Книжно-Газетный Киоск


Союз писателей XXI века на карте генеральной


Георгий ЯРОПОЛЬСКИЙ

ПОСРЕДИ ЭПОХ
 
Дым

Мы заплутали: нет ни оград, ни вех.
Бах ли поможет или подскажет Блок?
Сизые нити дыма струятся вверх,
сизые нити дыма вдыхает Бог.

Впрочем, навряд ли: все поросло быльем.
Нет нам ответа, смутен нам Божий лик.
Блеклое небо пялится вниз бельмом,
ангелы скрылись, всяк прикусил язык.

Бог позабыл ли с нами Свое родство?
Равен эпохе каждый протяжный вздох.
Можно ли рушить зыбкое статус-кво,
если застряли мы посреди эпох?

«Явственно только чувство — не здесь, не так», —
строчка сложилась — в прошлом, с чего невесть.
Зло прорастает, ровно какой сорняк,
и не изводит — множит мерзавцев месть.

Как раскурочить цепь, что сковали нам?
Станет ли время — без дураков — иным?
Верится, что охранит нас заветный храм,
зренье вот только застит прогорклый дым.



Попытка отречения

Ахи, вздохи, чернильная сырость, —
ты избыт, сочинительский вирус!
       Не потянешь меня за язык.
Хоть я с прежним собою и вижусь,
но из собственных чаяний вырос,
       а живу — потому что привык.

Полно пялиться в небо пустое:
не отыщется в этом отстое
       человеческих искренних чувств;
остается глумленье простое —
что ни яблочко, то налитое,
       яду надо дорваться до уст.

Эй, гибискус, фиалка и кактус,
приобщаю вас к этому факту-с,
       дым пуская в вас ночь напролет:
божеством остается лишь Бахус,
осознание этого — лакмус
       (посинеет любой, кто поймет).

Жизнь сгорает быстрее, чем клубы.
Кто трубит в проржавевшие трубы?
       Не берусь описать этот звук.
Я бы мог заговаривать зубы,
да к чему? Эти фокусы грубы,
       кто бахвалится ловкостью рук?

До свиданья, счастливые дети,
тети, дяди, — тепло вам на свете:
       вы и в shit различаете sheet,
ну а я разорвал ваши сети…
Но откуда же строки вот эти?!
       Да и в горле немного першит.



Кнопка ВЫКЛ

Помню, ангелов я слушал хорал,
полагал, что рядом с ними мой дом.
Когда вытолкнули в зал, заорал
от испуга, от движений кругом.

Понемногу научился здесь жить,
не бояться ни софитов, ни лиц —
и порою стал выказывать прыть,
надышавшись терпкой пылью кулис.

К реквизиту и партнерам привык,
знаю сцену, помню текст назубок.
Жаль, что кнопку с маркировкою ВЫКЛ
от рожденья в нас вмонтировал Бог.



Смешные существа

Все же, что ни говори,
мы — смешные существа:
всякий хлам у нас внутри
превращается в слова.

Разложимо все, что есть,
до последней простоты.
Что такое ум и честь —
досконально знаешь ты.

Похоть, ревность, крови зуд
проявленьями любви
параноики зовут,
поясняя: C’est la vie!

Рвем рубахи на груди,
ан сегодня не вчера.
Сколь углей ни шуруди,
не окрепнет плоть костра.

Не хранимся в янтаре,
но сгораем, как дрова
с той травы, что во дворе,
мы — смешные существа.



Раненый лось

На башке нет волос,
а во рту нет зубов,
но, как раненый лось,
я бросаюсь в ljubov.

Мой последний рывок,
напряжение жил, —
чтобы знал Господь Бог,
для чего я здесь жил.

Чтобы даже скелет
помнил весь этот зной —
через полчища лет,
во Вселенной иной.



Пасмурный запев

Средь золотой кутерьмы
      южного края
елку поставили мы,
      в детство впадая.

Заполночь вышли во двор
      как для проверки —
темен был вышний простор,
      лишь фейерверки.

Новое небо и днем
      неблагосклонно.
Пятые сутки все ждем
      антициклона.

Пасмурных дней череда —
      словно ущелье.
Я просыпаюсь, когда
      ночь на ущербе.

И невозбранно черна
      лапой любою
елка в проеме окна —
      наша с тобою.



Перемена

«Меняются портреты тех, кто умер», —
раскормленные знахарки твердят.
Трагедией вернулся черный юмор?
Нет, это проясняется наш взгляд.
Иные смыслы видеть надоумил,
когда ушел — за грань, за строки, за…
Закрыв глаза — давая знать, что умер, —
поэт всем остальным открыл глаза.



Набор слов

Среди лубочных облаков,
чей облик ласковый так лаком,
крест самолетика готов
прикинуться небесным знаком.

Но там, я знаю, звон турбин,
раздолье праздным опасеньям.
…Лет в девять ездить я любил
в аэропорт по воскресеньям.

Тоска по странствиям прошла,
менять края неинтересно:
другие заняли дела
ребяческих стремлений место.

Не ведаю, как их назвать —
недосягаемые дали,
когда мои отец и мать
друг друга рядом не видали.

Дотянешься ли в ту же тишь,
а может, в ангельское пенье,
набором слов? ведь это лишь
еще одно стихотворенье.



Георгий Яропольский — поэт, переводчик, критик. Родился в 1958 году. Окончил английское отделение Кабардино-Балкарского госуниверситета. В издательствах «Домино» (СПб.) и «Эксмо» (М.) вышли переведенные им на русский язык романы «Белый отель» и «Арарат» Д. М. Томаса, «Облачный атлас» Д. Митчелла, «Лондонские поля» М. Эмиса и других авторов. Переводил также с балкарского, кабардинского, грузинского, турецкого и других языков. Автор четырех сборников стихов и стихотворного переложения Апокалипсиса (Откровения Иоанна Богослова). Живет в Нальчике.