Книжно-Газетный Киоск


Проза


Сидор ИВАНОВ

ГЛАЗА СОВСЕМ ИНОГО ЦВЕТА


Иванов привык не верить злым и злобным словам. Он понимал, насколько они смешны и в чем-то даже роскошны, особенно если их говорит любимый человек.
Тот, кто читал Леопольда Мазоха, обязательно прочтет маркиза де Сада.
Тот, кто во время нежной страсти говорит: "Ударь, шлепни меня сильнее!", ударит — как только появится случай — сам. И не в постели. В повседневной жизни. Ударит и словом и делом. А, может быть, и ножом.
Иванов знал, что любовь — это вирус, тяжелое заболевание. Но Иванов также знал, что это заболевание излечимо. В конце концов человек любит прежде всего себя самого, а также ту сумму положительных эмоций, которые ему дает другой человек. Если не дает — начинается поиск иного индивида, на кого можно выплеснуть свои чувства.
Глупцы ищут всю жизнь. Мудрецы не ищут, а находят. И двигаются не вширь, а ввысь. По вертикали.
Когда возлюбленная Иванова — юная Эсфирь — сказала ему, что "все кончено" и "меж ними связи больше нет", Иванов не удивился. Он не воспринял ее слова всерьез. Наоборот, он понял, что их отношения еще будут долго развиваться. Иванов хорошо представлял садо-мазохистские склонности Эсфири и понимал, что он для нее — очень подходящий объект для экспериментов и самопознания.
Иванов знал правила игры Эсфири. Они ему не нравились. Но он был защищен. Опытом, проседью в висках, своей способностью анализировать ситуацию, книгами своих собратьев по духу.

2

Иванов лежал на диване и читал поэта и философа Константина Кедрова.
"...даже в земной жизни мы часто не умеем радоваться. Зато очень склонны страдать. "Живите и радуйтесь", — сказал Христос. Физиологи даже говорят о существовании в мозгу двух зон: Ада и Рая. Включаются они по очереди, и человека бросает то в жар, то в холод. Впрочем, давайте вспомним, при каких обстоятельствах чередуются контрастные режимы. Ну да! Это делается при закалке стали. В природе нет ничего бессмысленного.
Зло должно оставаться только во внешнем мире, не проникая в душу. "Тьма внешняя" — это есть Ад, изгнанный из души. "Все прощать" и "не помнить зла" могут только великие подвижники и святые. Все думают, что вечная жизнь где-то далеко от нас, в безграничных далях Вселенной. На самом деле она даже не рядом с вами, а внутри вас.
Человек — существо странное. Он многое не может: не видит в темноте, как кошка, не бежит даже со скоростью кенгуру, не слышит ультразвук, не летает, как птица, не живет в воде, как рыба; но зато он может жить в вечности уже сегодня, если захочет. Для этого у него есть два дара. Дар видеть добро и зло и второй, гораздо более важный, — дар выбирать добро. Первое приносит человеку страдание и выводит его к чистилищу. Второе дает ему Рай уже на Земле.
Жизнь на Земле — это акклиматизация к вечности".
Раздался телефонный звонок. Иванову позвонила его соседка по даче Ирочка. Она начала рассказывать о своих проблемах в личной жизни.
— Ты понимаешь, мужчины и женщины, по-моему, никогда не найдут общего языка. Мы прилетели с разных планет. Во всяком случае, у меня что-то нет никаких перспектив. Летом у меня были проблемы с одним мужчиной. Он стал меня напрягать. Я отказалась от него и перекинула свои эмоции на другого. Он принял мои правила игры. Но теперь меня напрягает и он. Ужасно, что все всегда одно и то же. Полной гармонии нет. Видимо, нужно, чтобы кто-то был сильнее и мудрее, только тогда чувство между двумя людьми может выжить. Я уже готова быть ведомой, потому что не хочу как пони бегать по кругу.
Иванов не стал рассказывать Ирочке про Эсфирь, а предложил: "Хочешь я прочту тебе по этому поводу стихи Северянина"?
— Конечно, — ответила Ирочка.
Иванов пошел в другую комнату, достал с полки томик Северянина. И начал декламировать.

Сколько раз бывало: эта! эта!
Не иная. Вот она, мечта!
Но восторг весны сменяло лето,
И оказывалось — нет, не та...
....................................................
....................................................
....................................................
....................................................
Пусть не долго — все-таки родными
Были мы и счастье берегли,
И обычное любимой имя
Было лучшим именем земли!
А потом подруга уходила, —
Не уйти подруга не могла.
Фимиам навеяло кадило,
Струйка свеяла сырая мгла...
И глаза совсем иного цвета
Заменили прежние глаза,
И опять казалось: эта! эта!
В новой женщине все было — за!
И опять цветы благоухали,
И другое имя в этот раз
Золотом сверкало на эмали,
Вознесенное в иконостас!

— Хороше стихотворение, — сказала Ирочка. — Видимо, в самом деле мы любим только только самих себя. И сами себе придумываем любовный иконостас.
— Его легче придумать, когда любишь человека творческого. Я, например, всегда боготворил женщин созидающих. Художниц и балерин, поэтесс и журналисток... Просто красивая женщина неабсолютна, ибо красота конечна.
— Но талант тоже конечен.
— От таланта остаются плоды. Ими восхищаются вне зависимости от времени. Впрочем, красота — это тоже талант. Пушкин это понимал.
— А как у тебя дела? — спросила Ирочка.
— Нормально, — не соврал Иванов. — Только работы много. В отпуске не был два года. Очень хочу отдохнуть.
— Куда поедешь?
— Наверное, в Испанию. Все хвалят.
— Я, наверное, тоже в Испанию поеду. Только не знаю — с кем. Слушай, а, может быть, махнем вместе?
— А почему бы и нет? — игриво расхохотался Иванов.
И они договорились, что будут созваниваться чаще.