болдова ищет в женщине великую душу — в "довесок" к ее телу. Но он никак не может избавиться от гнета идеала — этого тирана из тиранов. Он помнит свой потерянный Рай — и жаждет обрести его снова.

 Но герой Льва Болдова — отнюдь не рыцарь печального образа. Ничто человеческое ему не чуждо, даже радость земная. Возьмем стихотворение "Придешь — за окнами кисель…". "Поставим чай, грибы с картошкой пожарим, разберем постель". Простые, казалось бы, будничные вещи — а мир уже изменился, что-то в нем стало "не от мира сего"… "И Время медленно умрет… мы будем так с тобой близки, как никогда никто на свете… и мы проснемся в полшестого, чтоб Царство Божье не проспать". Герой, наконец, забыл про свою музу, оттеснил ее на задворки памяти — и произошло чудо: он обрел обыкновенное счастье с обыкновенной женщиной. И возвел ее в ранг музы, написав о встрече с ней прекрасное стихотворение.

 Вообще, встреча поэта с Незнакомкой — это всегда лотерея в смысле предстоящих взаимоотношений: слишком много разных факторов могут повлиять на будущее данной пары. Наверное, не нужно ожидать слишком многого от каждой встречи — и тогда ты обязательно встретишь женщину, которая превзойдет твои ожидания. С одной стороны, нас, поэтов, губит излишняя требовательность к предмету поисков, с другой — хочется, чтобы это была встреча надолго, может быть, на всю оставшуюся жизнь. Но, завладев своей мечтою — например, женившись на ней, мы уже не способны оставить ее на том пьедестале, где она пребывала ранее. "Не к добру людям исполнение их желаний" — писал Гераклит. Может быть, потому поэты и строят воздушные замки, творят, как Пигмалион, своих героинь по своему образу и подобию, чтобы никогда не найти их в реальной жизни и тем самым сохранить дистанцию между музой мечты и сегодняшней любимой. Или — склоняются к мудрости Дон Жуана и Казановы, которые уходили от любимых женщин в момент наивысшего наслаждения, когда костер любви полыхает высоким пламенем, чтобы не доживать с ними до того времени, когда пламя превращается в пепел…

 Но истинное счастье, пожалуй заключается в том, чтобы все совпало — и время, и место, и темпераменты, и интерес к личности, и взаимность чувств, и их одновременность… Вот такая встреча — истинная удача, подарок Божий. Но сердце человечье не терпит пустоты одиночества, и потому наши встречи так случайны и больны несовпаденьями, как в стихотворении Льва Болдова "С этой женщиной мы разошлись на полкруга…".

 Вообще, это какая-то кармическая штука — все время искать и не находить свою пару. Я знаю сколько угодно людей, которые не ищут — и находят. И — что самое удивительное — плодотворно живут вместе. Но есть Сизиф, который вечно катит свой камень, есть Вечный Жид, который все время странствует, есть, наконец, и Лев Болдов, вечно ищущий влюбленный.

 Конечно, Лев Болдов — не поэт одной темы. Его лирика пестрит разнообразием. Особенно интересны его исторические стихи, когда он пишет о нашей недавней истории сквозь призму современности. Однако я сосредоточился всецело на его любовной лирике, поскольку мало кто из поэтов способен переживать отсутствие своего женского alter ego как личную трагедию. Этим мне интересен поэт Болдов.

 Некоего Божьего духа не хватает героине Болдовского стихотворения "Должно быть, Бог, когда тебя творил…". Это уже не статуя Пигмалиона, это бесконечно живая, если можно так выразиться, женщина. "Он пытливый ум в тебя вложил и тонкую, чувствительную душу". К тому же эта женщина хороша собой, как Даная. Чего же еще надобно нашему герою? Что-то в ней оказалось, тем не менее, недоработанным Создателем — как мрачно шутит сам автор, наверное, кто-то отвлек Господа в самый последний момент, когда нужно было навести последний штрих. И герой наш не в силах простить ей этот маленький недостаток за все ее достоинства. Прав он или нет? Не знаю, я не видел этой женщины. Скорее всего, прав, раз его душа ее отвергла. Наверное, это был такой недостаток, который перевесил все вышеупомянутые достоинства. Так тоже иногда бывает. Ведь поэту нужна женщина, которую не стыдно взять с собой в бессмертье!

 Вообще, неживые женщины часто оказываются у Болдова привлекательнее живых, и это один из незабываемых парадоксов его любовной лирики. Достаточно вспомнить фотомодель, рекламирующую шампунь в метро. Живое и неживое в нас порой так причудливо смешано, что и не отличить… У Болдова неживая женщина часто оказывается подлинной, а живая — наоборот, фальшивой. Что тут попишешь: с неживыми — проще. Живыми нужно заниматься, нужно уметь с ними ладить, уживаться. Живая может в один прекрасный миг предать тебя — и устремиться к другому. В общем, живые — сплошная головная боль. Но миражами жить нельзя. Герой Льва Болдова это прекрасно понимает. Поэтому он так бесстрашно заявляет: "я вышел на поиски музы — и нет мне дороги назад!"

 Но, увы… любовь убегает, как мудро заметил скульптор Роден. И жизнь убегает.
 И лишь муза, мечта, бумажный кораблик безумного поэта никуда не убежит. Может быть поэтому поэт периодически "ампутирует" земных женщин, неудачниц его "почвенной" любви — и остается верен своей Музе… которую пока не нашел. Но, возможно, сама жизнь поможет ему, в конце концов, найти свою мечту, свое alter ego в женском облике…

Лев Болдов не издает толстых книжек. Он чрезвычайно требователен к своему имиджу, который не допускает "проходных" стихов. Болдовская осень — совсем не чета Болдинской. Лев Болдов говорит, что никогда не гонялся за количеством стихотворений, предпочитая качество. А отправной точкой ему служит "корпус" его собственных лучших стихотворений. И пляшет поэт не "от строки", а от замысла, от "духа" стихотворения.



 *   *   *

 Как эта осень дивно хороша —
 В своем неброском домотканом платье!
 Как будто отболевшая душа
 Раскрыла небу детские объятья.

 Какая правит миром тишина,
 Как сыплет сквер дукаты золотые,
 Как будто вновь надежда прощена
 За все свои посулы холостые.

 Какой над рощей розовый закат,
 Как тени облаков скользят по лугу —
 Как будто я тобой еще богат,
 Как будто мы еще нужны друг другу.

 Странное ощущение! Это стихотворение мог написать поэт Серебряного века. Ничто не выдает в нем эстетику Льва Болдова. Тысячу раз прав был Игорь Меламед, говоря о так называемой "благодатной" поэзии. Когда сама душа стихотворения настолько универсальна и народна, что за ней не видно автора.

 Я познакомился со Львом Болдовым много лет тому назад, в кочующем "Салоне всех муз" Анны Коротковой, современном аналоге "Бродячей собаки". Мы что-то долго отмечали и потому были изрядно навеселе. Лев Болдов прочел свои стихи. "А чем Вы еще увлекаетесь, кроме поэзии?" — спросил я, чтобы продолжить разговор. Надо было видеть в этот момент лицо Болдова. "Я — поэт!" — рявкнул он, внезапно протрезвев. Хорошо, что я не стал ему возражать. Время вполне убедило меня в правоте этого человека.

 Есть какая-то незримая "фронда" во многих стихотворениях Льва Болдова. Он словно бы вышел вещать один против всего остального мира. Хотя ничего такого "крамольного" в его стихах, пожалуй, нет. Просто он "милость к падшим" призывает. Как в свое время Пушкин. Засверкали светлыми красками такие монстры прошлого, как Троцкий и Дзержинский.

 Юноше, обдумывающему житье,
 решающему, делать жизнь с кого,
 скажу, не задумываясь —
 делай ее с товарища Дзержинского.

 Эти крылатые строки Маяковского вспоминаются "наизусть и всуе", когда мы читаем цикл Льва Болдова, посвященный историческим персонажам нашего недавнего прошлого.

 И, читая Болдова, понимаешь, что нельзя до такой степени чернить людей, владевших умами миллионов. Эти люди уже за все заплатили сполна — собственной жизнью. Лев Болдов, пишет ли он о Колчаке, или, наоборот, о Троцком, выступает за многомерную историческую справедливость. И еще, конечно, Болдов, поэт-романтик, по-своему щадит и оправдывает своих героев. Ведь первые большевики, по Болдову, были больше романтиками, нежели злодеями. И он пишет о поэтах и политиках прошлых лет так, как будто создает собственную антологию из цикла ЖЗЛ, и его совсем не смущает, что многие из былых кумиров давно развенчаны. Болдову представляется несправедливым, что этих, безусловно, грешных людей развенчивали те, кто не годится им и в подметки. Поэт с нескрываемой горечью отмечает, что выстрадавших свою "религию" лагерями и ссылками, интеллигентных и по-своему честных "донкихотов" Дзержинских победили "серые кардиналы" вроде Романа Абрамовича, дело не в национальности, а в масштабе личности.

 Поэзия Льва Болдова завораживает магически. Не тем, чем она, по идее, должна завораживать — блеском метафор, неопознанным воздухом инобытия. Или мудростью, пришедшей не отсюда. Я уже никогда не смогу забыть болдовского пассажа про улицу, которую не сможешь перейти, когда внезапно схлынет благодать. Но самое интересное — это Болдов-рассказчик. Откровенно говоря, я не люблю ни Питер, ни Колчака, ни Галича, ни многое другое, о чем взахлеб пишет поэт Болдов. Но сила его любви к своим героям так велика, что я невольно заражаюсь этой силой. Почитайте его стихи о Галиче. Я долго не мог понять, что он нашел в этом барде, который так немилосердно фальшивит в своих песнях, словно мамонт ему на ухо наступил. Но Болдов подает нам жизнь Галича как подвиг, как СЛУЖЕНИЕ. И почему-то не сомневаешься ничуть, что так оно и было на самом деле. Вопреки неабсолютному музыкальному слуху.

 Болдов любит своих героев из-за перенесенных ими испытаний, он сострадает им всеми фибрами своего большого сердца. К сожалению, многие читатели и слушатели "не расслышали" его замечательное стихотворение о Дзержинском. Нашли в нем "идеализацию палача". Двухмерное духовное пространство представляет необратимую сложность для нашего деградировавшего современника. Люди не понимают (или не хотят понять), что плохой человек может быть одновременно хорошим, в другом измерении, или, наоборот, хороший человек может быть также и плохим. Это совсем уж "сносит крышу" у простоватых людей, они не знают, чему им верить. А верить надо — поэзии. Поэзия всегда оставляет нам веру в лучший исход, в прощение и понимание. И в этом плане Лев Болдов — человек из будущего. Он уверен, что реабилитировать нужно не только Колчака, но и того же Дзержинского. Ради нашей с вами общей истории. Поэт популярно объясняет, почему нам надо быть милосерднее. Чтобы конечная победа не досталась пигмеям, которые свалили титанов и пожинают плоды своей пирровой победы.