Книжно-Газетный Киоск


Геннадий Литвинцев
Мерцающие звуки ночи

 

Вадим Яковлевич Вериков, проживающий в трехкомнатной квартире на шестом этаже кирпичного дома в центре, проснулся от невнятного звука. На часах было около двенадцати. В такое же время, ни раньше, ни позже, сон прерывался и вчера, и позавчера, и третьего дня, и все по причине гудения. Из-за того, что гудение это было не особенно громким, а каким-то тусклым, размытым, не удавалось установить его источник и даже месторасположение. Но механический, монотонный звук, слегка вибрирующий, с легким подвыванием, давил на уши и моментально опустошал организм от счастья сна. Больше всего он раздражал своей неопределенностью, непонятным происхождением среди тишины ночи.
Вериков мог подумать на верхних соседей, вселившихся в дом около года тому назад. Люди, судя по всему, не бедные, они купили сразу две квартиры, на седьмом и восьмом этажах, соединили их внутренней лестницей, месяцев девять что-то ломали, долбили, канителились, не давая покоя всему подъезду, оснастили жилище всевозможной бытовой, световой и развлекательной техникой. Но после вселения особенных неудобств не доставляли. Сам Борис, долговязый детина лет сорока, дома, кажется, бывал редко, добывал средства где-то за границей. В его отсутствие наверху царила полная тишина, и только по возвращении с потолка валилась обычная звуковая дребедень, что ныне повсюду. Но все это в меру, под вечер, а позднее стихало. Этажом ниже проживал одинокий старик-вдовец, обнаруживавший себя временами замечательно громким чиханьем.

…Звук слегка нарастал, как бы набирая обороты, ввинчиваясь, и все сильнее давил в ушах. Вадим Яковлевич не выдержал и подскочил к окну. На улице все было спокойно, у мусорных баков привычно крутились знакомые собачонки, помелькивал снег и мирно дремали припаркованные к забору машины. Гудеть с этой стороны явно было некому и нечему. Явилась мысль о трансформаторе во дворе, с другой стороны дома, куда выходили окна гостиной. Вадим Яковлевич прошел в гостиную, там тоже подвывало, но гораздо слабее, чем в его спальне. Для чистоты опыта он отворил окно и окончательно убедился, что и трансформатор тут не причем. Звук отчетливо слышен был в коридоре, но сильнее всего над его кроватью. А вот откуда он приходил — сверху, снизу, сбоку — этого нельзя было разобрать. Звук словно сочился со всех сторон или просто возникал ниоткуда, сам собой сгущался из воздуха.
На этот раз Вадим Яковлевич решился разбудить жену. Он пошел в ее комнату.
— Что не спишь? — встретила она вопросом, едва он приоткрыл дверь.
— Помнишь, я вчера говорил тебе о шуме? Вот и сейчас, пойдем-ка.
Жена послушно встала и пошла с ним.
— Слышно? Гудит. Вот здесь, вроде бы сверху… Нет, с той стороны.
Лицо жены в тусклом свете окна выказывало напряженное внимание. Она оглядывалась, крутила головой, ходила за мужем то к кровати, то к шкафу.
— Нет, ничего не слышу. Извини…
В голосе жены Вадиму Яковлевичу послышалось недовольство. И это еще больше раздражило его.
— Да вот же, вот! как не слышать! Гуденье такое, как будто стиральная машина работает или пылесос… то тише, то громче, волнами…
Жена постояла еще немного.
— Нет, я пойду, завтра первый урок. Да и ты ложись. Если и шумит, то не громко, не мешает.
Звук и в самом деле терпимый, не громовой, но очень надоедливый. Он есть, есть! Почему же она не слышит? Вадим Яковлевич почувствовал раздражение против жены, какое возникало, когда ссорились, и она не понимала порой самых простых его доводов.
Вот и теперь — что бы ей прислушаться, быть повнимательнее, посочувствовать? А то получается, будто он все придумал для своего развлечения. «Мне рано вставать на уроки!» У него, между прочим, тоже лекция первой парой (Вериков читал физику в университете). А теперь не заснешь…
Вадим Яковлевич снова улегся и стал ждать. Он уже знал, что пакостный звук длится недолго, минут пятнадцать-двадцать, а потом исчезает. От гуденья ли, от разговора ли с женой участилось сердцебиенье, дыханье затруднилось, стало чесаться в спине (явный признак перевозбужденья, знакомый еще с детства — но тогда чесалось от радостных ожиданий завтрашнего дня, а теперь от нервов). Лежа, он перебирал возможные варианты происхождения звука. Действительно, похоже на стиральную машину — но почему так поздно, а главное, в одно и то же время? Версия совсем отпала, когда он вспомнил, что в доме и воды-то не бывает с одиннадцати часов. Пылесос? Холодильник? Кондиционер? Все сыпалось под напором самых простых рассуждений.
Ну вот, кажется, замолкает, словно невидимый дирижер подает знак. При этом звук не выключается, не прекращается разом, одномоментно, а слабеет помаленьку, растворяется, уходит в ночную тишину как бы на цыпочках, озираясь. Не то у Верикова со сном — его приходится потом дожидаться долго-долго, а когда сон слетает, наступает время вставать.

Не любитель всяческих конфликтных ситуаций и разбирательств, Вериков все же решился на другой день поговорить с верхними соседями, поговорить, конечно, деликатно, ни в чем не упрекая, а только чтоб выяснить, слышится ли и им нечто непонятное по ночам, а если слышится, то чем они его себе объясняют. Он даже не стал подниматься к соседям в квартиру, чтобы особенно не беспокоить (скажут — по пустякам!), а позвонил по телефону.
Трубку взял Борис. На все разъяснения и вопросы отвечал односложно: «Не знаю, не слышал, не представляю» («Еще бы сказал “не участвовал”», — подумал Вериков), но все же пообещал следующей же ночью напрячь внимание:
— Все равно ложусь не раньше часа.
Назавтра сосед не позвонил и Вадим Яковлевич решился сам напомнить ему об уговоре. Ответом было все то же «не слышал». Еще Борис высказал догадку, что это могут «петь» трубы отопления, резонанс, знаете ли.
О резонансе Вериков сам мог прочитать целую лекцию, но все же на другой день позвал к себе домового сантехника. Тот пришел, посмотрел, покрутил вентили и ответственно заявил, что в обычном режиме трубы ведут себя тихо, а гудеть могут лишь при сливе воды по окончании отопительного сезона.
А покоя не стало. Звуковое наваждение донимало еженощно, без исключений, всегда около двенадцати. Оно возникало бледным унылым призраком, постепенно наливаясь плотью и силой, заполняло комнату и, пульсируя, сжимало голову, терзало сердце. Вадим Яковлевич понимал, что ему слышен только верхний слой сигнала, действительно, не столь явный, чтобы разбудить дом или вызвать тревогу в городе, но основная, мощная его часть, работает в диапазоне ультразвука. Отсюда такое воздействие на организм, на психику, оттого ощущение боли в ушах и паники в нервах.
Вериков был человеком трезвым, нормальным во всех отношениях, в заговоры и темные силы не верил. Он не допускал, чтобы кто-нибудь просто так, без всякой причины, мог облучать ультразвуком, например из противоположного дома, его квартиру. Чем мог заслужить такое внимание простой доцент? Кому он навредил? А может, пойти провериться у психиатра? Глупо, не поймут, да и звук-то от того не исчезнет. «Если у вас мания преследования, это еще не значит, что за вами действительно не следят», — вспомнилась старая шутка. Вызвать спецов санэпиднадзора? Но как их убедить прийти в полночь, да еще заставить ждать непонятное гуденье, которое никто больше в подъезде не слышит, не исключая собственной жены?
Сосед снизу, видно, набожный старичок, посоветовал позвать батюшку, отслужить в квартире молебен, окропить святой водой. Коллега по кафедре пообещал свести с известным в городе специалистом по НЛО и аномальным явлениям:
— Он тебе в два счета выгонит «барабашку».
Приехал сын. Наедине, чтобы жена не внесла в разговор сумятицы, Вадим Яковлевич рассказал ему о своих мучениях, попросил совета. Как всегда чем-то удрученный, непролазно занятый делами, сын слушал не слишком внимательно.
— Это у тебя в голове шумит, пап, следи за давлением, — сказал он. И нежным движением прижал его голову к своей, будто в самом деле надеялся таким образом услышать тот диковинный шум.
Жена предложила поменяться комнатами:
— Тебе здесь будет спокойнее, а мне везде хорошо.
Но и в ее комнате Вадим Яковлевич проснулся точно в то же самое время, расслышав гудение, крадущееся к нему мягкими шагами по коридору. И на другой день вернулся спать обратно к себе.

Пришла весна. Вериков почти что привык к «посланцу иных миров», как в шутку называл звуковое привидение. Он, правда, слегка изменил график жизни: спать ложился пораньше, а проснувшись в полночь, пару часов затем, чтобы успокоиться, работал в гостиной, когда удавалось, досыпал днем. Пришло время навестить после зимы дачу. Вадим Яковлевич еще и потому торопил поездку, что не терпелось ему проверить: увяжется ли звук за ними, явится ли там, на природе, у озера, в соседстве садов и полей?
Копанье грядок на воздухе, купанье в бане или что другое подействовало, но только первую ночь на даче Вериков провел без просыпа и очнулся лишь на заре, под истошные вопли лягушек. «Ну вот, а говорили, в голове шумит, — с удовольствием подумал он. — Нет, все-таки на свете есть предметы, которых вам не сдать, аспирант Горацио!»
Спустя неделю, воскресным вечером, вернулись в город. Вадим Яковлевич не стал дожидаться «барабашки» и сразу же улегся спать. Ближе к полночи его как будто толкнули в бок. Он открыл глаза. Стояла полная тишина. Вадим Яковлевич замер в ожидании. Посмотрел на часы. Время пришло, но звук не являлся.
Вадим Яковлевич встал, подошел к окну, побродил по квартире. Он не знал, как быть, что надо делать. К тишине трудно было привыкнуть, она давила пустотой и бесконечностью, будто время кончилось или весь мир перестал существовать.
В голове собралась мысль: а что, если звук все же есть, он явился, ноет и гудит, как и прежде, только с собственным организмом Верикова что-то произошло и он теперь не способен слышать, как не слышала жена, как не способны были слышать все остальные? Еще страшнее наступившая глухота. Теперь не узнаешь, являлся ли непознанный ночной гость в действительности или ему только казалось.
Вериков свалился в кресло и стал ждать.