Книжно-Газетный Киоск


Две силы
Как я лазил в Альпы и почему-то остался жив

В свое время я месяц прожил в Германии у родственников. Они предложили мне слазить с ними на гору Цугшпице — высшую точку Германии. Идти мне предстояло с людьми, которые еще в Союзе, до эмиграции, работали, среди прочего, инструкторами альпинизма. У меня же горного опыта не было вообще никакого. Было только горячее желание посмотреть настоящие горы.
Вышли из джипа мы у подножия. Напялили неимоверные для неопытного человека рюкзаки и двинулись по жаре наверх. Минут через 15 я был уверен, что идём мы уже часа два.
Мы вошли в лощину на высоте 1400 метров. Со всех сторон она была огорожена горами, напоминая гигантскую комнату без потолка. Комнату, настежь распахнутую в бездонность ночных галактик.
Затем мы полезли на четвереньках по крутому склону, состоявшему из камней, которые постоянно разъезжались под нами. Вид на долину напоминал уже вид с крыши небоскрёба.
Мы остановились. Перед нами стеной стояла отвесная черная скала. В нее были вбиты металлические скобы, одна над другой. В итоге образовалось нечто вроде лестницы для рук и ног. Она уходила вверх метров на 50.
— Интересно, — спросил вдруг почему-то дядя Петя, — имеет ли какое-то значение, с пяти метров падаешь или с пятидесяти?
Я засмеялся. Десятки лет ходит в горы и как будто впервые задается этим вопросом.
— Имеет, — ответил мой двоюродный брат Андрей в своей манере. — С пятидесяти лучше. С пяти еще в реанимации будешь неделю корчиться, а тут хоть сразу…
Судя по всему, хорошее настроение не покидало его ни на минуту.
На смену вертикальному испытанию пришло горизонтальное. Мы шли теперь в буквальном смысле над пропастью. Справа тянулась прибитая к скале проволока, к которой нужно было цеплять страховку. Под нами же, кроме узких металлических штырей, вбитых перпендикулярно отвесной скале, не было ничего.
В какой-то момент замок на моей страховке сломался. Это означало, что если я сорвусь, то она удержит меня лишь в том случае, если момент натяжения придется не на защелку. Теперь я рисковал жизнью не только в секунды перестегивания, а постоянно. А тут еще и одна из планок оказалась отогнута так, что наступать на нее было уже нельзя. Пришлось шагать через нее, делая чуть ли не шпагат…
Штыри были позади. Но там, при всем моем неуважении к сломанной страховке, можно было хвататься за шнур руками и не зависеть слишком сильно от одних ног, которые имеют свойство оступаться. Теперь же нужно было шагнуть на выступ шириной сантиметров 20–30 и довериться только ногам. Страховочный шнур закончился.
"Что это еще за форт Байяр? — подумал я. — Они тут совсем, что ли, охренели? И охота же подыхать зазря!"
— Что-то не нравится мне вот этот участочек… —— пробормотал я, едва сдерживая нечеловеческий страх.
— А что? — невозмутимо и как-то даже удивленно ответил дядя Петя. — По-моему, очень симпатичный.
Его непосредственность окончательно добила меня. Я шагнул. После такого диалога ничего другого уже и не оставалось…
Следующий этап был более добротным и честным. Падение, скорее всего, тоже означало бы смерть, и страховки тоже не было. Но теперь, по крайней мере, было за что хвататься руками и куда ставить ноги. Мы всеми частями тела быстро карабкались по бугристой скале, похожей на гигантскую лестницу с огромными каменными ступенями.
Далее, совсем как герои фильмов, схватившись руками за край обрыва, мы подтянулись и перекинули за него ноги. Одним словом, мы эффектно влезли на новую высоту.
Это был свежий, душистый альпийский луг. На нём мирно пасся горный козёл. Когда я достал фотоаппарат, козёл повёл себя так же, как поп-певец, застигнутый папарацци с новой любовницей, —— бросился наутёк. Хорошо еще, что камеру не разбил.
На смену великолепным красочным цветам пришла каменная пустыня — кучи, завалы из белой гальки. Сил давно уже не было. Таких нагрузок у меня не было больше никогда в жизни — ни до, ни после.
Не знаю, сколько мы еще шли по камням. В горах теряется представление не только о расстоянии, которое на глаз кажется меньше. Искажается высота, закручивается время. Остаются лишь опасность, одиночество и красота.
В какой-то момент началась снежная пустыня. Это стало полной неожиданностью. Я всегда думал, что вечные снега лежат на каких-то запредельных высотах, где моя нога никогда не ступит. К тому же поначалу не было холодно. Я был в шортах, футболке и кроссовках.
Между тем, приближался самый кошмарный, самый мучительный для меня этап нашего похода. Это был огромный снежно-ледяной склон, который крутел с каждой минутой.
Все ушли вперед, растворившись в густом сером облаке. Видимость составляла метра три. Я начинал замерзать. А главное — мои кроссовки предательски скользили. Такого мерзкого экзистенциального чувства неуверенности, когда каждый шаг может оказаться последним, и постоянного дикого ужаса я не испытывал никогда в жизни. Склон был длинный, на сотни метров уж точно, и весь усыпанный здоровыми валунами. В случае падения, думаю, я бы не смог уже за что-либо удержаться и остановиться: слишком большой был угол наклона.
Я догнал своих спутников на перевале. Они медленно шли по узкой, сантиметров тридцать, тропинке. Справа был одоленный нами бесконечный откос, утонувший в холодном облаке, слева — отвесная скала. Мы немного не дошли до высшей точки Германии — горы Цугшпице. Но из-за накрывшего нас циклона боль-шинством голосов постановили возвращаться.
Вниз я решил не идти, а сползать. Так было гораздо безопаснее. В какой-то момент я вообще поехал на пятой точке. Возникло странное ощущение эклектики. Это напоминало детское катание с горок, на санках или просто так, с веселыми криками и визгами, с возвращением домой в раннюю зимнюю ночь, по хрустящему, аппетитному снегу и уютным попиванием горячего чая с трескучим морозом за окном.
Помню, я опять старался, чтобы позади меня было 1–2 человека, но в какой-то момент опять отстал. Не знаю, как я вообще смог добраться до палатки. Помню, что, когда я шел по горизонтальным штырям, ноги мои тряслись от усталости крупной дрожью и я всерьез боялся оступиться. Тогда я остановился на штырях, прямо над пропастью, и, держась руками за шнур, привалился лицом к скале. Отдохнув, я двинулся дальше. Неожиданно для себя я стал почему-то напевать "В лесу родилась ёлочка". По-видимому, включился бессознательный механизм защиты.
…У горелки мои спутники о чем-то говорили. А я сидел в темноте, смотрел на пламя и мысленно клялся, что никогда больше не полезу в горы.
Утро было жарким и солнечным. Все ушли добивать Цугшпице, а мы с младшим двоюродным братом остались у палатки. Ему идти было лень, а я сказал, что хочу побродить здесь — поделать фотографии. И, конечно, я помнил свой вчерашний ужас. Я решил быть благоразумным. Я и был им… пока вновь не за-смотрелся на горы.
И всё повторилось. Мной овладело нестерпимое желание взобраться туда. Не на вчерашнюю скалу, где была вертикальная лестница, а на другую, соседнюю, безо всякой лестницы. И снова я подумал: если станет по-настоящему опасно, я просто возьму и пойду обратно. И вновь всё пошло не так, как я думал. Не в силах остановиться, я снова взобрался почти на вершину, снова замирал от ужаса и восхищения перед открывшимся мне видом, снова не знал, как буду спускаться, но каким-то чудом вернулся вниз целым и невредимым.
С тех пор я не раз лазил в горы в разных странах и частях света, делал фотографии, замирая от счастья и страха… но реального риска для жизни всё же избегал.
Пожалуй, этот поход в Альпы был моим самым опасным в жизни приключением — и одновременно самым ярким. Это была сплошная борьба двух сил — благоразумия, осторожности, самосохранения — и жажды красоты, открытий, прорывов, свершений. Думаю, эта борьба знакома каждому из нас.
Какая же из этих сил… лучше, важнее, правильнее? Я не знаю. Без благоразумия мы бы давно уже погибли. Без дерзновения — жили бы скучно, не развивались, не творили. Вероятно, задача человека — найти какой-то баланс между этими двумя силами, обретя гармонию.



Об авторе: Вадим Черновецкий — поэт, прозаик, критик. Чемпион России по шахматам среди юношей в командном составе. Публиковался в "Литературной газете", журналах "Юность", "Студенческий меридиан" и др. Победитель поэтического конкурса им С. И. Петрова (2008). Постоянный автор "ЛГ".