Двадцать лет назад в еженедельном издании «Книжное обозрение» (№ 40, 1993 г.) к юбилею русского писателя была опубликована статья. В ней автор познакомил нас с исследованиями американских филологов, заметивших, как в их стране возрос интерес к произведениям Тургенева. И не только у студентов, изучающих русскую словесность, но и в читательской среде. Это увлечение объясняется тем, что люди пережили несколько революций – техническую, сексуальную, музыкальную. Они упоенно оглушили и издергали себя новыми ритмами и в конце концов почувствовали странное тяготение к тому, от чего так легко отказались. К чему? К дому с садом. К душевным человеческим привязанностям. К гармоническим мелодиям. Стали искать созвучия новым чувствам в старых книгах. И открыли для себя русского художника Тургенева.
Трудно сказать, передают ли даже самые лучшие переводы необъяснимое и, может быть, непереводимое очарование тургеневских русских садов и волновавшую сердце стихию любви. Никто, пожалуй, так не воспел парки и сады Орловщины, где писатель пережил радость открытия удивительного мира природы. Ничего не знал он прелестнее своего старого Спасского сада и в письмах признавался: «Я увидел себя совсем еще маленьким мальчиком, бегающим по аллеям, прячущимся среди грядок и ворующим землянику». Старый сад навевал воспоминания и о молодых студенческих годах.

Глубоко чувствующий природу Тургенев писал удивительно музыкальную прозу. Искусствоведы насчитали свыше восьмидесяти его произведений, вдохновивших многих композиторов. «Музыку я люблю, – говорил писатель, – люблю ее давно, смею думать – знаю». Русские народные песни, которые доводилось слышать в родном имении Спасское-Лутовиново, стали душевной отрадой и впоследствии нашли отражение в лирических страницах сочинений. В самом деле, музыкой пронизано все его творчество – от юношеской лирики и «Записок охотника» до самых поздних «Стихотворений в прозе».
Вот первый рассказ «Записок» – «Хорь и Калиныч». Любимая песня Хоря «Доля, ты моя доля». Горестное раздумье о судьбе русского крепостного крестьянина определяет весь тон книги. В другом рассказе автор представляет нам картину состязания двух деревенских певцов, восхищаясь их музыкальной одаренностью. «Не одна во поле дороженька пролегала», – запел Яков Турка… «Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем, и так и хватала вас за сердце… От каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль…»
Если мы откроем роман «Рудин», то и там найдем немало строк, посвященных музыке. Наталья Ласунская и Рудин слушают романтического Шуберта. «С первым звуком лицо его приняло прекрасное выражение. Он подошел к раскрытому окну. Душистая мгла лежала мягкой пеленою над садом. Звезды тихо теплились. Летняя ночь нежилась. Рудин поглядел в темный сад: “Эта музыка и эта ночь, – заговорил он, – напомнили мне мое студенческое время в Германии: наши сходки, наши серенады…”» Сочинения Шуберта были распространены в среде передовой интеллигенции 30-х – 40-х годов XIX столетия.
В «Отцах и детях» музыкальные эпизоды встречаются относительно редко. Оно и естественно. Ведь Базаров – нигилист, отрицатель. Он не признает искусство, считая его бесполезным. Но в романе музыка «подстерегает» этого скептика на каждом шагу – у Кирсановых, у Одинцовой и даже у родителей. Вот Евгений Базаров в гостях у Аркадия. «Медлительные звуки виолончели долетели до них из дому… Кто-то играл с чувством, хотя и неопытною рукою, Шуберта, и медом разливалась по воздуху сладостная мелодия.
– Это что? – произнес с изумлением Базаров.
– Это отец.
– Твой отец играет на виолончели?
– Да.
– Да сколько лет твоему отцу?
– Сорок четыре.
Базаров вдруг расхохотался.
– Чему же ты смеешься?
– Помилуй! В 44 года человек, отец семейства в уезде играет на виолончели!» Безусловно, воспитанный на западной философии, литературе и искусстве, Тургенев наделяет своих героев собственным отношением и пристрастием к венским композиторам. Беседуя с Аркадием, Катя интересуется, какую же музыку больше всего любит ее собеседник. И услышала: «Классическую. Моцарта люблю».

На вкус и музыкальный кругозор писателя повлияла выдающаяся французская певица Полина Виардо. Встреча с ней определила всю дальнейшую жизнь Тургенева. В разговоре с русской актрисой Марией Савиной он признавался, что «встретить Полину Виардо на своем пути было величайшим счастьем».
В 1843 году осенью в Санкт-Петербурге открывался «итальянский сезон», где в опере Россини «Севильский цирюльник» партию Розины пела госпожа Виардо. В этом спектакле и увидел ее Тургенев: небольшого роста, с довольно крупными чертами лица и большими, глубокими, горячими глазами. Ушел он из театра в необычайном волнении. Смутные чувства переполняли его душу. В глубоком раздумьи он шел и шел по молчаливым, уснувшим улицам Петербурга. Подолгу стоял в забытьи на причудливых мостиках, смотрел в осеннюю неспокойную глубь каналов. Настроение его окутал какой-то «печальный туман», а в голове вдруг зазвучали прощальные строки:

И разве нет в этом стихотворении предощущения той тоски и горечи, которые наполнят душу писателя в его европейских странствиях за певицей?

Певучесть и ритмичность поэтического слога легли нотными строчками и зазвучали грустной мелодией романса Юлии Абазы, отразившего характер этого монолога-раздумья.
Вскоре Тургенев познакомился с актрисой, и между ними начались отношения, неразрывно связавшие их имена в людской памяти. «В душу Тургенева, – по словам А. Кони, – восторг вошел до самой ее глубины и остался там навсегда, повлияв на всю личную жизнь этого “однолюба”». Эту мысль продолжает сам писатель: «С той самой минуты, как я увидел ее в первый раз, с той роковой минуты принадлежал ей весь».
Полина Виардо с неизменной симпатией относилась к русской композиторской школе, интересуясь всем, что печаталось в России по «музыкальной части». В ее концертах часто звучали романсы Чайковского, Глинки, Римского-Корсакова. К тому же она прекрасно владела фортепиано. Один из современников вспоминает музыкальный вечер в салоне Полины Виардо: «Не зная устали, великая артистка дарила нам ноктюрны, этюды Шопена, а затем «Лунную сонату» Бетховена. Все это исполнялось с прелестнейшей поэтичностью».
Шли годы, но по-прежнему восхищался ею Тургенев. Чувство восторга перед талантом примадонны наиболее полно выражено в одном из лучших стихотворений в прозе, в котором он пытался остановить прекрасное мгновение: «Стой! Какою я теперь тебя вижу – останься навсегда такою в моей памяти!» В Париже, в доме Виардо, где русский жилец занимал второй этаж, его окружало блестящее артистическое общество, куда входили известные композиторы, писатели, художники. Из русских паломников здесь бывали Танеев и Антон Рубинштейн, Репин и Поленов, Писемский и Успенский.
Но на исходе жизни Тургенева особенно сильно охватила тоска по родине. Окончательно прикованный к постели мучительной подагрой, он осознал, что ему уже не суждено вернуться в Россию. И тогда Иван Сергеевич отправил поэту Я. Полонскому свое предсмертное послание: «Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу, родине поклонитесь, которую я уже, вероятно, никогда не увижу» (11 июня 1882 г.)

А 3 сентября 1883 г. Тургенева не стало. Он скончался вдали от родины, во Франции, где почти сорок лет прожил, «прилепившись к чужому гнезду». Добровольный изгнанник завещал похоронить его в России, в Петербурге на Волковом кладбище рядом с Белинским. Последняя воля писателя была выполнена.
Полина Виардо пережила своего друга на 27 лет. Но и до конца жизни в ее воспоминаниях являлся добрый дух Тургенева в образе благородного рыцаря, и она слышала его мягкий утешающий голос. «Когда меня не будет, когда все, что было мною, рассыплется прахом, – о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно, ты, которая, наверное, переживешь меня, – не ходи на мою могилу… Там тебе делать нечего. Не забывай меня, но и не вспоминай обо мне среди ежедневных забот… Я не хочу мешать твоей жизни, не хочу затруднять ее спокойное течение.
Но в часы уединения, когда найдет на тебя беспричинная грусть, возьми одну из наших любимых книг и отыщи в ней те страницы, те слова, от которых у нас обоих разом выступали безмолвные слезы. Прочти, закрой глаза и протяни мне руку… Отсутствующему другу протяни руку твою. Я не буду в состоянии пожать ее моей рукой – она будет лежать неподвижно под землею, – но мне теперь отрадно думать, что, быть может, ты на твоей руке почувствуешь легкое прикосновение. И образ мой предстанет тебе…»
Спасское-Лутовиново не забывает Тургенева. Его любимый парк, дуб ждут, когда хозяин вернется домой. И каждый, кто посещает Дом-музей писателя, испытывает это волнующее чувство ожидания, вслушиваясь в звук шагов, которых нет… Будем благодарны эстетствующему поклоннику тургеневской прозы за столь изящный поэтический реверанс невозвратному прошлому:

…Когда-то в юности писатель наслаждался тишиной своего сада, где рождались гармония и певучесть литературной мысли, через много лет зазвучавшей музыкой слова в поэтичнейших страницах его «Дворянского гнезда».
«Страстная мелодия охватывала сердце, она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем, красотою, она касалась всего, что есть на земле дорогого, тайного, святого, она дышала бессмертной грустью и уходила умирать в небеса…».