Книжно-Газетный Киоск


Алексей ЦВЕТКОВ

ОН НАХОДИЛ ГРИБЫ В ЛЕСУ
 
жизнь и судьба

он находил грибы в лесу и ел их
речную пойму вытоптал на треть
а то что часто не хватало белых
не удивляло он ведь был медведь
лес был всегда прибежище и замок
а дачники всех белых едоки
гитарным визгом распаляли самок
на вылазке воскресной у реки

в барсучьей стороне под кровлей птичьей
всей шкурой хрупкий пробуя уют
он чувствовал что от людей практичней
поглубже в лес неровен час убьют
к противным притираются соседям
привык и он под плеск гитарных струй
тяжелый крест на свете быть медведем
но кем родился тем и существуй

он засыпал под кронами в омелах
впадал в тоску под утро оттого
что снились добрые леса где белых
полно а мудаков ни одного
но мужественно жил терпел не плача
бестрепетны звериные сердца
кому судьбой не выстроена дача
медведем быть задача до конца



время вперед

в краю миражей и преданий
возник из тумана завод
мертвец человека недавний
и тот из берлоги встает

он справился с прежней одышкой
без задницы вислой легко
и бережно держит подмышкой
видавшее виды лицо

а виды признаться не очень
пейзаж очевидцу немил
мертвец этот девушкой впрочем
в минувшем столетии был

точил на заводе детали
и книжки читал до зари
пока себе в скирды метали
в полях урожай косари

и что же он спросите видит
мертвец этот то есть она
какой себе сделает вывод
во что превратилась страна

гондоны кругом и какашки
в стекле и жестянках река
а парень в нарядной рубашке
целует взасос мужика

в цеху на току и по зонам
на брата вскарабкался брат
хоть борется с этим позором
в госдуме седой депутат

не сеем уже и не пашем
не строим мостов и метра
в натруженном сормове нашем
содом и гоморра с утра

и черепом горько рыдая
что нет ей шеренги в строю
обратно мертвец молодая
ложится в берлогу свою

коль нет в воскресении толка
пусть черви пируют в груди
лежи про запас комсомолка
еще раскопаем поди



*   *   *

однажды в проем продвигая дверной
свое немудрящее рыло
я понял что не было в жизни со мной
того что я думал что было

что в буркалах этих и в этой спине
в прыщах из-под стираной майки
есть многое то что не свойственно мне
а все что мне свойственно байки

я в жизни к прискорбию кто-то другой
себе идентичен не очень
и ввел в заблуждение этой пургой
приличных людей между прочим

пусть пакостный сон но какие же в нем
тупые сюжеты приснятся
и как в этом факте гори он огнем
друзьям и знакомым признаться

одно утешенье что этот урод
житейской крадущийся чащей
в положенный час за меня и умрет
а вовсе не я настоящий

я зря изводил километры чернил
в ущерб своему легковерью
но рыло ему как умел прищемил
попавшейся под руку дверью



*   *   *

он рассказал что там у них внизу
есть галерея лиц и эти лица
свисают с веток в призрачном лесу
как сон который никому не снится
архив моделей древних глин замес
порожних матриц прошлая затрата
и каждый выселенный в этот лес
узнает в каждой друга или брата
поскольку здесь извлечены из тьмы
на высвеченном как луна манеже
не то чтобы одни и те же мы
но для других всегда одни и те же
в пределах этой временной луны
поверх плеча в последний раз отмечу
короткую дистанцию любви
а дальше лес и гроздья глаз навстречу
но в них уже ни горя ни вреда
мне лодочник рассказывал об этом
пока он отвозил меня туда
откуда возвращенье под запретом



репортаж с титаника

мне разные глупости снятся вот вспомню одну
покуда о первой не вышибла память вторая
как будто мы сняли штаны и гуляем по дну
в букеты медуз и тропических рыб собирая

и как подобает за этой работой поем
но голос долой или слух отключили у тела
не хором выходит а каждый взахлеб о своем
о всякой херне что за долгую жизнь накипела

похоже на комикс и в нем пузырьками слова
лицо запрокинешь где строй этих литер неровен
но ластиком ловким сотрет его рыбья братва
в сюжете где видящий сам себе бэтмен и робин

мы этот язык наяву не встречали нигде
должно быть когнат безответного пения в душе
и станем теперь в необьятной скитаться воде
без слуха и слова как встарь с пацанами на суше

по сути парнас наизнанку до сноса основ
сквозь линзу поверхности звезд отголосок неонов
немая и мокрая вечность где все без штанов
с букетами рыб и в венках из морских анемонов

когда просыпаешься с мысленной рыбой внутри
и репу чесать плавниками пытаешься тупо
стихи это истинно те же во рту пузыри
весь воздух вода и начинка японского супа



морская прогулка

он вышел к морю и стоял смотря
как юнги выбирали якоря
цепь исходила воем окаянным
и шкипер проворачивал штурвал
а море разливалось океаном
и было им но берег пустовал

у этих юнг проворных на борту
мелькнули когти и клыки во рту
придав ему подобие улыбки
а руки не сжимались в кулаки
он знал масштабы риска но убытки
на суше были слишком велики

в тот раз он вышел к пирсу из страны
где смыслы и слова истреблены
ни рощи на обветренных обрывах
с разгона волны в сланец или гнейс
он ничего о чайках или рыбах
не знал и это был последний рейс

в стремлении на север или юг
он пренебрег улыбкой этих юнг
хоть вопреки просоленному ветру
и февралю его бросало в пот
он вдруг стянул картуз и поднял кверху
там поняли и вмиг спустили бот

он груде гнейса прошептал адью
и шкипер устремил свою ладью
навстречу немигающему блеску
пропасть навек в космической глуши
где все мертво на кабельтовы в бездну
но и до небосвода ни души



юбилейное

вдоль насыпи в кустах прожектор с вышки
страна снаружи в сумерки пуста
попутчик рассовал по рангам фишки
и вдумчиво ушел за полвиста

что стало с населением окрестным
зачем печаль на жителей скупа
здесь слишком часто с ордером арестным
их навещала заполночь судьба

вбивали в план пуды и тонны вала
и монументов свору возвели
но выживших с тех пор осталось мало
не приподнять народа от земли

когда еще на звук стреляла стража
когда мой поезд ездил под столом
там в кунцеве где перекресток страха
околевал на даче костолом

на трубной чернь о милости молила
бил паралич кровоточила речь
но вся страна с тех пор его могила
нет места в грунте мертвому прилечь

чем ночь длинней тем память в ней короче
не бог весть что в итоге за чины
мы спрятались в купе и пишем сочи
из всей истории исключены

задернув шторой ночь где крылья кармы
расправленные плещут над страной
я струсившему открываю карты
чтоб третьего оставить без одной

мы милостей не ждали от погоды
и трупный ветер выл над полотном
на аркалык где вышки-пешеходы
сбивались в стаю под моим окном



духовная стезя

когда поднимал нас в атаку комбат
который нам был вместо папы
мы верили все что небесный вомбат
над ним простирал свои лапы

когда мы стерпев повороты судьбы
в бору находили опята
то все понимали что эти грибы
священный подарок вомбата

но мне в этом гимне борьбы и труда
фальшивая чудилась нота
я был убежден что вомбат ерунда
а милость душе от енота

я смолоду был горделив и упрям
чуть искоса глянут и к ножнам
и дерзкая мысль подступала к кудрям
об этом еноте возможном

но к старости стремя менять недосуг
порой не представится случай
я снова смирился барсук так барсук
и дух над полями барсучий

мерещится смертная в мыслях межа
а все же беда не согнула
и словно воочию видишь ежа
в лучах над флажком есаула



досмотр

по дороге катится коляска
за верстой мотается верста
в тесном ящике в канун коллапса
волновая функция кота

ящик на коленях пассажирки
есть еще багажные места
бедный мурзик где твои ужимки
боевая выправка хвоста

пассажирка ищет тайных знаков
проверяет карму и астрал
шредингер один из австрияков
женщину коварно разыграл

больше барсик не играет с мышкой
и к ногам не ластится как дым
спит суперпозиция под крышкой
дохлого животного с живым

кот ни жив ни мертв в своей гробнице
символ всех находок и пропаж
вот и к государственной границе
подъезжает скорбный экипаж

вся в слезах к таможеннику дама
он же в настроении крутом
беспардонным лезвием оккама
сносит крышку с ящика с котом

здесь тактично пропустить страницу
сколько слез на физику ни трать
лучше нам не ездить за границу
и котов возлюбленных не брать

грустно завершается однако
пагубной науки эпизод
кто из нас не павлову собака
то уж точно шредингеру кот



автоэпитафия

в безбрежной крапиве ржавеет подкова
с передних копыт алексея цветкова
косая и стертая не по летам
инструкцию к ней написал мандельштам

изгладил прогресс колесо и полоску
где бурей в кювет оттащило повозку
в сажень высотой проросли деревца
сквозь мчащийся навзничь скелет жеребца

с обочины в чащу стремительным юзом
не сладив с последним трагическим грузом
в пробирку посмертную славу сольют
что мимо ни мышь то скелету салют

небесная ширь и присутствие леса
пусть служат намеком на тщетность прогресса
наглядным уроком истории всей
что был ненадолго такой алексей

кто пробовал всплыть над стрекающей бездной
на время останется вещью железной
но вскоре и эту накроет волна
в борьбе с кислородом падет и она



рассуждения о методе

как-то в самом устье марта в день рождения декарта
в центре пасмурного квинса без работы и семьи
в транс впадал я понемножку окуная в кофе ложку
вспоминал жену и кошку жизни снятые слои
и расслышал как бы мысли безотчетные свои
вслух je pense donc je suis

дождик шел на свете мелко на окошке грызла белка
скорлупу покуда время у станка сучило нить
но над дверью было пусто ни тебе паллады бюста
бюстов здесь давно не густо лоб поэту преклонить
кто французскими словами в ком вообще такая прыть
молвил мыслить значит быть

верх ли глуп наивен низ ли сам я чужд малейшей мысли
существую но не слишком без глубоководных дум
грустно истине отныне повтори хоть на латыни
сын беслана и катыни белке сват и сойке кум
что за чертова загвоздка как проник в звериный ум
бред cogito ergo sum

думать лишнего не надо нас покинула паллада
и сова ее в чернилах растворилась не спеша
вреден легким шведский климат найден труп и чисто вымыт
жизни мертвые не имут а казалась хороша
даром что ее в разлуке коротали кореша
наше тело и душа

лучше жить в дождливом трансе в квинсе c´est ce que je pense
демон демону сигналы шлет на спрятанной волне
поздравлять реальность рано смертный ум юдоль тумана
от повторного обмана вред философу вдвойне
есть лишь слабая надежда что в большом загробном сне
все исправится рене