Книжно-Газетный Киоск


ПРОЗА

Евгений МАУЛЬ

ДЕРЕВЕНСКИЕ БУДНИ

 

Сидим — тужим, в тужурку закутались, в тулуп глядим, а че толку?! Где нам деревенским за конями угнаться? Блохи не кусают, да и зубы, того и гляди, выпрямятся. Вот токмо желудевые холмы опустели, да че говорить... Идут порой, глядят, а чаво глядят — хто их знает?! Забродила в бочке медовуха, да на корню и засохла. Все гайки пересыпаем из мешка в мешок, того и гляди грачи все валенки слопают. С ярмарки обозы тянутся, потому как лебеди в прудах начисто обнаглели: семечки тыквенные по лесам закапывают... И куды токмо рыбаки смотрят?! Все бы ничаво, да вот деда-бобыля, елки-палки, с прошлой зимы встретить некому. Да и немудрено: молодняк деревенский токмо и знает, что Феклу по кладовкам тискать — бабу с Ерофеевки, дочь Косого Поликарпа. Так ведь баб по кладовкам тискать — особливо умишка ненадобно, сусед мой эвон тоже давеча огород вскопал. А что у нас в реке жуки майские нерестятся — так энто все брехня, небылицы. Шмели мохнатые — да, мечут икру, да так мечут, что у ежей от страха иголки отпадают, а майские жуки у нас яйца величиной с куриные в медвежьих берлогах откладывают. И что коровы наши квас заместо молока дают — вранье, где энто видано, чтобы коровы квас давали, компот они у нас дают, не скрою, крыжовниковый, а про квас энто все выдумки... Да и что наш коновал Флоризель рассудком помешался — будто залезает он по ночам на гноище и крякает там до рассвета, — тоже все вранье, потому как не крякает он там, а квакает и ишо порой хрюкает. Так что, не верьте вы наветам вражьим, брехня все энто, цель имеющая сделать Елкидыкино, деревню нашу, посмешищем на всю чернохаринскую округу. А особливо в сочинении небылиц энтих, знамо дело, сморчковцы, лиходеи стараются, все норовят посмеятся над нами, вот и выдумывают разные нелепые истории. А необычайного у нас уже давно ничаво не происходит. Вот в бытность прадедов наших кажный день, ядрена Матрена, чудеса случались. Об энтом таперича лишь два-три седовласых старца поведать могут. Вот бывало в старину засеют мужики поля укропом, а к зиме там пашеница, кукуруза или дубовая роща, где заместо желудей грейпфруты висят, вырастет, энто из укропа-то! А нонче, чаво уж там скрывать, ничаво сверхъестественного у нас в деревне не встретишь. Скукотища... В леса скоро подамся — как токмо мизинец на ноге, крокодилом из чмурдякинского болота укушенный заживет да борода по осени отвалится (такая длинная она выросла, что токмо шаг сделаю — наступаю на нее и на пол падаю, да так, что уже четыре шишки на лбу набил, так что я таперича токмо ползком передвигаюсь). Вот, елки-палки, и сижу, от скуки зимней порою каракульки вывожу. А пурга сносу не дает: снегом заметает и воет дико, ну да нам-то ничаво, мы привыкшие, она токмо верблюдов в лесах напужать могет... А надысь мужики приходили из Митрофановки... вонять! Стали посреди села и давай вонять че есть мочи; я им из окна кричу: "Хоть бы совесть поимели, супостаты окаянные! В тундре ведь баобабы плесенью покроются!" Да, ядрена Матрена, вотще горло надрывал, рукой на них махнул и дальше из валенка кашу овсяную уплетать стал. Пущай творят, чаво хотят. Все бы ничаво, да вот сидеть, в тверезом состоянии пребываючи, не шибко благостно как-то на душе. А все мухи поганые виноваты — ведро самогона в кладовке вылакали и улетели. Вовремя они, кстати, смылись, а то бы я на них пса своего натравил — он бы их всех покусал и искалечил. А в остальном терпимо все в целом, вот токмо Нюрка, супружница моя дражайшая, баба то бишь чавой-то захворала. Послевчерась как прилегла, так до сих пор и лежит-горюнется, лапти в уши запихивает. Вот ежели бы хто ушицу да чарочку из дальнего дупла притащил...

 

ПОДЛЕДНАЯ РЫБАЛКА

 

День выдался на редкость жарким. Гусеницы, намазанные вазелином, ползали по комнате из угла в угол, беспрестанно сморкаясь в областную газету. Будучи виолончелистом на виноводочном заводе, Игнат заболел: у него на ушах вдруг появились бородавки. Врачи определили геморрой и наложили ему гипс на левую руку. Вчера Панас Иоганович опять забыл накормить аквариумных рыбок, поэтому и немудрено, что гупята из холодильника докторскую колбасу утащили, а барбусы все баклажаны в огороде слопали. Ну да, а завхоз с главбухом наверняка Автондила Африкановича в пропаже заподозрят и, как всегда, будут его заставлять сознаться в этом злодеянии, поджигая ему усы. А Африканыч к делу ни малейшего отношения не имеет, ведь провел он весь день в театре, откусывая в гардеробе пуговицы от пальто, да к тому же пребывал в полном неведении по поводу выступления на экстренном заседании парламента сторожихи бабы Клавы, одарившей Нила Артемоновича на Первомай чесоткой, в котором ставилось в известность, что в День мелиоратора, когда закудахтают на ристалище суягные матки, учитель трудов Долото Стамескович Штангенциркуль вернется с каторжных работ, на которые был направлен за то, что чистил зубы веником и брился арбузной коркой. Три года назад группа грибников ушла в горы и пока еще не вернулась. Руководительница кружка по вязанию крючком Элеонора Тимофеевна начинает подозревать, что с ними что-то стряслось, из-за чего несколько волнуется и слегка потеет; говорит, что надо, мол, отправляться на их поиски. Но я лично полагаю, что треволнения ее напрасны: они, наверняка, нарвались на какое-нибудь грибное место. Недавно в Патиссоновке тоже был подобный случай: приехал туда из Чебурекинска налегке Никодим, друг Митрофана, обутый в синие бурки. Ему в Патиссоновке очень понравилось, вот только он свои розовые галоши стоптал. Так что с грибниками все наверняка благополучно. Да и четыре пачки канцелярских кнопок они с собой взяли. А это, как известно, в горах вещь нужная, и за углом, между прочим, не валяется — можете сами у Панаса Иогановича спросить, если не верите.

 

ЗАПОЗДАЛАЯ ВЕСНА

 

После затяжной, студеной зимы все вокруг с нетерпением ожидали прихода тепла, цветения, благоухания, всхода посевов, сладкозвучия птичьего пения и буйства ярких красок. Однако весна не торопилась с возвращением. Солнце грело слабо и как бы нехотя, было холодно, сыро и зябко. Сурепка всходила медленно, в подмышках беспрестанно чесалось, верхние зубы срастались с нижними — так, что невозможно было открыть рот. В столовой стоял такой запах, будто там стирали половые тряпки в борще — но всем было доподлинно известно, что стирали носки в вермишелевом супе. Скучая вечерами, многие запихивали вареные сосиски в оконные щели и прибивали гвоздями арбузные корки к кожаным дипломатам. Река по ночам продолжала недовольно фыркать, а коровы плевали в лица прохожим, если те были одеты в импортные плащи. Из ноздрей стремительно росли волосы — так, что к обеду их наматывали на уши, а к завершению рабочего дня заправляли в резиновые сапоги. Секретарша Зиночка беспрерывно икала в телефонную трубку и тайком сморкалась в чай директору совхоза. Хотя было еще прохладно, первые трудовые коллективы уже потянулись за город: выезжали на автобусах в лес и на начинающих зеленеть полянах под звон гитар и песни били друг друга тазиками по голове. Возвращались грачи: летели они, правда, как-то вяло и во время полета гадили друг другу на крылья, отчего куры несли вареные яйца. Во время утренних тренировок баскетболистов сельского клуба моль пожирала на завтрак их нейлоновые костюмы — так быстро, что к полудню на спортсменах оставались только резинки от трико. После солнцезаката конюх Агапыч, играя на балалайке, мочился под прикрытием темноты в сапоги дровосека Ермолая. На вокзале транзитные пассажиры с изможденными лицами жевали заплесневелый укроп, заглядывая буфетчице Клаве под замурзанный халат и рассказывали, что в соседних хозяйствах уже, дескать, съедены все запасы горчичников на зиму, а это значит, что скоро, скоро весна вступит, наконец, в свои законные права: потеплеет, зацветет, заблогоухает все вокруг, взорвутся ярким разноцветным фейерверком в садах и огородах краски, распустятся березовые веники в банях, расцветут бамбуковые удочки в чуланах и раздастся повсюду долгожданное пение зеленых мух.