Книгу стихотворений Анастасии Харитоновой Miseria я получила от автора в сентябре 2003 года. В телефонном разговоре Анастасия сказала, что из возможных вариантов перевода этого слова на русский язык она настаивает на "страдании". В стихотворении "Предрассветная арфа природы…" читаем:

Сразу следует пояснить, что Анастасия Харитонова была христианкой, и речь идет о страдании христианской души в мире. Говорю об этом не с целью придать дополнительный вес ее поэзии в глазах читателя (или, наоборот, разочаровать кого-то) — такие факты на качество поэзии не влияют; Дух дышит, где хочет, — но чтобы подчеркнуть обстоятельство, важное для правильного восприятия ее стихотворений. Далеко не все в творчестве объясняется биографическими событиями жизни автора, но иногда связь имеет место. Постоянное присутствие в творчестве Анастасии Харитоновой стихотворений, подобных Молитве по розарию*), связано с историей ее духовных исканий. Анастасия крестилась во взрослом возрасте, причем сначала она склонялась к тому, чтобы принять католическую веру. И хотя в итоге она выбрала православие, дух католической церкви не был ей чуждым, и корни ее любви к григорианским псалмам лежали не только в области музыки. Подобным образом и переводы стихотворений Папы Иоанна Павла II, изданные Борисом Ельциным в трех экземплярах — для Понтифика, себя и автора, — были продиктованы не только текущим моментом (предстоящим официальным визитом президента России в Ватикан), но, прежде всего личным интересом и велением души.Скорее, внешние обстоятельства просто счастливо сложились для этих переводов. "У меня там рифмы неточные потому, что они у Папы неточные", — считала нужным пояснять Анастасия всякий раз, когда речь заходила об этом издании. Широтой ее христианского мировоззрения объясняются и частые обращения к Ветхому Завету (Измаил) и тому историческому периоду, когда христианская церковь была едина (Детство Алексия, божьего человека, Мученик, Византийская ночь).
Поэзия Анастасии Харитоновой практически неизвестна не только широкому читателю, но и в литературных кругах. Исключения, конечно, были: в разное время высокую оценку ее творчества давали К. Ковальджи, В. Лакшин, И. Волгин. Э. Пашнев приложил немало усилий, пытаясь осуществить постановку пьесы "Радуйся!" в Воронежском драматическом театре. Попытка не удалась в силу финансовых затруднений, которые испытывал театр. Но даже не это главное: для многих творчество Анастасии Харитоновой остается закрытой книгой в силу не столько малой доступности, сколько головокружительно высокого уровня текстов, а также по причинам мировоззренческого характера.
Для того чтобы понять позицию автора, нужно представлять, в каком культурном контексте он создавал свои произведения. Об этом стоит помнить не только тогда, когда разговор ведется об античной поэзии или поэзии средних веков. Культурная и мировоззренческая пропасть бывает бездонней временной.

Особенность контекста, в котором создавались стихотворения Анастасии Харитоновой, заключается в том, что формально он просто не существует. Впрочем, это отличительная черта всех настоящих произведений искусства — они рождаются в несуществующем контексте (уже не- или еще не-), в некоем идеальном континууме, который и является фактической областью обитания автора, и фатальное несоответствие которого реальности, данной автору в ощущениях, вызывает их к жизни.
Таким пространством для Анастасии Харитоновой была Россия — Третий Рим, но не павший и попираемый варварами, а царство света, справедливости и великой культуры. Собственно, та Россия, которую мы потеряли, не сумев обрести (и даже не осознав этого на уровне нации, что ставит само ее существование под вопрос). После этого стоит ли удивляться происходящему?

Но сердце поэта, через которое проходит граница раздела гибнущего и погибшего миров, болит. Россия (в том числе Россия Рильке, который — не случайно — был одним из любимых поэтов Анастасии) и была ее Стеной Плача, не видимой большинству ее современников, — что в не меньшей мере наполняло чашу ее страдания.

(В цитируемых отрывках, конечно, сохраняется авторская редакция текста. Ответа на вопрос, почему во всех сборниках слово "Бог" написано с маленькой буквы, я не получила. Письмо, в котором я его задала, уже не застало Анастасию в живых.)
Главное отличие Анастасии Харитоновой от большинства других авторов, пишущих о России, имеет два аспекта. Во-первых, означенная тема явно доминирует в поэзии Анастасии Харитоновой. Во-вторых, она рассматривает ее не с позиций сегодняшнего дня и своего личного места в современной жизни. Поэт, говоривший:

явно ходил не по улицам современной благополучной Москвы, а по дымящимся развалинам иного, лучшего мира, именно знанием об этом мире, живой памятью о нем отличаясь от идущих рядом.

Тема России стала основной, начиная уже с первой книги Анастасии Харитоновой (Чаша, М., 1991). И на мой вопрос о том, как она относится к творчеству Блока, Анастасия ответила: "Для меня в поэте важно — создал ли он свою Россию. Блок, безусловно, создал". Эпиграфы из Блока предпосланы двум стихотворениям в книге — "Когда господь забудет наши лица…", и стихотворению с названием "Осень". Оба они о России и о нас, нынешних — впрочем, так же как и "Державин гроттовский и журавлиный дым…":

Вообще, все остальные темы творчества Анастасии Харитоновой тесно взаимосвязаны с темой России. И даже Муза — Камена в изгнании, далеко за пределами Ойкумены.
Нельзя не отметить, как часто появляется Муза на страницах стихотворных книг Анастасии Харитоновой (в книге Miseria ей посвящены десять стихотворений), в отличие от книг большинства современных стихотворцев. (Исчезновение Муз из современной, в том числе русской поэзии, вслед за Робертом Шоу справедливо отметила О. Седакова в своем исследовании "Гермес. Невидимая сторона классики" — "Континент", № 114, 2002, примечания №№ 40 и 77). Между тем вопрос о Музах — совсем не праздный.

"Уверяю Вас, моя Муза совершенно реальна…", — писала Анастасия в одном из писем. И отношениям с Музой она посвятила немало строк.

Еще одна героиня Анастасии Харитоновой, часто появляющаяся рядом с Музой, — Психея. Нельзя не отметить, что разговор с Музой, Психеей, размышления о судьбе России и русской культуры, автор излагает простым языком — настолько простым, что его богатство и изысканность не сразу бросаются в глаза. Это благородная простота вечных ценностей.

Язык здесь не цель, стихотворение пишется не ради эффектной фразы — хотя афористические высказывания (Увидим — запомним. Забудем — заплачем), тонкие наблюдения (Время снаружи короче / Всегда, чем время внутри), парадоксы (Что делать? Мы вверены чуду, / А чудо — беспечная мать) есть в каждом стихотворении. Но речь льется так естественно, что не создает помехи для восприятия содержания текста, не отвлекая внимания на свою формальную сторону.
Такое происходит при адекватной передаче взгляда, направленного из Вечности во время. Обратное — когда автор всеми силами пытается преодолеть сопротивление взгляду при его попытке прорваться из времени в Вечность (что, на мой взгляд, наиболее наглядно проявляется в творчестве Веры Павловой). Во втором случае сопротивление материала и напряжение мысли ощущается почти в каждой строке, привлекая внимание к фактуре стихотворения и делая затраченное мастерство почти осязаемым. Пожалуй, лучше всего об этом сказано в статье И. Меламеда "Совершенство и самовыражение".
Во-первых, Анастасия Харитонова писала именно книги стихотворений (всего было написано 12 опубликованных и 4 неопубликованных), в каждой из которых преобладает, при наличии всех основных тем, получающих дальнейшее развитие, какая-то одна линия. Отличительная черта книги Miseria заключается в совпадении ее главной темы (страдание души, обращенной к Богу, в безбожном мире) и основополагающей особенности личности автора, что выделяет ее из ряда других книг Анастасии Харитоновой. Как будто судьбе было угодно, чтобы именно эта книга подвела черту под творчеством и жизнью автора.