Валентина СИМОНОВСКАЯ
ЭТОГО ХВАТИТ, ЧТОБЫ ДОЙТИ
(О поэзии Валерия Земских)
(О поэзии Валерия Земских)
В условиях одноуровневой культуры поэт, отринув поддержку божественных сил, утратив правила канона и отбросив необходимость постороннего посредничества между словом и бытием, остался один на один с собой.
Без веры:
Без веры:
Ждут / Когда засияет на небе / Пустая звезда
Без света:
Путь / Зябкий / Без света / Без тени
Вне времени:
Это только кажется, / Что оно не равно нулю
Вне определенного пространства:
Ну не стойте рядом / Тесно / И пусто вокруг / И тихо
Без света:
Путь / Зябкий / Без света / Без тени
Вне времени:
Это только кажется, / Что оно не равно нулю
Вне определенного пространства:
Ну не стойте рядом / Тесно / И пусто вокруг / И тихо
Он сам теперь закон и архитектор слова.
Хорошо, если внутренние силы личности настолько велики, что позволяют заменять творца, создавать новый мир.
Хлебников вынашивал, выстреливал идеи, которые только завтра будут понятными. Обуреваемый восторгом созидания, он верил в возможность изменения человеческого мира посредством слова и цифры.
В нем говорил молодой век, кипящий возможностями.
Мы их упустили.
Сегодня «что может нелюдим»? Он может только углубляться в себя, не видя цели существования.
Жить, играя и шутя, глядя на все сквозь пальцы.
Или заражать все вокруг разъедающей иронией.
А может, как Валерий Земских, переживать осознание человеком своей историчности, конечности и свободы (Хайдеггер). Без выспренности, без восклицательных знаков говорить о полном одиночестве субъекта в мире. И о полном одиночестве существующего вне субъекта мира.
Поэт ни к кому не обращается, не рассчитывает на внимание Другого. (О некоммуникабельности творчества Земских хорошо сказала Д. Суховей.) Но Другой не может не откликнуться на трансляцию чувств такой напряженности и постоянства. Стихи завораживающие и убедительные. Притягательные искренностью и простотой.
Они говорят о том, как трудно удержать в рамках одного человеческого дыхания распирающее знание, ощущение огромности мыслящего и чувствующего вселенского потока, протекающего рядом с тобой. Независимо от тебя. Ты можешь только констатировать почувствованное, записать увиденное, отметить происходящее.
Хорошо, если внутренние силы личности настолько велики, что позволяют заменять творца, создавать новый мир.
Хлебников вынашивал, выстреливал идеи, которые только завтра будут понятными. Обуреваемый восторгом созидания, он верил в возможность изменения человеческого мира посредством слова и цифры.
В нем говорил молодой век, кипящий возможностями.
Мы их упустили.
Сегодня «что может нелюдим»? Он может только углубляться в себя, не видя цели существования.
Жить, играя и шутя, глядя на все сквозь пальцы.
Или заражать все вокруг разъедающей иронией.
А может, как Валерий Земских, переживать осознание человеком своей историчности, конечности и свободы (Хайдеггер). Без выспренности, без восклицательных знаков говорить о полном одиночестве субъекта в мире. И о полном одиночестве существующего вне субъекта мира.
Поэт ни к кому не обращается, не рассчитывает на внимание Другого. (О некоммуникабельности творчества Земских хорошо сказала Д. Суховей.) Но Другой не может не откликнуться на трансляцию чувств такой напряженности и постоянства. Стихи завораживающие и убедительные. Притягательные искренностью и простотой.
Они говорят о том, как трудно удержать в рамках одного человеческого дыхания распирающее знание, ощущение огромности мыслящего и чувствующего вселенского потока, протекающего рядом с тобой. Независимо от тебя. Ты можешь только констатировать почувствованное, записать увиденное, отметить происходящее.
Падают дни
Хлопьями снега
Тают в ладонях
Руки ко рту подношу
А они сухие
(Из кн. «Ветренность деталей», 2011)
Хлопьями снега
Тают в ладонях
Руки ко рту подношу
А они сухие
(Из кн. «Ветренность деталей», 2011)
Или:
Я надул шарик
Он лопнул
Лопнувший шарик
Забытого цвета
Возможно, красного
Но это неважно
Просто надул шарик
А он лопнул
(Из кн. «Ветренность деталей», 2011)
Он лопнул
Лопнувший шарик
Забытого цвета
Возможно, красного
Но это неважно
Просто надул шарик
А он лопнул
(Из кн. «Ветренность деталей», 2011)
Да. Вот оно главное, к чему пришло поствозрожденческое людское сообщество: изменить ты ничего не можешь.
Но в стихах Валерия Земских нет отчаяния. Этот человек чувствует непреложность существующего порядка вещей и черпает удовлетворенность, обнаруживая ее снова и снова.
Но в стихах Валерия Земских нет отчаяния. Этот человек чувствует непреложность существующего порядка вещей и черпает удовлетворенность, обнаруживая ее снова и снова.
Вышел на улицу
А там улица
Пошел в поле
А там поле
Лег на траву
А там трава
(Из кн. «Слегка чуть-чуть и кое-где», 2000)
А там улица
Пошел в поле
А там поле
Лег на траву
А там трава
(Из кн. «Слегка чуть-чуть и кое-где», 2000)
В принципе, все эти стихи можно прочесть с напором, допустим, возмущения или удивления, вложить в озвучиваемый текст отчаяние или иронию. Нет. Земских читает спокойно, без повышения тона. Ритм его высказываний ровен и негромок. Он не открывает америк. Он не восхищается вдруг увиденным. Он не плачет от обнаруженного отсутствия чего-либо. Он просто знает, что вдалеке все выглядит точно так же, что невидимый поезд уходит, что следы исчезают / Почти без следа, и не видно / куда все уплывает. И черпает силу в этом знании.
Вслед за ним мы перестаем искать ответы на свои зачем и для чего.
Перестаем спешить, принимая постоянство и узнаваемость мира в тающих зеркалах его текстов.
Начинаем понимать, что каждая нарисованная Валерием Земских картина – действительность в своей полноте. Что при всей обыденности, отраженной в сочетаниях обычных слов, чуть приправленных шуткой (каждый дует в свою дуду / не замечая / что она одна на всех), это и есть наша станция прибытия.
Закрывая книгу, вздохнем и поверим рецепту («Подойдите», из кн. «И немного назад», 2011):
Вслед за ним мы перестаем искать ответы на свои зачем и для чего.
Перестаем спешить, принимая постоянство и узнаваемость мира в тающих зеркалах его текстов.
Начинаем понимать, что каждая нарисованная Валерием Земских картина – действительность в своей полноте. Что при всей обыденности, отраженной в сочетаниях обычных слов, чуть приправленных шуткой (каждый дует в свою дуду / не замечая / что она одна на всех), это и есть наша станция прибытия.
Закрывая книгу, вздохнем и поверим рецепту («Подойдите», из кн. «И немного назад», 2011):
Но улыбнетесь
И этого хватит
чтобы дойти
И этого хватит
чтобы дойти