Силлабо-тоника
Григорий МАРГОВСКИЙ
ПО ТУ СТОРОНУ И ЭТУ
ДАНТЕ
О, звездочет, скажи: ужель
За пеленою слезной дыма
Солнцестояния модель
К изгнанникам неприменима?
И разве точность нам дана
Трагическая — не в награду
За отлученье от вина,
Доставшееся вертограду?
Чем отдаленнее приют —
Тем прорицанье сокровенней,
И флорентийцы свято чтут
Запечатленное в Равенне.
Так на лугу друидов знак
Выводится писцом взошедшим
Полуденных июньских саг,
Витающих над Стоунхеджем.
За пеленою слезной дыма
Солнцестояния модель
К изгнанникам неприменима?
И разве точность нам дана
Трагическая — не в награду
За отлученье от вина,
Доставшееся вертограду?
Чем отдаленнее приют —
Тем прорицанье сокровенней,
И флорентийцы свято чтут
Запечатленное в Равенне.
Так на лугу друидов знак
Выводится писцом взошедшим
Полуденных июньских саг,
Витающих над Стоунхеджем.
* * *
Закат кандинский над Гудзоном
Мы от забвения спасем.
Все дышит воздухом озонным,
И свет волшебствует во всем.
Размашист, изжелта-сиренев
Шедевр предсумеречный Твой,
Целебнее лесных кореньев,
Сравним он разве что с листвой.
И не имеет смысла грызться,
Отстаивая правоту:
Ведь публика у живописца —
По эту сторону и ту.
Напрасно тянется на пламя
Гидрант волчицыным сосцом, —
Тот образ да пребудет с нами,
Когда блаженно мы уснем!
Решеткой сжата сикомора,
И здания торговый низ,
Подобно ножке мухомора,
Обтянут пестрядью маркиз.
А в небе — как в цеху закройном —
Лоскутьев нежный перелив...
Глаза, о, Господи, закрой нам,
Чтоб гений Твой остался жив!
Мы от забвения спасем.
Все дышит воздухом озонным,
И свет волшебствует во всем.
Размашист, изжелта-сиренев
Шедевр предсумеречный Твой,
Целебнее лесных кореньев,
Сравним он разве что с листвой.
И не имеет смысла грызться,
Отстаивая правоту:
Ведь публика у живописца —
По эту сторону и ту.
Напрасно тянется на пламя
Гидрант волчицыным сосцом, —
Тот образ да пребудет с нами,
Когда блаженно мы уснем!
Решеткой сжата сикомора,
И здания торговый низ,
Подобно ножке мухомора,
Обтянут пестрядью маркиз.
А в небе — как в цеху закройном —
Лоскутьев нежный перелив...
Глаза, о, Господи, закрой нам,
Чтоб гений Твой остался жив!
ЭПИЛОГ
Я мчался подземкою в Квинс,
Из эпоса выпав,
Где сыплет загадками сфинкс —
Про комплекс эдипов,
Про цепь архетипов,
Сковавшую ум гордеца
В глухом лабиринте:
Зардеться — и тенью отца
Прикрыться... Во имя лица
Личину отриньте!
Стелясь по летейскому дну
И к ангелу смерти
Взывая под ноту одну —
Тяните как черти,
Стихию умерьте
В груди закипающих фраз
И их вариаций!
О чем говорится сейчас —
Никто не постигнет из нас:
Нам не с чем сверяться.
Здесь песенки Визбора — дичь.
Грохочет в тумане
Пролетами Queensborough Bridge,
Чья участь — латанье
Разорванной ткани
Хитона, который бы впредь
Сгодился на саван.
Кто выплавил чистую медь —
Тот знает, как звук запереть
В тишайшую гавань.
Я ехал из Бруклина в Квинс.
Толпа темнолице
Сверкала осколками линз,
И кровью налиться
Мешала водица,
Разбавившая бытие
По самое горло...
Офелия, Царство Твое
К границе по алой струе
Объятья простерло!
Из эпоса выпав,
Где сыплет загадками сфинкс —
Про комплекс эдипов,
Про цепь архетипов,
Сковавшую ум гордеца
В глухом лабиринте:
Зардеться — и тенью отца
Прикрыться... Во имя лица
Личину отриньте!
Стелясь по летейскому дну
И к ангелу смерти
Взывая под ноту одну —
Тяните как черти,
Стихию умерьте
В груди закипающих фраз
И их вариаций!
О чем говорится сейчас —
Никто не постигнет из нас:
Нам не с чем сверяться.
Здесь песенки Визбора — дичь.
Грохочет в тумане
Пролетами Queensborough Bridge,
Чья участь — латанье
Разорванной ткани
Хитона, который бы впредь
Сгодился на саван.
Кто выплавил чистую медь —
Тот знает, как звук запереть
В тишайшую гавань.
Я ехал из Бруклина в Квинс.
Толпа темнолице
Сверкала осколками линз,
И кровью налиться
Мешала водица,
Разбавившая бытие
По самое горло...
Офелия, Царство Твое
К границе по алой струе
Объятья простерло!