Обычное дело — "скорая" у подъезда,
а сердце вдруг екнет: кто-то сейчас ведь умер.
Смерть — не подземное царство. Вообще — не место.
Смерть — это тихо звенящий зуммер.

А когда и твои останки свезут на могильник,
ибо в Бозе помре ты, как пращур помер,
в сердце женщины вдруг зазвонит мобильник,
вызывая "любимый номер".

Пес метался, точь-в-точь как безумец
в лабиринте извилистых улиц
и шарахался прочь от авто,
волоча поводок, среди визга
тормозов — как в бутылке записка —
в Никуда, где хозяин Никто.

О Господь! Я Тобою заброшен.
Духом пал (так ржавеет без ножен
самый лучший клинок). Нем и пуст.
Сердцем выгорел — скорбь там и пепел.
Ни горяч и ни холоден — тепел.
И меня изблевал Ты из уст.

Зачем гляжу я в окна сизые
на пьяный в стельку околоток?
Зачем я слышу бредни сивые
и смех визгливых идиоток?
Зачем? — За шкафом… Затхлый запах,
пыль, паутина — эти сети
и дерганье в паучьих лапах —
вот что такое жизнь на свете.

Но жил ведь мальчик-одуванчик,
на солнечный веселый зайчик
глядел — был счастлив: как же чист
и светел мир! Играл горнист
побудку — а не ангел Судный
День возвещал… С нелепой суммой
(еда + секс + алкоголь
+ пьяный бред, в итоге 0)
остался он. Зачем? Чтоб вычесть
"я". И в осадок смерти выпасть.