Александр Петрушкин
ТО, ЧТО ЛЕЖАЛО НА ЛАДОНИ
* * *
ТО, ЧТО ЛЕЖАЛО НА ЛАДОНИ
* * *
То, что лежало на ладони,
хрустело яблоком на свет
[глазной] распахнутой пчелою,
как донник, павший на столе.
Сгорает кожа восковая,
как лепет нас клюющих птиц,
в ребенке под столом сужаясь,
и донник говорит: простись,
на дне у неба, прижимаясь
плотнее к темени кругов,
я слышал, как с меня снимают
[как с древа яблоко] засов.
Там я лежу на дне у света —
пока расходится волна,
хрустящая, как волн пометки
на ткани теплого ствола.
И чем мне светит скатерть эта,
когда в хруст руку протянув
взлетает яблоко [глазное],
пчелу и донник взявши в клюв?
хрустело яблоком на свет
[глазной] распахнутой пчелою,
как донник, павший на столе.
Сгорает кожа восковая,
как лепет нас клюющих птиц,
в ребенке под столом сужаясь,
и донник говорит: простись,
на дне у неба, прижимаясь
плотнее к темени кругов,
я слышал, как с меня снимают
[как с древа яблоко] засов.
Там я лежу на дне у света —
пока расходится волна,
хрустящая, как волн пометки
на ткани теплого ствола.
И чем мне светит скатерть эта,
когда в хруст руку протянув
взлетает яблоко [глазное],
пчелу и донник взявши в клюв?
КОЛОДЕЦ
Руслану Комадею
Ты все провожаешь свои голограммы в шиповника ад,
который в себе вышиваешь, на память, как линию рваную рта.
Гляди — просветлеет колодец, и гонят быков —
ведь рай это полость — беда ли, что мал? Это все.
Чтоб хлеб подавал бледный знак — что в твою Чилябонь,
как малое стадо пришел телеграф — но уволь! —
там гонит колодец быков, как бы кровь чистотел,
шиповник растет через звук, меж своих же ветвей.
Есть мокрый двойник у быка. Он — колодец, он — чист,
растет из шиповника, с горлом разрезаным вниз.
Светает двойник, как фонарь, освещает свой рай,
где гонят быков, чья спина распрямилась в трамвай,
врастая в шиповник. И больше не вправе стоять —
шиповник, колодец и бык в свои ветви летят.
который в себе вышиваешь, на память, как линию рваную рта.
Гляди — просветлеет колодец, и гонят быков —
ведь рай это полость — беда ли, что мал? Это все.
Чтоб хлеб подавал бледный знак — что в твою Чилябонь,
как малое стадо пришел телеграф — но уволь! —
там гонит колодец быков, как бы кровь чистотел,
шиповник растет через звук, меж своих же ветвей.
Есть мокрый двойник у быка. Он — колодец, он — чист,
растет из шиповника, с горлом разрезаным вниз.
Светает двойник, как фонарь, освещает свой рай,
где гонят быков, чья спина распрямилась в трамвай,
врастая в шиповник. И больше не вправе стоять —
шиповник, колодец и бык в свои ветви летят.
РИСУНОК
повис над нами пловец синий
певец одышки и гомера
вокруг посмотришь много глины
а остальное все — химера
ключи скрипят внутри у скважин
как будто женщина полна
мужчин и Бога по порядку
выводит в озеро она
и за пределами пристанищ
гудит соленый звук дождя
наверное и мы дождались
пловца фонарного в костях
ключи скрипят внутри у скважин
как будто женщина полна
мужчин и Бога по порядку
и грудь ее как смерть — тесьма
и у рисунка вот такого
сверчок под сердцем замолчит
чтоб слушать как Гомер с Химерой
под глиной слушают ключи
ключи скрипят внутри у скважин
как будто женщина полна
мужчин и Бога — в женском платье
идет навстречу ей волна
и покидаются причины
ее открытых берегов
и смотрят внутрь ее мужчины
соображая: кто из трех
певец одышки и гомера
вокруг посмотришь много глины
а остальное все — химера
ключи скрипят внутри у скважин
как будто женщина полна
мужчин и Бога по порядку
выводит в озеро она
и за пределами пристанищ
гудит соленый звук дождя
наверное и мы дождались
пловца фонарного в костях
ключи скрипят внутри у скважин
как будто женщина полна
мужчин и Бога по порядку
и грудь ее как смерть — тесьма
и у рисунка вот такого
сверчок под сердцем замолчит
чтоб слушать как Гомер с Химерой
под глиной слушают ключи
ключи скрипят внутри у скважин
как будто женщина полна
мужчин и Бога — в женском платье
идет навстречу ей волна
и покидаются причины
ее открытых берегов
и смотрят внутрь ее мужчины
соображая: кто из трех
* * *
Так вырой же тьму из могилы,
чтоб — как колыбель —
качалась она средь стеблей
предрассветных стрижей,
сгоняемых скрипом сосны,
в навесные углы,
стучащейся с нашей
прозрачной, как мы, стороны,
что вырыла нас,
и лопаткою птичьей звучит
над каждой цикадой,
как будто хозяйка бренчит
в прихожей костями, детьми —
разменяв лишь лицо, а не цвет,
начавши с конца,
поскольку сначала нас нет
ни в кадре, ни в клюве,
ни в этом фонарном бельме.
Как будто есть тьма —
мы себе ковыряем белье
Стоим у сосны между бедер,
поднявшихся в свет,
кроша в темноту, то, что
[после прошедши] кольнет.
чтоб — как колыбель —
качалась она средь стеблей
предрассветных стрижей,
сгоняемых скрипом сосны,
в навесные углы,
стучащейся с нашей
прозрачной, как мы, стороны,
что вырыла нас,
и лопаткою птичьей звучит
над каждой цикадой,
как будто хозяйка бренчит
в прихожей костями, детьми —
разменяв лишь лицо, а не цвет,
начавши с конца,
поскольку сначала нас нет
ни в кадре, ни в клюве,
ни в этом фонарном бельме.
Как будто есть тьма —
мы себе ковыряем белье
Стоим у сосны между бедер,
поднявшихся в свет,
кроша в темноту, то, что
[после прошедши] кольнет.
ДИАЛОГ
Порезавшись крапивою сухой,
ты дышишь, удивляясь расстоянью
с ее молчанием, и спелый перегной
земле передает свое дыханье,
крапиву он роняет в небеса —
и верится пока еще крапиве,
что есть в ее молчании леса,
строения (и что немного кривы
все эти построения ее),
что дышит Бог в рыжеющий затылок
что перегной когда-нибудь спасет
пуская сок в какой-нибудь отрывок,
в ее порез, который, как язык,
зеленым хлорофиллом мокнет
в горле,
ее порез с моим заговорит
и их молчанье долгое умолкнет.
ты дышишь, удивляясь расстоянью
с ее молчанием, и спелый перегной
земле передает свое дыханье,
крапиву он роняет в небеса —
и верится пока еще крапиве,
что есть в ее молчании леса,
строения (и что немного кривы
все эти построения ее),
что дышит Бог в рыжеющий затылок
что перегной когда-нибудь спасет
пуская сок в какой-нибудь отрывок,
в ее порез, который, как язык,
зеленым хлорофиллом мокнет
в горле,
ее порез с моим заговорит
и их молчанье долгое умолкнет.
* * *
И вот ты раздвигаешь двойника
через тростник, в котором он клубится,
еще туман [почти что не вода,
а ключ от птицы, что ей не разбиться
дает возможность]. Говорит со мной
двойник соломенный, садящийся на плечи,
саднящий горло — вот, как божемой,
тростник меня раздвинул вдоль и лечит
выращивает мокрое лицо, шагает по лицу
как бы в печали, и август смотрит
пристально за мной —
кутенком, заблудившимся в причале,
чтоб слышал я, как шелестит тростник,
олений глаз закрыв наполовину,
и мокрый, словно смерть, двойник журчит,
меня [перед собой] как дно раздвинув.
через тростник, в котором он клубится,
еще туман [почти что не вода,
а ключ от птицы, что ей не разбиться
дает возможность]. Говорит со мной
двойник соломенный, садящийся на плечи,
саднящий горло — вот, как божемой,
тростник меня раздвинул вдоль и лечит
выращивает мокрое лицо, шагает по лицу
как бы в печали, и август смотрит
пристально за мной —
кутенком, заблудившимся в причале,
чтоб слышал я, как шелестит тростник,
олений глаз закрыв наполовину,
и мокрый, словно смерть, двойник журчит,
меня [перед собой] как дно раздвинув.