Книжно-Газетный Киоск


Поэзия


Владимир АЛЕЙНИКОВ
Поэт, прозаик, переводчик, художник. Родился в 1946 году. Один из основателей и лидеров знаменитого содружества СМОГ. В советское время публиковался только в зарубежных изданиях. Переводил поэзию народов СССР. Стихи и проза на Родине стали печататься в период Перестройки. Публиковался в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Континент», «Огонек», «НЛО» и других, в различных антологиях и сборниках. Автор многих книг стихов и прозы. Лауреат премии имени Андрея Белого. Живет в Москве и Коктебеле.



КОЛОКОЛ В ТУМАНЕ
ЧЕТЫРЕ ИСТОРИИ
 
I

И тогда-то они наконец приоткрыли глаза

день выращивал явную склонность к поступкам
наклонясь как садовник над некоей грядкой
и нависшую гриву раздумий рукой поправлял

зародившись в Венеции сущность зеркал
                                                           изменялась
ускользали как змеи из них отраженья двоих
чтобы в щели уйти или обувь забыть у порога
и двуногая щедрость существ называемых
                                                           ныне людьми
позволяла прогулкам войти в темноту
                                                           сновидений
чтобы свету взойти как по узким ступеням идет
                                                                 муэдзин
и тогда с высоты минарета
округлившийся рот как последняя точка над «и»
остается в зрачке если голову вовремя вскинуть

наконец-то совсем пробудились они

белобрысая панна
в оболочке нагой Мелюзины
улыбнулась и странно
что раздавшийся оклик внизу в магазине
им напомнил обязанность влюбчивых верными быть

этих дней непонятных теперь уж нельзя позабыть
осыпалась листва и ладони сближались
и природа пред нами легко обнажалась
как натурщица в хладном пустом ателье
и осенняя влага текла под мостами
время светлых мгновений чуть слышно касалось перстами
оставаясь как фокусник вечно в тени

а бульвары все так же встречали прохожих
и висели пальто в полутемных прихожих

и тогда-то совсем уж расстались они.



II

Распустила ли косу свою Вероника

ты усни-ка
и усталость уйдет словно море во время отлива

о всегда справедливо
посвященье богам чтобы вымолить так возвращение мужа
чтобы волосы пышные очень к тому же
так уютно устроились там в небесах —
я пожалуй немного жалею
что сейчас я не в роли царя Птолемея

видишь полночь уже на часах

обращение к слову
бесконечно готово
всюду сглаживать складки
чтобы коже твоей уподобясь
не заботясь уж больше
о прическе завивке укладке
наслаждения ересь превратилась в нескладную повесть

о пожалуйста дольше и дольше
не замедли сомкни заверши эту неразбериху
забывая смиренное лихо

неужели в мире так тихо?

не ошибся Конон
дышим грудью а чуем нутром
я конечно не столь изощрен в царедворстве
и понять не сумею притворства
и какой там я льстец и какой астроном
но горят и над нами всегда ассирийские звезды

слишком поздно

мы расстались с тобой и разрушился карточный дом.



III

Худоба украшает тебя
так упрямы ключицы
и глядишь как волчица
и быть может такое случится
что уйду я любя
под окном распевать серенады
и не надо
чтобы этот напев
прозвучал в исступленье
и принес искупленье
и укоры подслушавших пение дев

подбородок угласт
весь в тебе я как в детстве в углу провинившийся плачет ребенок
даже случай рожденный привстав из пеленок
непременно отдаст
предпочтение млеку
где-то в небе текущему густо от века до века
из груди материнской — природа зачатья проста

нас измучила дней маята
пахнет мятой зеленой живет за стеной часовщик
прогремела тележка

что за слежка?
что за вечно живущий язык
по предместьям — поди же! —
приникает все ближе и ближе
к изголовью уж льнет?
что за гнет?
что притянет подобьем магнита?

и глаза твои всюду открыты
где бы я ни бывал

я тебя воспевал настигал постигал
и луна отраженная в круге бокала
не манила но ярче сверкала
чем усмешки твоей непристойный оскал
посредине любви на границе сознанья

мы стареем как зданья
омываемы ветром с дождем
как утесы
как откосы
и спешим и не ждем
ни участья ни чуда

ты скажи мне откуда
все изгибы твои все ужимки и стоны
возникают и так непреклонны
что бедняга приведший тебя в этот сумрачный дом
забывая приличья
понимает изнанку величья
и готов он пожертвовать собственным нужным ребром
чтоб подобье твое а вернее твое повторенье
доказало явленьем своим правоту сотворенья
и уехало с ним даже в Рим и присутствуя ночью и днем
рядом под руку лежа тревожа шагая
продолжало любовь полыхавшую в нем

о страдания мера! о вечная мука земная!



IV

Разметавшись как свет на ветру
распоясанным телом владея
ты лежишь о Халдея
и теперь я совсем не умру
не изведаны тропы твои
не чета мудрецам я да знаю
что привязанность наша земная
расцветает в любви —
что нам города хлад?
он все тот же там все наизнанку
что ты помнишь смуглянка?
что же мнится тебе спозаранку
где заранее выспался взгляд?
и глядишь в зеркала
и стекает волос отраженье
вовлекая в движенье
как земля ни мала
и ладонь и ресницы

и на этой пустынной странице
я рисую невольно портрет
той что в памяти грешной
не знавала судьбы безутешной — —

слишком мало в коробке моей сигарет
и огня не найду — я на улицу вышел
и тогда я услышал
безмятежный куплет:

засыпает листва
городские бульвары
замолкают гитары
не нужны нам слова
слишком встреча мала
чтоб играть словесами — —

и октябрь весовщик нависал над Весами
и вершины шумящие осени сонной свершали дела.



ПОСРЕДИ НОЯБРЯ
 
I

В горе ночном, посреди ноября, —
Сосны скрывают, корою горя,
Что до рассвета не взглянет в окно —
То или это? — а в мире темно.

В мире темно — ненадежно в окне —
Светит звезда в непокорном огне, —
Кроны, к звезде обратив острия,
Ждут — не минует их чаща сия.

Чаща сия, что в окне под звездой!
Ну-ка опять побеседуй со мной,
Свита сосновая в мире ночном,
Строй обратив к небесам за окном.

Ах, в небесах за окном наверху! —
Кто там? и что Он? и весь начеку —
В мире звезда разгорается вновь —
Дверь открывай — отворяется кровь.

Кровь отворяется — холоден дом —
Кроны корон лишены за окном,
В небе летающей нету листвы —
Что до того, что почуете вы!

Что вы почуете? — чуем ли мы
В рокоте плена зимы или тьмы,
В мире родном, где восходит заря,
В горе ночном, посреди ноября?



II

Звезда, и конь, и лебедь над зарей —
Горение, стремленье и паренье —
И куст над замерзающей землей,
Минувшей осени прекрасное строенье,
Где каждый лист, как лебедь, был в заре,
Звездой в огне, погоней ветровою,
Дворца окном, распахнутым поре,
Защитой над моею головою,
Твореньем задыхающихся уст, —

Кружись же, лист, и осыпайся, куст.



III

И огню, согревавшему печь,
Чтобы на ночь прилечь и проснуться,
И распахнутой памяти плеч,
Отовсюду зовущих вернуться,
И отрыву от мира вдвоем,
Но и в нем пребыванью двойному,
Да и песне, что вместе поем,
Хоть и каждый стоит на своем,
Ничего не сказать по-иному.

Так зови же плечами меня —
И в печали, как память, прекрасна,
Навевайся сияньем огня
И слиянием мира пристрастным,
И звучание песни ясней
Открывай мне по-новому, фея,
И окно очарованных дней,
Озаряемых жизнью своей,
Ты опять отвори поскорее.



*   *   *

Сигаретка в руке — да у печки сиди,
Да уставшее сердце — звездою в груди,
Не упавшее в августе чудом
Там, где полон созвездий ночной небосвод
И недолгие горы касаются вод
Между Богом и людом.

О, зажги же мне свет над бедою моей,
Где измаялись очи под сенью ветвей,
Так легко расстающихся ныне
С неповинной листвою и взглядом в тени, —
И уходят от нас ненаглядные дни,
Как избыток гордыни.

И обитель моя над кругами зеркал
Возвышается здесь, где наитья искал, —
И кому же повем,
Что бессонница плещет лучами в лицо
И меж нами уже замыкает кольцо
Млечный Путь хризантем?



ДНИ БЕЗ ТЕБЯ

Минуты сомкнуты в огромное кольцо —
И в нем лицо твое сияет,
Как будто катится златое колесо,
Влечет и удержу не знает.

Движенье поднято, как лошадь, на дыбы,
Забыто зрением и понято желаньем
Сдержать хоть нехотя неистовство судьбы,
Зане доверчивость сродни воспоминаньям.

Годам таврическим и дольним берегам
Верните молодость! не трогайте свирели! —
Вода языческая молится богам,
Рожденным некогда в бездонной колыбели.

Ворчанье черное чрезмерности чужой
Не изменило наслоений —
И, как отверженный, не мучь меня! постой! —
Рассыпан мел суставами строений.

Зрачок расширен так, что не достать
Черты невидимой в надменном небосводе, —
И все ж тебе лишь исполать,
Тебе, единственной в природе.

Кольцо то скатится к деннице, то мелькнет
За поворотом полумрака, —
Над нами облако — над нами только гнет —
Они вне яви — и, однако,

Вернулся я — и вот она, рука,
Роднее собственной в ночи над островами, —
И ты настолько, милая, близка,
Что благость Ангела — как музыка над нами.



*   *   *

Тельце свирели в горячей руке
да посошок на пустынном песке —
вот они спутники певчего —
если же нет на песке посошка
и не удержит свирели рука
в музыке делать вам нечего

песня свирели светла и тонка
сыплется легкий снежок с посошка
вечером дивным и чающим
сердце трепещет над стаями птиц
что над ступенями шире границ
сами летят к обретающим

путь улетающих звездный ли час?
нет над забвением ищущих глаз
только провал да сияние
только свирель в переливах огней
чтобы в душе отзываясь полней
преодолеть расстояние

странник ночной посошок-хлопотун!
ты ль не спешишь из приюта в канун?
все литургии ли выстоял
все ли пески прошагал у воды
все ли беды заприметил следы
в мире где дома не выстроил?

розу свирели полынь посошку
песне звезду и пустыню песку
птице пристанище смелое
вот что дарю вам родные мои
здесь в озаренье где счастье любви
днесь достояние целое.



КОЛОКОЛ В ТУМАНЕ

Были дни еще больней
в изморози низкой —
зазвонили меж теней
в колокол неблизкий

что мне делать на снегу
необетованном?
ведь признаться не смогу
в склонности к туманам

нет в туманах ни огней
необыкновенных
нет живительных корней
терний непременных

что же тянет нас туда
из отдохновенья?
притяженье не беда
если не забвенье

это воздуха глоток
в белом и зеленом
это песни лепесток
в горле опаленном

есть в туманах семена
будущего зова —
в нем шаманить допоздна
мученикам слова

откровениям внемли
в перевоплощенье
на окраине земли
вымолив прощенье

и над горней красотой
выслушай заране
запредельный и простой
колокол в тумане.



К МУЗЕ

Вдали от неких берегов,
Где обжиг времени затянут,
Увижу в кипени снегов
Лишь тех, кто ждать не перестанут.

Никто не в силах погасить
Искренье дробно-голубое,
Покуда слов не воскресить,
Подобных рокоту прибоя.

Когда б не благом ты была,
Куда бы легче было помнить,
К чему так ласково вела,
Желая столькое восполнить.

Вот почему и дорог час
Наедине с тобой одною,
Где ночь свиданья заждалась
Исповедальнею лесною.

И долог, стало быть, полет
Куда-то в облако Востока,
Где кто-то смысл не разберет
Косноязычного истока.

Истошным криком шутовства
Еще умеют защититься,
Не умаляют естества,
Но исхитряются храбриться.

Иератическим письмом
На стеклах вызубрив узоры,
Не Девяностым ли псалмом
Согреты мы в такую пору?

Хотя в снегу лежит земля,
Во избежание чего-то
Иззеленили тополя
Предновогодние заботы.

И кто решится утомить
Изнеможением снежинок,
Покуда нечем заменить
Мятежность речи без запинок?

Пусть ели пахнут волшебством
Иллюминованного сада,
Где сами к лету оживем.
И возражения не надо.

Еще найдут именослов —
И, жития собрав заметы,
Загромоздят небесный кров
Расположением кометы.

Еще раскроют наугад
Инстинкта сомкнутые ставни,
Где зов разгадывает взгляд
Над необъятностью недавней.

В огне холодном занеметь
Не может ясное мерцанье,
Заставив лица пламенеть,
Возвысив делом прорицанье.

Пускай столица птиц зовет
Замоскворецкою скворешней —
Душа избранницу найдет,
Завет осмысливая вешний.

Запало в душу не вчера
Лишь то, что сердцем прозреваем,
И это радует с утра —
Зане и в небе побываем.

На то и призваны к трудам,
Чтоб рядом ты была, Камена,
Затем и надобна звездам
Венера Анадиомена.