За стеной тарахтел будильник. Кир открыл глаза и покосился на висящие на стене старенькие часы. Половина восьмого. Нормальные люди во время летних каникул в такое время не встают. А ему надо. Вот надо и всё тут. Кир потянулся, хрустнул пальцами и снова затих на диване – за дверью выразительно скрипнули половицы. Это мама. Интеллигент в первом поколении, как шутил дед. Не открывая двери, мама постояла в коридоре минуту, затем постучала.
– Кирюша, спишь? Ты разбудить просил. Время половина восьмого, вставай!
– Ага. Спасибо мам, я встаю уже.
Мама открыла дверь и прошла к окну, за которым лупил в жестяной подоконник сильный дождь. В комнате было уже совсем по-осеннему холодно.
– И куда намылились в такую погоду? Простыть перед школой охота? Зачем форточку открытой оставил? Холодильник, а не спальня…
Кир, не отвечая, вылез из-под махрушки и босой левой ногой подвинул к себе правый шлёпанец, в прочем, что это был именно правый шлёпанец, непосвященный вряд ли бы догадался, тапки для семьи шила бабушка, из старых сумок, валенков и даже одеял. Поэтому разница между левым и правым шлёпанцем была минимальна.
– Да мы с Максом прогуляться собирались. И потом ещё дела. Да рыбалку на ночь затевали, приготовиться надо. А дождь – фигня. Штормовку надену.
Мама, вздохнув, проворчала: «дела у них», и пошла собираться на работу. Вставать не хотелось. В комнате и правда было прохладно, но по-другому нельзя. Не открой он с вечера форточку, сейчас в комнате воняло бы как в мазутной котельной. Прокопчённая одежда, аккуратно свернутая и упакованная в полиэтиленовый пакет, лежала под письменным столом, и заныкать её где-нибудь вне квартиры вчера не было никакой возможности. Открыв обратно закрытую было мамой форточку, Кир шаркающей походкой направился в ванную. Мама уже стояла у двери и искала что-то в сумке, Кир, не глядя, сунул руку в полку для газет, нащупал там кольцо и протянул маме её ключи:
– Ты ведь вчера с сеткой пришла, не с сумкой.
– Спасибо, сынок. Отец скоро придёт, ты ему толчёнки оставь. И рыба пареная – ему. Тебе жареная, в сковородке на плите. Чай свежий сегодня заварила. Пей.
Кир действительно ненавидел «тридцать седьмой» чай, жененый. Но он через раз такой был, поэтому он оценил мамину заботу и улыбнулся ей. Мама улыбнулась в ответ и вышла.
Кир уже допивал чай, когда в дверь позвонили. В глазке мелькала скруглённая линзой «шайба» друга. Макс был худым и хмурым парнем, себе на уме, но верным и, по своему, честным.
– Ты чего, не готов ещё? Время-то уже…
– Да грязь оттирал. Шмотки изгваздали вчера, а в ларь заныкать с вечера не вышло. Под стол в пакете закинул, не высохли.
– Ладно, проехали. Ну, иди, одевайся, я тут подожду.
– Макс, чаю будешь? Свежий…
Кир почувствовал себя неловко. Жилось Максу куда сложнее, чем самому Киру, и он вполне мог на такое «благодеяние» обидеться. Но пронесло, Макс улыбнулся криво, посмотрел ему в глаза, и молча шагнул через порог. Кир поймал себя на мысли, что Макс его, с его сомнениями, насквозь видит и.… Прощает, что ли?
Пока Макс пил чай, Кир собирался: одел на босу ногу шерстяные потасканные носки, старые братнины брюки от школьной формы и дешёвый китайский хэбэшный свитер поверх купленной в военторге серой фуфайки с длинным рукавом. Довершили экипировку спецовочные отцовские ботинки и куртка-штормовка с капюшоном, сшитая мамой из толстого брезента.
– Ну что, пошли что ли…

«Прогуляться» сегодня они собирались на заброшенную стройку на окраине района. С неделю назад салаги, где-то в недрах верхних этажей, нарыли толстый многожильный медный кабель. И, как им и полагается, расточительно устроили из него «тарзанку». Тарзанщиков отловил сторож, оттаскал за уши и отпустил с миром. А «тарзанка», забытая сторожем во время педагогического действа, осталась висеть из оконного проёма четвёртого этажа, где её и разведал шедший мимо по случаю тотальной летней незанятости Макс. Позже, он отловил одного из наказанных суровым сторожем салаг и за жвачку «бомбибом» выкупил у него, где именно они нарыли тот кабель и есть ли там ещё. Таким образом, задача была ясна, тактическая схема набега Максом прикинута и дело осталось за малым: добыть кабель с охраняемой территории, привести его в товарный вид и обратить в российские рубли…
До окраины района добрались без приключений, раннее время и дождь сделали своё дело – гопников по дороге не попалось. За пустырём в пелене дождя проступали очертания той самой стройки, с сокровищами и бдительным сторожем.
– Давай так, видишь канаву для каналюги? По ней можно до самого забора дойти, там канава арматурной решеткой загорожена. Из канавы – направо, там сторожка, но надо узнать, на месте ли сторож. Он тут честный, водку пьёт, но по вечерам только, так что сейчас он с похмела, но чем чёрт не шутит. Как решим со сторожем – обратно через канаву и за забором вкруговую. Там, за домом, к окну второго этажа по лесам гнилым подняться можно. Вот в то окно и пролезем. А дальше – главное на свету не мелькать…
– Ясно. Макс, а окна на первом? Они щитами заколочены, решеток нет, может подломать щит проще?
– Кир, вот ты деревня. А если сразу всё не унесём? Подломаем щит, наследим. Станет сторожу интересно, за каким чёртом мы туда лазили, и всё…
– Ну, тебе виднее.
Справа от канавы торчала сторожка. Эти сторожки строили, казалось, вокруг топчана с засаленным матрацем, стола, со следами стаканов и царапинами от ножа (непременно легендарного советского складня – «белочки») на оббитой полировке и печки-буржуйки в которой неугасимым огнём горели ненужные деревянные останки охраняемой стройки. Они были призраками государства, призвавшего на службу бесчисленную армию Петровичей и Михайловичей, которые честно и самоотверженно хранили вверенное им государственное имущество даже после смерти самого государства.
Сторож оказался на месте. Из трубы валил дым, было слышно, как на буржуйке засвистел чайник. Спящий сторож был предпочтительнее, но годился и отвлечённый завтраком. Леса оказались на месте, окно тем более, и в дом они попали довольно легко. А вот дальше начались чудеса. Подъезд был ожидаемо засран и мокр, скользко было, как на катке и в какой то момент Макс заскользил резиновыми сапогами по осклизлому мокрому бетону, не удержался и столкнул в проем между этажами какую-то железяку. Железяка летела вниз мучительно долго, ударяясь о каждый пройденный пролет, и оглушительно врезалась торцом в перевёрнутое растворное корыто, заботливо оставленное кем-то прямо в проёме лестницы на первом этаже. Макс, продолжая оскальзываться на мокром бетоне, метнулся в коридор и затаился в темноте. Кир, бывший в этот момент на пол пролёта выше, прижался к стене под окном, выходящим прямо на сторожку. Скрипнула дверь. Грохотнули по деревянному настилу кирзовые сапоги сторожа.
– Кого занесло в такую погоду? Выходь!
Естественно, ни Кир ни Макс не отозвались.
– Ну, хозяин – барин. Поймаю сам – хуже будет.
Дверь сторожки внизу скрипнула закрываясь. Кир с шальными глазами слетел по лестнице вниз. Макс, цапнул его за капюшон и втащил в коридор, в котором прятался.
– Давай. Вниз. Бегом. Там подвал. Ели не заперт – спрячемся.
Быстро, но осторожно ссыпались по лестнице вниз. Лаз в подвал оказался просто прикрыт. Откинув люк забрались внутрь и еле успели закрыть его назад, как защёлкал замок на двери и сторож зашел в подъезд.
– Думали смоетесь? Хрен вам. Выходь, кому сказал!
Замок щелкнул закрываясь, и сапоги загрохотали по лестнице вверх.
– Дверь закрыл. И куда мы теперь?
– А никуда. Сидим тут. А чего? Сухо, тепло и мухи не кусают. Он доверху дойдёт – нет никого. Выйдет. Дверь запрёт и завтракать продолжит. А у нас тут ещё свои дела не доделаны.
Кир дежурно поразился Максову самообладанию. Самого его заметно потряхивало. И дело было вот в чём: пойманные салаги были просто детьми, ради куражу забравшимися побегать по стройке, посему и наказание было не слишком суровым. Если сторож отловит их, то смекнёт, что топор, молоток и кусачки в его, Кировом, рюкзаке – не тарзанки мастерить. А это уже совсем другой коленкор выходит.
Но Бог, где то за пеленой свинцовых облаков, не спал. И чаю, видимо, не пил. Может тоже не любил «тридцать седьмой»? И на этот случай он решил малолетних мародёров оберечь. Сторож пошарил по этажам, погремел ключами у двери, и, ворча на ревматизм и погоду, вышел. Выждав десять минут вылезли из подвала и Кир с Максом. Ещё более осторожно, чем в первый раз, поднялись на седьмой этаж и между лишенных потолка стен нашли бухту кабеля, за которой и припёрлись. Кабеля оказалось не так что бы много, но и не мало, как раз им вдвоём на горбу унести и не покалечиться убегая. Но был он одним куском, что не позволяло сложить его по рюкзакам.
– Рубить нужно.
– Нужно. Только где? Тут рубанёшь – на Глушилках даже слышно будет. А этот Рембо-на-пенсии и подавно спалит.
– Макс, не тормози. Ну, подвал же! Туда забуримся, и хоть вагон кабеля порубим – снаружи и собака не услышит.
– Оно так. Но темно ведь. Сослепу и по ноге рубануть можно.
Кир воссиял. На часть денег с прошлой мародёрки он купил себе уродливый, но мощный советский фонарь с квадратной батарейкой, и теперь с довольной рожей вытащил его из рюкзака.
– Кир, беру свои слова назад. Ты не деревня. Село, может быть, но не деревня. А вниз его как? Мы налегке-то еле прошли, а с этим добром точно засыпемся. Хотя…
Макс ушел куда-то в лабиринт стен и вернулся довольный.
– Там шахта лифта. Дверей нет. Скинем, а на первом этаже вытащим.
– Ага. Скинем. А потом ещё к окну подойдём и поорём, что мы здесь.
– Нет, просто бухтой кидать не будем.
Макс взялся за одну сторону бухты, крякнул, приглашающе кивнул на другую, бери, мол. Кир взялся, не особо понимая, чего задумал друг. А тот, когда они подтащили бухту к краю, просто взял конец кабеля и начал его спускать в шахту. Минут через десять такой работы им пришлось удерживать кабель в четыре руки, но справились, и чёрная резиновая змея с шорохом и шлепками ссыпалась вниз...
Через час, нарубив кабель на полуметровые куски и даже срезав с него верхнюю, самую толстую, резиновую изоляцию, они принялись набивать рюкзаки.
Выбирались так же как и залезли. Только Макс в очередной раз оскользнувшись на лесах окончательно угробил свою старую дерматиновую куртку. Потом долго, чавкая грязью под ногами и дыша сквозь зубы шли по пустырю. Дождь стал мельче, но к нему прибавился мерзотный, пробирающий до костей, сквозняк. Пустырём вышли на берег реки. И принялись осуществлять вторую часть операции, а именно приводить в товарный вид добытое. Для этого нужно было всего ничего: собрать сушняк, развести огонь и обжечь изоляцию с проводов, затем следовало найти подходящий камень, сложить на него обожженные куски и хорошенько отдубасить подобранной на пустыре трубой. Зачем? Затем что на обожженных проводах остаются куски плохо выжженной или просто закоксовавшейся изоляции, а ещё затем что бы приёмщик цветмета нипочем не догадался, чем именно при жизни были эти колтуны медной проволоки. Точнее даже не приёмщик, а заявившиеся с проверкой менты. Ничего особенного приемщику они не сделают, но поимев повод, непременно примутся его доить. А за такую подставу с ними работать там больше не будут, да ещё по своим разнесут, что пострадали через их, Кира с Максом, головотяпство. А это не есть хорошо. Но всё шло своим чередом, огонь из промокших до изумления веток, после получасовых плясок с бумагой и сухим горючим, все же удалось развести. Кабель был обожжен, и как следует отлуплен на куске бетонной плиты, невесть как попавшей на этот пустой и малообжитый берег. Колтуны рассованы по рюкзакам, а костёр по старой мародёрской традиции, засыпан песком, и больше не выдавал случайному глазу, что здесь происходило. В прочем этого можно было и не делать, но в таком случае использовать место повторно становилось опасно. Толковый собрат-мародёр, обнаружив следы обжига кабеля, мог и приметить место, а в следующий раз заглянуть на огонёк, чтобы отобрать добычу у подростков. Такое бывало.

Продолжение следует