Книжно-Газетный Киоск


Ведущий — Владимир Коркунов

ЛИТОБОЗ
 
Безусловная условность

Второй номер возрожденного журнала «Зарубежные записки» (Книга 22 / 2013) представляет поэзию Бориса Херсонского, Веры Зубаревой, Александра Габриэля, Марины Кудимовой и Сергея Попова, прозу Рады Полищук, Семёна Каминского и Александра Крамера, а также литературоведческие и критические материалы Владимира Коркунова, Марины Кудимовой и Натана Солодухо.

Борис Херсонский пишет много — и это благо, но подступает однообразие вместо разнообразия — когда зачитываешься автором, а следовало бы остановиться. Но как — если стихи, подборки и публикации появляются как из рога изобилия (высокого качества!) — и уже не понятно, стиль ли это Херсонского или общие мотивы, витающие в русскоязычной поэзии? Стиль ли или способ коммуникации, где техническая сторона — орнамент, а суть в движении мысли?
Универсально русское (условно русское) стихотворение:

Рабы восстают и падают — на то и рабы,
чтобы раз в два столетия встать на дыбы,
а после кланяться в ноги, ползать у ног,
вгрызаясь в землю или целуя сапог.

Смысл-то можно при желании выискать любой и — доказать. (Как было в случае Мандельштама: Виктория Швейцер сделала филигранный анализ «Стансов» 1937 года, а О.М. попросту был влюблен в сталинистку Лилю Попову, супругу артиста Яхонтова, и готов был ради тайной страсти писать «сталинские» стихи.) Но прямота высказывания здесь лучше воровства. И симптоматика строк Херсонского — не только про день сегодняшний, а: «Вот вам и вся история, а вот и учебник ея…», она — универсальная, о природе человека. Так под оболочкой социального текста рождается философский, подключая другие «органы чувств». А если остановиться подольше, то и другие смыслы и пласты возникнут. Ибо чтение — сотворчество. И — совершенно не условное.



Связанные одной смертью

В августовском «Зинзивере» (№ 8 / 2013) среди прочих материалов обращает на себя внимание подборка вечно опальной Людмилы Дербиной, сопровожденная предисловием Игоря Панина и провокационным (для всех антагонистов, разумеется) отзывом на ее стихи Николая Рубцова.
Имя Людмилы Дербиной навек спаяно с ним. Но Рубцов был гением, и соприкоснуться с ним тянет. Панин, автор предисловия, взывает: «Я вовсе не собираюсь оправдывать Дербину. Я прошу ее понять».
Что там произошло на самом деле? Мнений — десятки, споры не утихают по сей день, рана русской поэзии кровоточит: кто-то проклинает Дербину, кто-то встает на защиту. Но часто забывается, оттеняется, что и она — поэт. С такими, например, стихами:

Я топтала рассветные травы,
из-под ног снегирями зори взлетали.
Ради горькой моей славы
люди имя мое узнали.
Я — чудовище! Полулошадь!
Но мерцают груди, как луны.
Моя жизнь — это скорбная ноша,
насмешка злая фортуны,
роковое кровей смешение,
в гулком сердце разряды гроз!
Сверхлошадное напряжение —
дотянуться до синих звезд!

А вот слова Рубцова: «То, что стихи Людмилы Дербиной талантливы, вряд ли у кого может вызвать сомнение. Если не сразу, то постепенно, но все равно ее стихи глубоко впечатляют, завладевают сердцем и запоминаются. Пусть запоминаются не всегда построчно, но в целом, как еще один чистый и взволнованный голос русской лирической поэзии».
Присоединяюсь к автору вступления: оправдывать не собираюсь. Ибо свечки не держал. Но одно остается точным — без Рубцова не было бы Дербиной, а без Дербиной того Рубцова, которого мы знаем. Трагедия — самая яркая точка его жизни. Возвращаясь к ней, не скудеет и читательская аудитория. Гении всегда уходят вовремя и — безвременно.



Между Богом и чертом

В юбилейном, сотом номере «Литературной гостиной» (№ 9 / 2013) стихи Евгения Карасёва — постоянного автора «Нового мира» и «Ариона». Стихи внешне простые, но содержащие внутреннюю энергию — мысли, жизненной мудрости, умения замечать. Он не похож на прочих, создает тверской текст, наполненный многими культурными константами города: то тут, то там возникают тверские мосты, дома, улочки («Город мой над рекой,/ над волной с сединой… <…> И мосты! И мосты!»)… Потому и путь — проходящий мимо магистральных боев: кто за Бога, а кто за черта. Он — наблюдатель; романтик, несмотря ни на что — ни на преклонный возраст (родился в 1937 году), ни на 20 лет тюрем и лагерей:

Дорог много,
но две четких.
Говорят:
— Иди с Богом.
Или:
— Ступай к черту!
Не клюнув на молебен,
попытав нечистого петлю,
я выбрал журавля в небе.
И до сих пор ловлю.

Елена Сафронова отметила четко: «Характерно, что “карасёвское” умение работы со словом сегодня мало кому присуще…». Это действительно так. Как рассказывал автору этих строк сам поэт, работая над стихотворением, он может израсходовать целую писчую тетрадь. И это все в поиске одного-единственного (вечно ускользающего — как говаривал тверской коллега Карасёва по перу Владлен Кокин) Слова.