— А вы когда-нибудь читаете книги, которые сжигаете?
Он рассмеялся.
— Это карается законом.
— Да-а… Конечно.
Рэй Бредбери "451 градус по Фаренгейту"

— Что нового, дочь?
Ночь вошла тихонько, чтобы никто не заметил. Медленно темнело, глаза постепенно привыкали. Старик сидел у окна и смотрел, как небо становится ярче. Девочка вязала, покачиваясь в кресле, щурилась. Работа шла всё тяжелее, но девочка думала, что просто устала, не замечая, как ночь обнимает ее. И только когда старик вдруг обернулся к ней от окна — темнота ударила его по глазам — и спросил привычно: "Что нового, дочь?", она вдруг поняла, что в доме совершенно темно.
— Деда, можно я сегодня зажгу свечу? — Девочка редко отвечала на вопрос "Что нового?", тем более что нового давно ничего не было.
Дед не любил, когда вечером зажигали свечи. Их маленький домик стоял в диком густом лесу и прятался от чужих глаз. Обычно вечерами они сидели в чёрной темноте и рассказывали друг другу сказки или пели песни. Конечно, было бы лучше сидеть при уютном свете огня. Но на эти неяркие брызги света, словно мотыльки, слетались заблудившиеся путники. Дед не любил пришлых. Не любил знакомиться, узнавать их истории, рассказанные слово за слово за ужином, а больше под вино. Не любил делиться едой и выпивкой. Всё новое было ему интересно только теоретически.
Девочке, наоборот, нравилось, когда приходили эти, чужие. Хотя обычно они разочаровывали её, она не теряла надежду однажды увидеть настоящего… Кого настоящего? На этот вопрос она ответить не могла. Но была уверена, что с первого взгляда узнает его и сразу поймёт, что он тот самый.
Поэтому она часто просила у деда разрешения зажечь свечу, и дед иногда соглашался — когда у него было хорошее настроение.
— Зажги, доча, зажги. Надеюсь, никто не придёт! А если придет, пусть расскажет нам, что нового там, в мире. Что-то я соскучился по новостям.
Девочка обрадовалась и, чиркая спичками, ловко зажгла огрызки свечей в трёх светильниках. Дед ворчал — мол, очень ярко, куда столько света! — но юная барышня не слушала его и уже поправляла волосы перед старым захватанным зеркалом. Дед привычно убирал со стола книги и прятал под тряпки в старые сундуки, служившие им стульями. Девочка взяла одну книгу и, прежде чем убрать, долго смотрела на обложку, нежно гладила старый переплет.
— Да, доча, сейчас таких больше нет… Читай, смотри, радуйся. Мы с тобой, может быть, последние, у кого ещё остались книги.
Девочка как-то ссутулилась и неохотно убрала книгу. Она, конечно, позабыла о том, почему они живут здесь, на отшибе, вдалеке ото всех. Дед тоже об этом забывал, когда вдруг разрешал зажечь свет. Иногда им казалось, что всё совсем не так, и они живут здесь просто потому, что живут. А сейчас им обоим захотелось поскорее потушить свечи. Но дед не хотел расстраивать внучку, а девочка всё ещё кого-то ждала.
— Я иногда боюсь, что придут те самые.
— Я тоже этого боюсь, доча.
— Что с нами будет тогда, деда?
В ту ночь никто так и не зашёл к ним на огонёк. На другой день и еще долго после него девочка не просила зажигать свечи. Но однажды снова попросит. И однажды кто-то придёт.