— Бахыт, расскажи, пожалуйста, немного о себе.
— Я родился в 1950 году в Москве, вырос в одном из старых арбатских переулков. Закончил химический факультет МГУ. С 1972 по 1976 годы изредка публиковался в советской печати: в «Комсомольской правде» (первая публикация), в «Юности», в альманахах. Печатался отнюдь не систематически, не было ни одного советского издания, где бы я напечатался дважды. А после 1976 меня и вовсе перестали здесь публиковать, уж не знаю и почему.

— Но зато...
— Меня стал печатать журнал «Континент» (причем первая публикация появилась там довольно случайно, без моего участия).

— После этого начались неприятности?
— Да они и раньше, как говорится, имели место, но сейчас как-то неприлично кичиться тем, что тебя преследовали. Все и так ясно. Время было такое. И не мне одному жилось некомфортабельно.

— Но эмигрировали далеко не все...
— Я женился на канадке. И мы четыре года прожили здесь. А потом уехали.

— Как сложилась твоя жизнь в Канаде?
— Я живу в Квебеке, в Монреале, зарабатываю на хлеб насущный техническими переводами с английского языка и сотрудничеством с канадским радио.

— Можно ли в Канаде русскому писателю жить на литературные заработки?
— Всех моих литературных заработков за семь лет тамошней жизни хватило бы лишь на то, чтобы оплатить проживание в квартире за два месяца.

— Неужели русскоязычные журналы не платят?
— Платят, но не все. Те, что платят, платят очень мало. А у русскоязычных книжек самый роскошный тираж — тысяча экземпляров, да и то они не расходятся. На Западе вообще нет интереса к поэзии. Не только к русской. Даже приличные американские поэты выпускают книги тиражом не более пяти тысяч экземпляров. Это тебе не Россия, где стихи по-прежнему читают и любят.

— Значит, и твой читатель тоже здесь, а не там?
— Несомненно. Во всяком случае, хочется на это надеяться. Поверь, Женя, на Западе, где я в общем-то широко публикуюсь, я не нужен как поэт.

— Но ведь в Канаде так много русских эмигрантов.
— В Канаде живет восемнадцать тысяч русскоязычных людей. В Америке — двести пятьдесят тысяч (правда, по другим данным, два миллиона, но в этом случае считают и русских по происхождению, у которых родной язык уже английский). В любом случае, это не очень большая армия читателей. Кроме того, они раздроблены, разбросаны географически. Книжки им не нужны.

— Ты поддерживаешь отношения с поэтами своего поколения?
— Со многими, тем более что некоторые живут, как и я, на Западе. Цветков, например. Да и в Союзе я шестой раз за эти годы.

— Выйдет ли у тебя книжка в Союзе?
— Я отнес стихи в издательство «Московский рабочий», замечательной, интеллигентной, милой женщине, заместителю заведующего литературной редакцией Нине Семёновне Будённой...

— Бахыт, ты один из первых наших писателей-эмигрантов, которые стали теперь приезжать на Родину, тебе легче судить о том, что у нас здесь происходит. Взгляд со стороны — но не стороннего наблюдателя — всегда интересен...
— По моему убеждению, сейчас ключевой момент в истории России. Веха. И ярчайшим доказательством этого переломного момента стала публикация «Архипелага ГУЛАГа» Солженицына. С этой архиважной, замечательной публикацией все стало на свои места. Белое названо белым, черное  — черным, а не наоборот.
Представь себе такую наверняка знакомую ситуацию: у тебя болит, ноет зуб. И от боли никак не избавиться, ничто не помогает — ни заговоры, ни таблетки. Ты мечешься, не знаешь, что делать? Но потом все же додумываешься, решаешься пойти к врачу, и он удаляет тебе зуб. И боль (какое блаженство!) снимает как рукой. Но после этого нужно думать о чем-то другом, более важном, а не о надоевшем зубе. А мы все стонем, мечемся.

— Ну, а как тебе наша демократизация, Гласность?
— Я не могу их не приветствовать. К сожалению, у всех нас неважнецкая память: мы быстренько позабыли, как трудно было дышать еще несколько лет назад. А сейчас брюзжим на Перестройку — мол, результатов нет никаких! Я бы этого делать не стал. Тем более, что, скажем, печать в СССР сейчас абсолютно свободна, запретных тем в принципе нет. А если и есть, то существуют независимые издания, которые этот пробел восполняют. Но, вместе с тем, я должен сказать: медовый месяц (месяцы) Гласности подходят к финалу и нужно делать что-то реальное, определяться: кто мы в этом мире, почему оказались в несчастной, разоренной стране, как нам выходить из тупика? И действительно выходить из него!

— Бахыт, интересно узнать твое мнение о межнациональных конфликтах, которые одолевают нашу страну. Именно твое мнение, ибо ты, насколько мне известно, интернационалист по самой сути.
— Во мне течет казахская, арабская, еврейская, русская крови. Так что я человек как бы вне нации. Поэтому действительно мне легче сделать выводы о той ситуации (прямо скажем, нерадостной), которая сложилась в Союзе в этой области... Мне кажется: все мы, увы, забыли, что люди созданы по образу и подобию Божьему, что все мы (согласно Ганди) — братья. Пора вспомнить!

— А в Канаде есть межнациональные конфликты?
— К сожалению, да. Россия здесь не исключение. В Квебеке, где я живу, запрещены, например, надписи на английском языке, то есть закон таким нелучшим, на мой взгляд, способом стоит за сохранение французской культуры. И не только в Канаде, но и в других цивилизованных странах много таких нонсенсов. В Израиле, Ирландии, например.

— А ты много путешествуешь?
— Часто бываю в Америке, в Европе был несколько раз.

— Давай вернемся к канадским национальным проблемам.
— Канада многонациональна. В год приезжает сто тысяч эмигрантов со всех континентов, очень много азиатов. Еще семь лет назад, когда я приехал, на улицах можно было встретить белых лиц больше, чем сейчас. Это тоже, конечно, не так просто. Все мы — канадцы, но вместе с тем сохраняем свои национальные особенности. За этим следит Министерство мультикультурализма (внешних сношений). И, по-моему, следит очень бдительно. И нам, национальным меньшинствам, очень здорово помогает. Недавно я, например, получил двухмесячную стипендию на то, чтобы писать по-русски стихи. И два месяца не работал, только сочинял. Другое дело, что по большому счету это, наверное, мало кому нужно, но забота трогательная.

— Значит, западное общество все-таки не такое бездушное, как нам талдычили многие годы?
— Это общество гуманитарных ценностей (а отнюдь не технократической цивилизации), общество благотворительности и милосердия. Общество, в котором происходят многотысячные манифестации против абортов, в защиту тюленей...

— Ну, а нищие-то есть?
— Успокойся, есть и нищие. Как правило, это алкоголики, душевнобольные.

— Ты, наверное, знаешь, что у нас сейчас тоже открывают границы. Скоро и мы, советские люди, будем ездить куда угодно без всяких приглашений. Просто по желанию. Это здорово, но мне кажется: как только нам вручат заграничные паспорта, желания путешествовать сильно поубавится в силу известной мудрости, что сладок лишь запретный плод.
— Наверное, ты прав. Знаешь, из довольно бедной Греции практически никто не уезжает. Хотя границы открыты. В поисках лучшей жизни отправляются в путь лишь два-три процента наиболее мобильного населения. Остальные живут дома.

— А ты, будучи канадским подданным, имеешь право жить за границей?
— Жить — да, но не работать. То есть, могу работать, но незаконно. Можно жить у друзей, делать что-то (скажем, красить стены домов), но кому это нужно? Словом, это тоже самое, что жить в Москве, не имея московской прописки.

— Бахыт, благодарю тебя за беседу. Новых тебе книг!
— Спасибо!