Именно когда пытаешься сосредоточиться, раздаётся звонок. Кирилл даже сосредоточиться не успел, только взял ручку. Звонок был в дверь. С сожалением, отложив пишущий цилиндрик и отогнав мысль "не открывать!", он не любил не открывать, Кирилл распахнул дверь. Первое, что он увидел — широчайшую улыбку. Улыбка почти скрывала лицо Валеры, тело пряталось за холстами.
Валера без приветствия бесцеремонно отодвинул друга и стал расставлять картины в коридоре. Он сновал муравьём и втаскивал с лестницы всё новые и новые холсты.
— Представляешь, — говорил он, — я думал, я их потерял.
— Как это? — не понял Кирилл.
Валера выпрямился, застыл.
— Я их сжёг. Помнишь, я рассказывал эту историю с Союзом художников.
Валера продолжил снование.
Лет десять назад Валера попытался вступить в Союз и пришёл к мэтрам со своими работами.
Как плохо мэтры играли в футбол, не знал никто, но отфутболивали они хорошо. После долгих походов от одного к другому Валера получил-таки ответ:
"Ваши работы м‑м‑м… как бы это помягче сказать… г‑г… хлам. Не надо больше сюда приходить".
Валера вернулся домой, собрал все работы, вынес на помойку и сжёг.
А теперь заносил их, насколько понял Кирилл, к нему домой.
На долгое время Валера отказался от кистей и красок, только сейчас начал вновь писать.

Они сидели за столом на кухне, пили чай, кругом стояли холсты. Многие Кириллу нравились. Странная живопись, но в ней было что-то притягательное. Уродцы, отдалённо похожие на людей и животных, разыгрывали сценки из жизни. Но каждое из нарисованных созданий вызывало отклик. Великолепное чувствование цвета и интересная техника. И этого человека не приняли в Союз.
— Как это получилось? — спрашивал Кирилл.
— Не знаю, — улыбался Валера. — Я думал, я их сжёг. Может, это было помешательство… Я ничего не соображал. Думаю — приснилось.
— А как? Как они вернулись?
— Я сел писать. Не идёт ничего. И вдруг вспомнилось, как я писал эти холсты, — Валера широким жестом обвёл полотна. — Мне так захотелось на них посмотреть… Вернуть их. Звонок в дверь. Стоит мужик бомжеватого вида. Я уже хотел ему сто рублей дать, чтобы не разговаривать, а он: "А вы не хотели бы вернуть утерянное, то, о чём сожалеете?". Я сразу начал вспоминать, где накосячил, как это можно переиграть. А он достаёт из мешка полиэтиленового, позвякивая бутылками, картинку. Я смотрю — моя. Моя работа!
— Мистика какая-то.
— Ага. Я тоже сначала не поверил. Схватил, смотрю. Моя кисть. Подпись моя. Я говорю: "Что вы хотите за это?". Он говорит: "Тысячу". Тысяча за прошлое — это ведь не дорого… Ну да, маленькая работа. Но это же моё прошлое. Я отдал ему штуку. Он уходит и говорит: "Это тоже ваше". Я выглянул и обалдел. Там вся лестница заставлена. Ну, я сразу к тебе.
— Охренеть! Об этом роман писать нужно!
— Роман… — и Валера снова счастливо улыбнулся.
— У меня тоже сейчас потеря… — пожаловался Кирилл.
— Вдохновение потерял? — расхохотался Валера.
— Закрыли сайт, на котором я выкладывал свои вещи. Что-то восстановил, конечно, но процентов двадцать-тридцать утекло.
— А что, у тебя на компьютере ничего не сохранилось?
— Осталась мелочь какая-то, я же прямо в окне браузера писал многие вещи. Так что-то у меня, что-то у друзей, что-то печаталось, я даже писать снова ручкой начал, чтобы хоть черновики остались, если что, — вздохнул Кирилл.
— А с администрацией сайта нельзя связаться?
— Да пробовал я. Не отвечают.

Кирилл подумал, что вернулся Валера, он только закрыл за ним дверь.
На пороге стоял небритый, низенький мужичок в коричневом полупальто, зелёной кепке и стоптанных кроссовках, у которых не то чтобы цвет было сложно разобрать, а сложно было не спутать, на какую ногу надевать. В руках полиэтиленовый мятый пакет, мелодично позвякивающий.
— Вы ко мне? — удивился Кирилл.
— Вы не хотели бы вернуть утерянное, то, о чём сожалеете? — спросил мужичок.
— Сколько?! — Кирилл тут же понял, что вот она — его удача.
— Тысячу, — произнёс мужичок.
Кирилл нервно выхватил из кармана тысячу и отдал. И смотрел, как мужичок медленно расправляет бумажку, смотрит её на свет и с трудом засовывает в лопатник, распухший от тысячных купюр.
— Скажите, а откуда вы достаёте?..
— Прошлое? — поднял взгляд выцветших глаз мужичок.
— Да… да, верное слово… Прошлое, — произнёс Кирилл.
— А не всё ли вам равно? — удивился мужичок, доставая из пакета кипу бумаг.
— Всё равно, — выдохнул Кирилл.
В кипе были утерянные рассказы — и те, о которых он помнил: "Зов мечты" — про наркоманов, "Бордово‑чёрный" — про вампира, который хотел, чтобы пили его кровь, "Забей меня насмерть" — про влюблённую клоунессу; и рассказы, о которых он совсем забыл.
Кирилл перебирал рукописи и думал о том, почему они так важны. Да, они часть его. Но ведь он мог их переписать заново. Возможно, лучше. Не стал бы, конечно. Потерялись и потерялись. А здесь случайное возрождение. Не смог бы он их восстановить, не вспомнил бы. В рассказах он прошлый. Он же, но другой. Надо двигаться дальше.
Кирилл перевернул лист и начал писать новое.

Через неделю позвонил Валера.
— Знаешь, всё то же. Ничего не изменилось, — говорил он упадочным тоном.
— Что не изменилось?
— Сунулся я со своими старыми картинами и получил по мордасам.
— Сожжёшь? — поинтересовался Кирилл.
— Нет, — отозвался улыбкой Валера, — это же прошлое…
— Да.

Кирилл разослал первые десять глав романа издателям, и посыпались звонки. С первым он говорил вежливо, с пятнадцатым угрюмо кивал трубке. Потом отключил телефон. Роман получился. Надо было писать. А потом продаваться дороже.
Кирилл положил перед собой чистый лист бумаги и вспомнил, что первый роман написал в пять лет. "Чёрный парусник" — так он назывался. Много героев, загадочные убийства и даже любовная линия, где девушка доводит до помешательства своего любимого, и он прыгает за борт. Подробностей Кирилл не помнил.
"Было бы интересно его перечитать", — подумал он.
Тетрадки, в которых написан роман, были отправлены на помойку мамой вместе со школьными тетрадями…
Раздался звонок в дверь.
Всё тот же мужичок в поношенных одеждах и с затёртой фразой:
— Вы не хотели бы вернуть утерянное, то, о чём сожалеете?
— Сколько? — поинтересовался Кирилл.
— Тысяча, — отозвался незнакомец.
— Нет, — сказал Кирилл и захлопнул дверь, успев увидеть кончик той самой тетради, доставаемой из пакета.

Его роман пользовался успехом и моментально испарялся из магазинов.
Кириллу нравилось заходить в магазины и смотреть, как расхватывают книгу. Новенькая, пахнущая типографс­кой краской.
Как-то, заскочив в книжный магазин, он впал в ступор. Рядом с его романом стояла книга, которая покупалась лучше. Но не это было главное. Книга называлась "Чёрный парусник" и стоила тысячу рублей.
Кирилл схватил томик и стал жадно перелистывать. Это был его текст. Немного стилизованный, но его! Только автором значился С. Кириллов. В первый раз за последнее время он купил книгу в дорогом магазине, а не в старой книге.
Пришёл домой и вчитывался, внюхивался, вгрызался в страницы. Прошлое нахлынуло огромной волной и оглушило. Он помнил теперь написание каждой буквы своих тетрадей.
Вспомнил и события, не связанные с романом. Как они из Зеленогорска на трехколёсных велосипедах поехали в Москву. Он был уверен, что за день вполне можно побывать в Москве и вернуться обратно. И за каждым поворотом дороги он обещал друзьям: "За следующим поворотом мы точно увидим Кремль". Только к средине дня он понял, что до Москвы не доехать, и они повернули обратно.
Вернулись вечером. Все ужасно волновались. Так, что забыли дать нагоняй.
Вспомнил, что года в три-четыре написал стихотворение. О цветочках-розочках, но с глубоким философским смыслом. Так он сейчас вспоминал. Он помнил строки лет до десяти, а сейчас осталось ощущение…
"Вот бы…" — подумал Кирилл.
Звонок.
Кирилл не узнал этого человека.
На пороге стоял низенький толстячок в шикарном костюме и лакированных штиблетах, в руках дипломат. Из-под шляпы с широкими полями вылезали щёки.
Только по взгляду Кирилл узнал бомжеватого мужичка.
— Вы не хотите… — вальяжно начал незнакомец.
— Хочу! — выкрикнул Кирилл и выхватил тысячу, это теперь были не деньги.
— Сто тысяч, — размеренно произнёс незнакомец.
Это была почти сумма гонорара.
У Кирилла оставались эти деньги. Он без сожаления отдал эту пачку, получив взамен извлечённый из дипломата листок, сложенный вчетверо.
Кирилл бережно развернул бумажку, прочитал свои корявые строчки, улыбнулся, перевернул лист и начал писать новый роман.