"Либо череп, обтянутый кожей,
Либо рыхлое рыло свиньи —
Выбирай свою старость, пригожий,
Не по письмам мадам Совиньи,
А по атласам анатомички,
По готовым к прощанью гробам…"

"Я пью за колючие астры,
За свинства отпущенных дней,
За то, что одни педерасты
Поэты в отчизне моей"

"Конденсат языка, выпадающий на языке
Не прозрачной росой, а венозными фиброузлами,
Что ни слово — уродец, в дырявом врученный мешке
Повитухою-ведьмой со злыми косыми глазами"…

И вот, когда на склоне года,
под ненадежные снега,
сама бесстыдница-природа
разденет рощи донага,
когда от солнечного света
грустнее, а не веселей,
поскольку вспоминаешь лето
с густою зеленью ветвей,
с дождем, кипящим в теплых лужах,
с горячим пляжем у реки,
с птенцами, что над крышей кружат
всем тяготеньям вопреки, —
тогда острее пониманье,
как с каждым годом, неспроста,
все притупленнее вниманье
и восприятья острота.

Ах, я не жалуюсь, не ною:
ведь ситуации иною
не стать. Альтернативы нет
происходящему со мною —
мужчиною на склоне лет.

Очкарику наконец
овчарку дарит отец.
На радостях двух слов
связать не может малец.
После дождя в четверг
бредешь наобум, скорбя.
"Молодой, — кричат, — человек!"
Не рыпайся — не тебя.
Почему они оба — я?
Что общего с мужиком,
кривым от житья-бытья,
у мальчика со щенком?
Где ты был? Куда ты попал?
Так и в книжке Дефо
попугай-трепло лопотал —
только-то и всего.
И по улице-мостовой,
как во сне, подходит трамвай.
Толчея, фонарь на столбе.
"Негодяй, — бубнят, — негодяй!"
Не верти, давай, головой —
это, может быть, не тебе.

Смерть гота

Ночью, сомкнув глаза,
Сняв перед тем очки,
Вижу я те леса —
Очень они далеки.

Хочу те леса обнимать —
И заодно обонять —
Всячески их осязать —
Всячески в них залезать.

Дабы тоской не истлеть,
Бегу в те леса со всех ног…
Но встал на пути скелет
И возгласил Рагнарек…

Вижу — корабль приплыл —
Весь из ногтей мертвецов…
Волк вдалеке завыл —
Всех распугал молодцов…

Вот — накатила мгла
Толпами проклятых душ.
Вот под глаза легла
Черная-черная тушь.

С неба кровавый град.
Молотов адский гул.
Скрипки тихонько звучат
Ржавым гвоздем по стеклу.
Видно, цурюк не вернусь…
Видимо, близок der Tott…
Видно, уже не сопьюсь…
Видимо, я уже гот.

Любят меня уже готки —
Тащут себе в кровать —
То, что боится щекотки, —
Пирсингом чтоб щекотать.

Вырвут на мне волосья.
Выколют на хер глаза.
Будут моею плотью
Трахаться в оба конца.

А я уже буду в Валгалле,
Одетый в кольчугу из рун,
Играть золотыми сосками
Вещей козы Хедрун.

Жизнь неповторима, а не оригинальна.
Смерть повторима, ибо не существует.
Прообраз фантазии — только ограничение.
Отдай себя волне — и будь готов уплыть.
Стань прозрачнее, и свобода выберет тебя.
В глухом лесу легче молчать.
Крылья бабочки — двойная фантазия
неизвестного поэта.
Зеленый, голубой, белый, оранжевый.
Крепость на горе, сияющая непобедимо.
Руки девы, переливающие чистоту в новую форму.
Беззаконие сокола — вымышленная свобода полета.
Золото осени сейчас в твоих руках.
Гулкое капание воды в неразумном сердце человеческом.
Игра в прятки судьбы с тобой одним.
Лавина чувств обжигающе-прекрасна.
Горные плантации зеленого чая внутри картинки мастера.
Чтобы понять — нужно отпустить смысл.
Ни о ком не сожалей, как о потерянном, лишь сам не заблудись в Пути.
Невыносимая тяжесть слов, сказанных о тебе.
Все во всем, и ты в единстве всего.
Турецкий оттенок кофе в чашке Константинополя.
Песочное тесто времени для изготовления законченных жизней.
Безмолвие души среди сосен и опадающего кустарника.
Моя жизнь посередине всего.
Все подлинно человеческое в листве и траве.
Безмерно доверие мое, но к чему?
Плещущийся в такой знакомой Волге ответ.

бывает

все бывает

бывает
крышу сносит

а бывает
и фундамент гниет

* * *

кому сто лет одиночества

кому сто лет общежития

* * *

то березка
то рябина
детство
ясли
скарлатина

* * *

уснул петух
уснули куры
не спит лишь
деятель культуры

стул упал
поэт откликнулся
такова современная поэзия
стул упал
кликнулось
поэт откинулся
икнулось
стул упал
табурет
стенной шкаф
холодильник
откликнулся
а, поэт?
кликнулось
поэт устал
стул стоял
поэзия поехала

* * *

Был Джотто у меня на полке, да пропал.
Понадобился мне вчера — и нет альбома.
А помнится, в окно там ангел пролетал,
Просовывался — и оказывался дома.

Я в спешке перебрал на полках горы книг,
Я слишком пылко вел себя и неуклюже.
Наверное, будь я Святою Анной — вмиг
И ангела б узрел, и книгу обнаружил.

* * *

смотри как жизнь придумана хитро
нас в телевизор видимо поймали
космическое в звездочку нутро
и семьдесят до пенсии в кармане
вот девушки продеты в сарафан
разнузданной фантазии услуга
но бороздит моря левиафан
устроенный для нашего испуга
луга любви в распахнутой двери
там соловьи чтоб чувство не дремало
кругом добро и кажется бери
здесь все твое но денег очень мало
хоть юности диета не указ
на финишной катетер или клизма
так витгенштейн старался но увяз
в песках логического атомизма
вся полнота протянутых горстей
в зубах травинка в головах березка
тем обольстительнее чем пустей
текущий счет откуда все берется
промешкаешь и в экстерьере брешь
а дальше тело завтраку не радо
и говоришь приказчику отрежь
на семьдесят а в долг уже не надо

* * *

Когда я горюю об отсутствии симметрии —
Противостоянья всему, чего я против,
Мне в голову лезут размышления о смерти и
О том, что мы увидим ТАМ, отколобродив.

Ни в одном из миров не найдешь равновесия —
Игра в чет и нечет идет между чортом и Богом.
А хорошие концы — не моя конфессия,
Я склонен к эпитафиям и некрологам.

Что нам напророчили?
                            Завоевание
Солнечной, а не нашей Земной Системы.
Все то, что случится, мы знаем заранее,
Но прорицатели в этом столетье — немы.