Книжно-Газетный Киоск


Переводы


Иегуда АМИХАЙ



ВЕНЕЦИЯ ВСЕВЫШНЕГО

Иерусалим — гавань на берегу вечности
Иерусалим — гавань на берегу вечности.
Храмовая Гора — огромный корабль для увеселений.
Из иллюминаторов Стены Плача смотрят
веселые святые, они отплывают,
им машут хасиды с пирса:
Плывите с миром, до встреч!..
Иерусалим всегда в движении, всегда в пути.
И ограждения, и пирсы, и стража, и флаги,
и высоченные мачты церквей
и мечетей, и трубы синагог, и лодки псалмов,
и волны гор. Слышен зов шофара: еще корабль отплывает.
Матросы Йомкипура в белых формах снуют вверх и вниз
по вантам и реям верных молитв.
Торжище и врата, и купола златые:
это Иерусалим, Венеция Всевышнего.



ЕСЛИ ТЫ СКАЖЕШЬ ГОРЕЧИ ПОЛНЫМ РТОМ

Если ты скажешь горечи полным ртом
сладкие слова, мир не станет ни слаще,
ни горше.
Так написано в книге —
не убоимся мы,
и написано также — изменимся мы,
словно слова,
в будущем и прошедшем,
множественном и одиночном.
Еще немного, и в грядущих ночах,
придем, как бродячие музыканты,
друг другу во сны.
А в снах тех — чужие люди,
которых мы вместе не знали.



НА УЛИЦЕ РАВА КУКА

На улице рава Кука
иду я один без этого доброго человека.
Шляпа, которую он носил для молитв,
и шелковый цилиндр — для властей —
летают надо мной в ветре усопших,
плывут на поверхности снов моих.
Иду по улице Пророков, там их нет,
иду по улице Эфиопов, несколько еще сохранилось.
Я ищу место, жилье для тебя, после меня.
Я выстилаю гнездо для тебя, одной.
Я готовлю пристанище боли моей, в поте лица.
Высматриваю для тебя дорогу возвращения,
и окно твоей комнаты, рана большая,
полузакрыто-полуоткрыто, полутьма-полусвет...
Аромат пирогов из развалин,
лавочка, где бесплатно раздают Книгу Книг,
бесплатно, бесплатно. Не один пророк
вышел из путаницы улочек этих,
как будто все рухнуло на него, и стал он
другим.
Подымаюсь по улице рава Кука,
кровать твоя на спине, словно крест,
но трудно поверить,
что кровать женщины станет символом новой веры.



СВИРЕПАЯ ПАМЯТЬ

Днями этими думаю о ветре в твоих волосах,
и о годах, что я провел до встречи с тобой,
и о вечности, в которую уйду до тебя.
И о пулях войны, что не убили меня,
но убили друзей,
лучших, чем я, потому что они не
продолжили жизнь, как я.
О тебе, стоящей летом нагой перед печкой,
о тебе, склоненной над книгой, чтобы легче
было читать в свете последнем дня.
Видишь, было у нас больше, чем жизнь,
и теперь мы должны всему подвести итог,
и уравновесить с тяжелыми снами, и успокоить
свирепую память тем, что однажды было сегодня.



КАК ОТПЕЧАТОК НАШИХ ТЕЛ

Ни отпечатка тел наших,
ни другого знака не останется, что мы были здесь.
Мир закроется за нами,
снова гладким станет песок.
И уже видны те даты,
в которых тебя нет.
Ветер уже наносит облака,
которые не прольют дождя на нас.
И твое имя уже в списках пассажиров
кораблей, и в реестрах гостиниц,
чьи названия только
заставляют замирать сердце.
Ни три языка, которые знаю,
ни краски, которыми окрашены сны и видения,
ничто не поможет мне.



ЖАЛЬ. МЫ БЫЛИ ХОРОШИМ ИЗОБРЕТЕНИЕМ

Они отделили
бедра твои от чресел моих.
По мне, они всегда
хирурги. Все.
Они разобрали нас, отделили
тебя от меня.
По мне, они все инженеры.
Жаль. Мы были хорошим изобретением,
любящим. Самолетом, состоящим из мужчины
и женщины.
Крылья и все прочее:
мы немного поднялись над землей.
Даже летали немного.



КАК БЫЛО ТОГДА

Как было тогда,
когда вода, что мы пили ночью, потом,
было всем вином мира.
И двери, так и не помнил я,
как они открываются — внутрь или вовне,
и все эти кнопки у входа в твой дом —
зажечь свет, позвонить или для молчания.
Так мы хотели, мы хотели так?
В трех комнатах наших,
у открытого окна,
ты обещала мне, что не будет войны.
Подарил тебе часы, вместо
кольца обручального: округлое доброе время,
самый зрелый плод
бессонницы и вечности.



ПЕСНЯ ЦАРСТВЕННОЙ ЛЮБВИ

Ты прекрасна, как пророчества,
и грустна, как те из них, что сбываются,
и тиха тишиной приходящего после,
и черна одинокой белизной жасмина,
и отточены клыки твои — ты волчица и царица.
Короткое платье твое — сегодняшней моды,
но смех и плач — из древних времен,
из книги других царей.
Никогда не видел пены на губах военных коней,
но мыльную пену на теле твоем
видел.
Ты прекрасна, как несбывшиеся пророчества.
Вот царственный шрам,
и язык мой скользит по нему,
и тонкие нежные пальцы по сладкой грубости.
Жесткие туфли твои
выстукивают вокруг меня тюремные решетки.
Дикие кольца твои —
святая проказа пальцев твоих.
И встает из земли
все, чего не хотел я увидеть:
колонна и подоконник, карниз и кувшин, обломки вина
и прячущееся лицо
(чье от чьего?)
И ночью сверлить в слепом золотом скипетре
в наслаждении
под тенью царства и усталости.

Перевел с иврита Евгений МИНИН