Год назад в Кимрах, в театре, состоялась первая встреча ценителей творчества О. Э. Мандельштама. Их столицы приехали представители Мандельштамовского общества во главе с его председателем Павлом Нерлером, из Твери — журналист-мандельштамовед Сергей Глушков. В скорбный год 75‑летия со дня смерти великого поэта мы вспоминаем об этой встрече.

Когда в январе 1916 года Мандельштам упомянул Волгу в стихотворении "Зверинец", сама река существовала у него в сознании разве что в виде синей ленточки на карте Ильина:

Но когда в июле 1937 года он же писал, —

— то это была уже живая Волга, более того — в непростой для реки момент наполнения Угличского водохранилища.
Здесь, в Савёлово, на правом, крутом волжском берегу, Мандельштам с женой прожили несколько полу-дачных месяцев — с конца июня и по середину ноября 1937 года. Прожили как "стопятники" — им, бывшим ссыльным, въезд в Москву был заказан, но на отдалении в 100 с лишним километров проживать разрешалось.
До Савёлова было 130 км. Сегодня от Савёловского вокзала электричка довозит до Савёлова за неполные два с половиной часа. А во времена Мандельштама ходили самые обыкновенные поезда, как сейчас до Сонкова, и дорога занимала, наверное, на час дольше. Но для Мандельштамов это были пустяки, — ведь дорога была их домом.
26 июня Осип Мандельштам дал телеграмму Лиле Поповой: "ДОРОГА ЛЁГКАЯ КОРОТКАЯ СЛУШАЛ ЩЕЛКУНЧИКА СМОТРЕЛ ВОЛГУ МОСКВУ БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ ЯХОНТОВУ — МАНДЕЛЬШТАМ".
В Тверь (тогда Калинин) Мандельштамы переселились в ноябре того же года, перед тем попытав счастья и в Малом Ярославце, у Бруни, откуда — "чуя грядущие казни" — они в ужасе бежали. В 1990‑е годы тверской уже "Мемориал" хлопотал о присвоении имени Мандельштама одной из тверских улиц и о мемориальной доске. Но ничего не вышло.
А вот в Кимрах (Савёлово — часть Кимр) памяти о Мандельштаме повезло больше. Соединённых усилий двух энтузиастов — Владимира Коркунова и Олега Лаврова (первый — литератор и потомственный краевед, второй — главреж городского театра, народный артист России) оказалось достаточно для того, чтобы 3 декабря 2011 года на здании театра появилась доска в память о пребывании Мандельштама в Кимрах и Савёлове.
И сегодня — расположенное в самом центре города кирпичное здание театра, в своё время построенное на месте гигантского собора, выглядит своего рода архитектурным оазисом нормальности в полупустыне самого настоящего урбанистического разорения и запустения. В двух шагах от театра — стоящие в развалинах бывшие торговые ряды, построенные попечением Саввы Морозова и доведённые — буквально — до состояния мерзости запустения. Соседи — что Ленин, что Туполев — смотрят со своих постаментов мимо рядов, не останавливаются на них, судя по всему, и взгляды отцов города. Но и другие здания окрест, — в том числе изысканные купеческие постройки начала XX века, — поражают своей очевидной аварийностью. Если и есть в городе современные строения, то в памяти остаются всё же не они. Население тает: от 60 с лишним тысяч по переписи 1989 года на сегодня осталось меньше 50, то есть Кимры уже даже не средний город.
От театра до Волги рукой подать — там, на высоком правом берегу стояло некогда село Савёлово, в 1934 году присоединённое к Кимрам, тогда ещё подмосковным, а не подкалининс­ким. Перебраться в Кимры можно было только на лодке, переправой, а также продажей рыбы, промышлял бакенщик Фирсов. Он-то и перево­зил Мандельштамов и их редких гостей, например, Владимира Яхонтова с Еликонидой Поповой или Натальей Штемпель, в Кимры. Здесь, у пристани, Мандельштамов с Яхонтовыми увидел и запомнил единственный местный свидетель — малолетний Юра Стогов. От той поры сохранились бакен, стрелка Волги и Кимрки да нетронутая брусчатка по улице, загибающейся от пристани мимо торговых рядов к Соборной (ныне Октябрьской) площади, где, на месте собора, и стоит театр. Было это ровно 75 лет (статья написана в 2012 году. — Ред.) тому назад.
В воскресенье 1 июля 2012 года Мандельштамовское общество совершило летнюю вылазку в Савёлово‑Кимры — побродить по маршрутам поэта, посмотреть на зареченские виды, которыми любовался и он, познакомиться с местным комарьем. В отремонтированном театре гости из Москвы, Твери и Дубны встретились с труппой театра и теми кимряками, кому дорога память Осипа Мандельштама. Встречу вел В. Коркунов; П. Нерлер и Л. Кацис рассказали о Мандельштамовском обществе и об увековечении памяти Мандельштама, С. Глушков ("Мемориал", Тверь) — о своих безуспешных хлопотах в Твери. И, конечно же, звучали стихи Мандельштама — в исполнении артистов театра.
Снаружи, на стене театра обрела своё место строгая и бесхитростная мемориальная доска. Сверху — стихи: "Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,/ Но в книгах ласковых и в играх детворы,/ Воскресну я сказать, что солнце светит…". Пониже — текст: "В нашем городе в 1937 году жил и работал великий поэт Осип Мандельштам. 1891–1938". И подумалось: как хорошо бы здесь, у великой реки, в театре основаться и обосноваться мандельштамовс­кому фестивалю — с попеременной театральной, киношной, музыкальной программами…
…У вокзала мы заглянули в кафе. Как знать, не на этом ли месте тогда, в 37‑м, стояла чайная "Эхо инвалидов" (на самом деле: чайная "Эхо" промартели инвалидов — приведённая автором распространённая неточность попала в воспоминания Н. Я. Мандельштам и была широко растиражирована. — Ред.), куда Мандельштамы заходили почитать местную газету. (Это отсюда — "Вот "Правды" первая страница,/ Вот с приговором полоса…") Здесь же был и базарчик.
И отсюда шёл в Москву поезд вдоль строившегося вовсю канала Москва-Волга, у берегов которого копошились странные фигурки в лагерных робах. Мандельштам садился в поезд — и летел навстречу судьбе с несостоявшимся вечером стихов, с доносами Ставского и Павленко, с арестом в мещерской Саматихе — и со смертью на Второй речке у Тихого океана.
И отныне все географические точки этого маршрута скреплены памятными досками или памятниками, и повсюду звучат его стихи.

P. S. Случай с Кимрами примечателен ещё и тем, что это чисто местная инициатива, и Мандельштамовское общество к этому никаких усилий не прикладывало. А в 2011 году "Аэрофлот" счёл для себя целесообразным назвать именем "Осип Мандельштам" один из своих новых лайнеров, летающий ныне над Атлантикой между Россией и Америкой. Иными словами, само имя поэта, для многих функционеров советского периода не только идеологически не приемлемое, но еще и неудобочитаемое ("что за фамилия чортова!"), стало одним из общепризнанных "брендов" России и даже выплеснулось за рамки поэтического поля.